Я сама не знаю, что я играла; я не могла бы восстановить ни одной ноты из этой импровизации. Ведь, как в античности, где Вулкан, куя молнии, сплавил воедино гром, пламя и дождь, я сплавила наслажденье, блаженство и слезы.
Мне столько раз говорили об этой импровизации, что, верно, это и в самом деле было нечто необыкновенное.
После нее я, как всегда, была в изнеможении.
Но г-жа Тальен и Баррас, которые уже два или три раза видели такое воздействие на меня музыкальных импровизаций, не встревожились, они сказали, что мне просто нужно побыть одной, что горничная позаботится обо мне и назавтра я проснусь еще более свежей и красивой.
Я услышала шум: гости разбирали свои шали и шляпы. Какие-то дамы целовали меня в лоб. Слышались прощальные возгласы; Баррас также откланялся, пожав мне на прощанье руку; наверно, я ответила ему тем же.
Я слышала шум уезжавших карет, потом голос моей горничной, которая спрашивала, не хочу ли я лечь.
Голова у меня кружилась, дыхание прерывалось; я оперлась на ее руку и с трудом добралась до спальни.
Цветов в ней уже не было, но воздух был напоен благоуханием. Это была смесь возбуждающих запахов: розы, жасмина, жимолости. Горничная помогла мне снять костюм Джульетты и уложила меня в постель.
Даже моя кровать пропиталась опьяняющими ароматами. Я продолжала грезить в полудреме, взгляд мой упал на окно, у которого Джульетта ждала Ромео.
Неожиданно окно открылось: я узнала Барраса.
Я протянула руку к звонку, я хотела позвать на помощь, но его рука остановила мою руку, пылающие губы заглушили мой крик.
Потеряв голову, я бессильно упала на кровать.
И я, которая каждое утро повторяла: «О, Господи! Сделай так, чтобы мы встретились!» — на следующее утро со слезами молила:
«О, Господи, сделай так, чтобы мы никогда не встретились!»
Конец рукописи Евы
X. ВОЗВРАЩЕНИЕ ЕВЫ
Мы видели, при каких обстоятельствах темным ненастным вечером Ева вернулась домой. Старая Марта вначале узнала ее по голосу, потом наконец открыла дверь, и две женщины бросились друг другу в объятия.
Если бы Ева приехала днем и стояла хорошая погода, то она сразу побежала бы в сад, чтобы увидеть воочию все то, что в последние три года жило лишь в ее воспоминаниях.
Древо познания добра и зла, ручеек, который бежал между его корней, грот фей, беседка…
Но в эту темную ночь под этим холодным моросящим дождем выйти в сад было невозможно.
Ева поднялась прямо к себе в спаленку, белую и чистую, словно хозяйка только вчера ее покинула и собиралась вернуться с часу на час. Марта засыпала ее вопросами. Старуха любила Жака Мере по-своему, не так, как Ева, но ее любовь была не менее глубокой и почти такой же горячей.
Однако она заметила, что Ева падает с ног от усталости и очень хочет спать, и оставила ее в покое.
Марта хотела раздеть ее и уложить в постель, как в былые дни.
Ева, которая только о том и мечтала, чтобы вернуться к своим старым привычкам, охотно позволила ей это, но только попросила не гасить свечу, выходя из комнаты. Девушка не могла наглядеться на привычную ей с детства обстановку и хотела спокойно рассмотреть каждую вещицу в тиши и одиночестве.
Поэтому не успела Марта выйти, как Ева снова раскрыла глаза и с восхищением увидела ветку букса, которую Базиль освятил в церкви в Вербное воскресенье, фигурку Христа из слоновой кости, лежавшую на ветке как в яслях.
Ева думала о том, как чиста была ее душа, когда ее вдруг увезли из этой благословенной комнаты, и обо всем, что она повидала, испытала, выстрадала с тех пор, как ее покинула.
Ничто в этой комнате не пробуждало в ней ни единого неприятного или печального воспоминания, это была светлая, радостная часть ее жизни. За порогом этой комнаты начиналась жизнь, полная скорби, грусти и раскаяния.

Ева встала, взяла свечу и стала разглядывать все эти предметы, которые часто не имели даже имени и были ее миром, стала целовать их, здороваться с ними, как после долгой разлуки, встала на колени перед своим Христом; она не знала обычных молитв, она умела только изливать самоотверженному человеку, скорбящему Богу, переполняющие ее чувства.
Она хотела открыть окно в сад, но ворвался ветер и погасил свечу; из-за ливня и полного безлуния ничего не было видно, словно путь в прошлое, куда она так стремилась, был ей заказан.
Ева закрыла окно, ощупью добралась до кровати; промокшая и продрогшая, она легла и накрыла голову простыней как саваном.
Она лежала так, словно в преддверии могилы, и предметы начинали расплываться и меркнуть в ее сознании. Ею овладело то же леденящее чувство, которое она испытала, когда ее несли воды Сены и она думала, что вот-вот умрет; ею овладевало бесчувствие, и ей казалось, что она быстро скользит по склону, ведущему от жизни к смерти.
В какое-то мгновение она ничего уже не ощущала, кроме боли в сердце, которая постепенно утихла и исчезла без следа.
Ей казалось, что она умерла: она спала.
Ева не закрыла ставни на окнах, и утром ласковый солнечный луч заиграл у нее на лице и разбудил ее. Мартовское солнце, тусклое и бледное, дотянулось до нее сквозь голые ветки деревьев, еще не проснувшихся после зимней спячки. Она была похожа на эти деревья; несмотря на воспоминания о прошлом, она никак не могла пробудиться к жизни.
Но все же это солнце при всей своей бледности было лучом надежды, оно вселяло уверенность в то, что она еще существует. Ева растворила окно: дождь прекратился, стоял один из туманных весенних дней, когда в воздухе столько паров, что трудно дышать и слишком тяжелая атмосфера давит на грудь.
В саду ничто не переменилось, только все было запущено и буйно разрослось, как грусть в сердце; трава была высокая и мокрая, разбухший от воды ручей разлился; на древе познания добра и зла не было ни листьев, ни плодов, оно качало на ветру своими голыми ветвями; беседка превратилась в высохшие виноградные ветки, казалась опустевшей колыбелью, где с проволочной сетки свисали увядшие и полуувядшие побеги виноградной лозы.
Не было слышно ни одной птицы; ее дивный соловей и дюжина славок еще не вернулись и, может быть, не вернутся никогда или возвратятся грустные и молчаливые, как она сама.
Из всех дней, проведенных в любимом доме, Ева вспоминала лишь погожие весенние, жаркие летние и поэтические осенние дни; она забыла о грустных зимних днях, когда сад не давал ей ни солнца, ни тени и она уже не оживляла его радостными криками и детскими забавами. Ей пришлось закрыть окно и снова лечь в постель; вскоре она услышала шаги: старая Марта, которой не терпелось увидеть ее, спешила узнать, не проснулась ли она. Ева крикнула Марте:
— Можешь войти!
Старуха вошла, подошла к Еве, поцеловала ее и собралась, как обычно, развести огонь.
Увы! Для нее между прежде и теперь ничто не переменилось, их соединяла вереница дней, до того похожих один на другой, что она путала летние дни с зимними, вернее, они слились для нее в постоянные сумерки, наступившие после того, как Жак и Ева покинули ее, и продолжавшиеся до того дня, когда она вновь увидела Еву и узнала, что скоро вернется и Жак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135