Вообще-то Рафаэлле не было в нее доступа, но однажды совершенно случайно она вернулась со свидания раньше времени и застала отчима там, в этой комнате, — он стоял и смотрел на развешанные по стенам драгоценные полотна. Рафаэлла вовремя поняла, что невольно прикоснулась к какой-то страшной тайне, поэтому поспешила исчезнуть и тихонько проскользнула в свою спальню. Она никогда не упоминала об этой комнате в разговорах с матерью или с отчимом, ни разу за последующие десять лет.
Теперь ей надо заставить Маркуса забыть ее странное поведение. Но ведь картина называется «Вирсавия». Как можно объяснить это?
— Черт! — Она повернулась к Маркусу. — Полновата? Толстуха? Ты когда-нибудь бываешь серьезен? Ради Бога, Маркус, это тебе не шутки. Ты что, не понимаешь, что это означает? — Ей вдруг стало не по себе от того, что сама она уже точно это знала.
— Я никогда в жизни не бывал так серьезен, как сейчас, леди, но я и в самом деле не понимаю, что все это значит. На полотне перед нами — Вирсавия, и это картина, а не просто библейская история. Короче, тут шестнадцатый век, а не «до Рождества Христова». Ну и в чем тут дело? Ну, допустим, Тюльп использовала в качестве дублеров двух голландцев, и Рембрандт был голландцем. В этом что, есть какой-то глубокий тайный смысл? Я зол, Рафаэлла, ты даже не можешь себе представить, как я зол. Напускаешь на себя таинственность, тащишь меня в Париж, в этот Лувр — и какого черта, спрашивается, неужели только за тем, чтобы полюбоваться на портрет толстухи по имени Вирсавия? И при этом все время молчишь. Призналась бы по крайней мере, что тебя так удручает?
— Тюльп тоже голландское имя.
— Похоже, что так, но она жила в Германии.
— Откуда ты знаешь?
— Доминик предпочитает жить на острове, но кое-что ему известно. Тюльп постоянно жила в Мангейме.
— Не это ли имел в виду Оливер, говоря о «юге»? Мы что, поедем в Мангейм?
— Нет. Почему бы тебе не рассказать, что ты обнаружила, вспомнила или что-то еще? Почему ты не хочешь довериться мне?
Она отвернулась.
— Рафаэлла! — Он схватил ее за руку и резко повернул к себе.
Один из охранников сделал в их сторону шаг, но тут же ретировался, наткнувшись на суровый взгляд Маркуса. Стайка туристов, шепотом комментируя увиденное, обошла «Вирсавию» стороной.
— Довериться, значит? Ладно, будет тебе доверие. Кто такой Антон Рощ?
Она почувствовала, что угодила в самую точку, ну и отлично. Маркус вытаращил глаза, потом взорвался:
— Ах так, теперь ты еще и подслушиваешь мои телефонные разговоры!
— Да нет, я просто додумалась перезвонить после тебя диспетчеру, и она сказала, что тебе звонил этот самый Рощ, и назвала его номер в гостинице.
— И ты побежала наверх шпионить за мной?
— Не устраивай сцен. Кто такой Рощ? Иностранный агент? Что тебя с ним связывает? Ты тоже шпион?
— Забудь о нем. Он в данный момент ни при чем, и не будь дурой — разумеется, он никакой не иностранный агент. Почему ты мне не веришь? — Маркус встряхнул ее. — Тебе ведь что-то известно. И это «что-то» касается твоего родного дома, так ведь? Это можешь знать только ты, но никак не я. — Рафаэлла молчала, но по ее глазам он видел, что угадал. — Ага, что-то глубоко личное. Что же именно, Рафаэлла?
Не в силах и дальше бороться с собой, она решила: будь что будет. Сделав глубокий вдох, Рафаэлла выпалила:
— Нам нужен эксперт. Пусть определит, подлинник ли это.
Маркус уставился на нее, потом перевел взгляд на картину. Она явно не походила на подделку.
— Ужасно интересно, кто вы, мисс Холланд?
— Я — это то, что ты видишь… почти. Прекрати, Маркус, не заставляй меня все время обороняться. Ты сам загадочен, как поросенок в космическом скафандре.
— Принимается без дополнительных объяснений. Тебе нужен эксперт — давай найдем эксперта. Но неужели ты думаешь, Рафаэлла, что чиновники в этом Лувре, одном из самых знаменитых музеев мира, вот так запросто кивнут и скажут: «О да, разумеется, мисс Холланд. Вы считаете, что этот шедевр — подделка. Сейчас проверим!»
Очнись, Рафаэлла.
— Я вовсе не уверена, что они согласятся на это. Но ничего не поделаешь — придется попробовать.
* * *
Имя Чарльза Уинстона Ратледжа Третьего в конце концов возымело действие, и эксперту-искусствоведу из Галери-де-ля-Рош месье Андре Фламбо было дозволено освидетельствовать Рембрандта на следующее утро. Месье Дидье, один из заместителей директора Лувра, нервно выглядывал из-за спины Фламбо, хмурился, поджимал тонкие губы и вообще выглядел крайне обеспокоенным. Он то и дело повторял:
— Разумеется, это подлинник, certainement. С'est ridicule, vraiment, ridiculel
Он что-то бубнил насчет документов на картину и их происхождения, то и дело повторяя слова «полнейшая достоверность» и «подлинность». Казалось, этому не будет конца, и дело уже шло к вечеру, когда месье Фламбо потребовал вызвать своего коллегу из Сорбонны. Тот — в необычайном возбуждении — вскоре прибыл в Лувр, и оба эксперта уединились. Потом они вновь принялись колдовать над картиной, пока наконец где-то около полуночи Фламбо не откинул голову назад, устремив взор в пространство.
Месье Дидье нетерпеливо пританцовывал вокруг, и Рафаэлла заметила, что его ногти обкусаны почти до мяса. Он был готов взорваться в любую секунду. Очень медленно, тщательно выговаривая английские слова и глядя в лицо Рафаэлле и Маркусу, Фламбо произнес:
— Я не понимаю, как вам это удалось, как вы — по вашему собственному признанию, дилетанты — сумели определить… Но вы оказались правы. Это одна из самых блестящих подделок, встреченных мной за всю мою карьеру, но это определенно подделка.
На следующий день, когда появилось сообщение в печати, в Париже разразилась настоящая буря.
Остров Джованни
Апрель, 1990 год
Доминик склонился над газетой с зернистым фотоснимком рембрандтовской «Вирсавии». В статье упоминалось, что двое американцев — их имена были опущены — навели администрацию Лувра на мысль о необходимости экспертизы.
Маркус и Рафаэлла? Доминик был уверен, что это они, наверняка они. Странно, что мысль о картине не пришла ему в голову, да и никому другому, кроме Рафаэллы. Глупо, в самом деле. Уж ему-то сам Бог велел догадаться об этом сразу. Он увлекался искусством, даже был в некотором смысле знатоком, но тут вышла осечка: мысль о картине его так и не осенила. Более того, Доминик и понятия не имел, что в Лувре висит подделка.
А раз подделка, то не трудно будет выяснить, кто приобрел оригинал. Он свяжется с Аммоном Сивитой, брокером из Амстердама, занимающимся подобными операциями с крадеными произведениями искусства. Если это не сам Аммон, то он наверняка знает, кто провернул это дело.
Спустя час Доминик откинулся в кресле, все еще размышляя. Луврская «Вирсавия» была подделкой и провисела там вместо подлинника не менее десяти лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Теперь ей надо заставить Маркуса забыть ее странное поведение. Но ведь картина называется «Вирсавия». Как можно объяснить это?
— Черт! — Она повернулась к Маркусу. — Полновата? Толстуха? Ты когда-нибудь бываешь серьезен? Ради Бога, Маркус, это тебе не шутки. Ты что, не понимаешь, что это означает? — Ей вдруг стало не по себе от того, что сама она уже точно это знала.
— Я никогда в жизни не бывал так серьезен, как сейчас, леди, но я и в самом деле не понимаю, что все это значит. На полотне перед нами — Вирсавия, и это картина, а не просто библейская история. Короче, тут шестнадцатый век, а не «до Рождества Христова». Ну и в чем тут дело? Ну, допустим, Тюльп использовала в качестве дублеров двух голландцев, и Рембрандт был голландцем. В этом что, есть какой-то глубокий тайный смысл? Я зол, Рафаэлла, ты даже не можешь себе представить, как я зол. Напускаешь на себя таинственность, тащишь меня в Париж, в этот Лувр — и какого черта, спрашивается, неужели только за тем, чтобы полюбоваться на портрет толстухи по имени Вирсавия? И при этом все время молчишь. Призналась бы по крайней мере, что тебя так удручает?
— Тюльп тоже голландское имя.
— Похоже, что так, но она жила в Германии.
— Откуда ты знаешь?
— Доминик предпочитает жить на острове, но кое-что ему известно. Тюльп постоянно жила в Мангейме.
— Не это ли имел в виду Оливер, говоря о «юге»? Мы что, поедем в Мангейм?
— Нет. Почему бы тебе не рассказать, что ты обнаружила, вспомнила или что-то еще? Почему ты не хочешь довериться мне?
Она отвернулась.
— Рафаэлла! — Он схватил ее за руку и резко повернул к себе.
Один из охранников сделал в их сторону шаг, но тут же ретировался, наткнувшись на суровый взгляд Маркуса. Стайка туристов, шепотом комментируя увиденное, обошла «Вирсавию» стороной.
— Довериться, значит? Ладно, будет тебе доверие. Кто такой Антон Рощ?
Она почувствовала, что угодила в самую точку, ну и отлично. Маркус вытаращил глаза, потом взорвался:
— Ах так, теперь ты еще и подслушиваешь мои телефонные разговоры!
— Да нет, я просто додумалась перезвонить после тебя диспетчеру, и она сказала, что тебе звонил этот самый Рощ, и назвала его номер в гостинице.
— И ты побежала наверх шпионить за мной?
— Не устраивай сцен. Кто такой Рощ? Иностранный агент? Что тебя с ним связывает? Ты тоже шпион?
— Забудь о нем. Он в данный момент ни при чем, и не будь дурой — разумеется, он никакой не иностранный агент. Почему ты мне не веришь? — Маркус встряхнул ее. — Тебе ведь что-то известно. И это «что-то» касается твоего родного дома, так ведь? Это можешь знать только ты, но никак не я. — Рафаэлла молчала, но по ее глазам он видел, что угадал. — Ага, что-то глубоко личное. Что же именно, Рафаэлла?
Не в силах и дальше бороться с собой, она решила: будь что будет. Сделав глубокий вдох, Рафаэлла выпалила:
— Нам нужен эксперт. Пусть определит, подлинник ли это.
Маркус уставился на нее, потом перевел взгляд на картину. Она явно не походила на подделку.
— Ужасно интересно, кто вы, мисс Холланд?
— Я — это то, что ты видишь… почти. Прекрати, Маркус, не заставляй меня все время обороняться. Ты сам загадочен, как поросенок в космическом скафандре.
— Принимается без дополнительных объяснений. Тебе нужен эксперт — давай найдем эксперта. Но неужели ты думаешь, Рафаэлла, что чиновники в этом Лувре, одном из самых знаменитых музеев мира, вот так запросто кивнут и скажут: «О да, разумеется, мисс Холланд. Вы считаете, что этот шедевр — подделка. Сейчас проверим!»
Очнись, Рафаэлла.
— Я вовсе не уверена, что они согласятся на это. Но ничего не поделаешь — придется попробовать.
* * *
Имя Чарльза Уинстона Ратледжа Третьего в конце концов возымело действие, и эксперту-искусствоведу из Галери-де-ля-Рош месье Андре Фламбо было дозволено освидетельствовать Рембрандта на следующее утро. Месье Дидье, один из заместителей директора Лувра, нервно выглядывал из-за спины Фламбо, хмурился, поджимал тонкие губы и вообще выглядел крайне обеспокоенным. Он то и дело повторял:
— Разумеется, это подлинник, certainement. С'est ridicule, vraiment, ridiculel
Он что-то бубнил насчет документов на картину и их происхождения, то и дело повторяя слова «полнейшая достоверность» и «подлинность». Казалось, этому не будет конца, и дело уже шло к вечеру, когда месье Фламбо потребовал вызвать своего коллегу из Сорбонны. Тот — в необычайном возбуждении — вскоре прибыл в Лувр, и оба эксперта уединились. Потом они вновь принялись колдовать над картиной, пока наконец где-то около полуночи Фламбо не откинул голову назад, устремив взор в пространство.
Месье Дидье нетерпеливо пританцовывал вокруг, и Рафаэлла заметила, что его ногти обкусаны почти до мяса. Он был готов взорваться в любую секунду. Очень медленно, тщательно выговаривая английские слова и глядя в лицо Рафаэлле и Маркусу, Фламбо произнес:
— Я не понимаю, как вам это удалось, как вы — по вашему собственному признанию, дилетанты — сумели определить… Но вы оказались правы. Это одна из самых блестящих подделок, встреченных мной за всю мою карьеру, но это определенно подделка.
На следующий день, когда появилось сообщение в печати, в Париже разразилась настоящая буря.
Остров Джованни
Апрель, 1990 год
Доминик склонился над газетой с зернистым фотоснимком рембрандтовской «Вирсавии». В статье упоминалось, что двое американцев — их имена были опущены — навели администрацию Лувра на мысль о необходимости экспертизы.
Маркус и Рафаэлла? Доминик был уверен, что это они, наверняка они. Странно, что мысль о картине не пришла ему в голову, да и никому другому, кроме Рафаэллы. Глупо, в самом деле. Уж ему-то сам Бог велел догадаться об этом сразу. Он увлекался искусством, даже был в некотором смысле знатоком, но тут вышла осечка: мысль о картине его так и не осенила. Более того, Доминик и понятия не имел, что в Лувре висит подделка.
А раз подделка, то не трудно будет выяснить, кто приобрел оригинал. Он свяжется с Аммоном Сивитой, брокером из Амстердама, занимающимся подобными операциями с крадеными произведениями искусства. Если это не сам Аммон, то он наверняка знает, кто провернул это дело.
Спустя час Доминик откинулся в кресле, все еще размышляя. Луврская «Вирсавия» была подделкой и провисела там вместо подлинника не менее десяти лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115