молодой человек рыдал, уткнувшись лицом в его постель.
Торговец помог Алену отдать покойному последний долг; затем, желая не только угодить юной паре, но и удовлетворить собственное стремление поскорее увидеть дочь хозяйкой прекрасной усадьбы, он согласился на то, чтобы в связи со скорбным событием свадьбу отложили лишь на месяц.
Однако страшное видение омрачало надежды бедного жениха и заставляло его содрогаться даже во сне.
Когда Ален Монпле вышел из церкви и последовал за гробом своего бедного отца, он не удержался, проходя мимо лавки Тома Ланго, и украдкой бросил взгляд на мрачное и унылое, как грозовые облака, заведение.
Лавка была закрыта; лишь в одном окне виднелось маленькое отверстие наподобие фрамуги; его размеры не превышали величины крошечных окошек с непрозрачными стеклами, еще украшающих стены некоторых старинных домов в забытых Богом селениях старой Франции.
Фрамуга была приподнята, и под стеклом, словно под зеленоватым листком болотного растения, виднелась невыразительная и отталкивающая физиономия Тома Ланго: ростовщик следил за проходящей мимо траурной процессией с радостным и алчным блеском в глазах.
Алену показалось, что он видит голову гигантской гадюки.
И теперь, представляя эту голову, молодой человек неожиданно вздрагивал, а когда жутко блестящие глаза являлись ему во сне, он внезапно просыпался.
Алену и в самом деле было чего опасаться.
Это видение, каким бы фантастическим, вероятно, оно ни представлялось читателям, вскоре обрело реальное воплощение.
Не получив извещения о смерти фермера, Тома Ланго прикинулся обиженным и в одно прекрасное утро предъявил то ли тридцать четыре, то ли тридцать пять безупречно составленных документов, подтверждающих, что он предоставил Алену Монпле ссуду на восемьдесят семь тысяч франков.
Я не знаю ничего страшнее оскорбленного заимодавца.
Это просто-напросто грозит должнику разорением.
Бакалейщик же был оскорблен страшно. Ален не только не пригласил его на похороны папаши Монпле, которого он, Тома Ланго, так сильно любил и глубоко чтил, но к тому же, с тех пор как неблагодарный должник вернулся домой из Парижа, он ни разу не навестил своего благодетеля, хотя тот был бы рад его видеть; негодник даже обходил бакалейщика стороной, когда они случайно встречались на улице, и приближался к нему, лишь когда не мог этого избежать.
Увы! Так оно все и было. Ален, знавший, что он задолжал Косолапому значительную сумму, хотя и не подозревавший о величине этой суммы, невольно испытывал при виде бакалейщика чувство неловкости, которое всякий должник испытывает при виде своего кредитора.
И вот, после того как Ален столь долго пребывал в неведении, он, наконец, узнал, сколько именно он должен Тома Ланго.
Эта сумма достигала восьмидесяти семи тысяч франков!
Каким образом Ален Монпле сумел взять взаймы у лавочника Ланго такие баснословные деньги?
Сын фермера не смог бы этого объяснить.
Но факт был налицо, о чем свидетельствовали многочисленные векселя; все они были просрочены и опротестованы — оставалось только передать их в суд.
Вскоре суд сказал свое слово, невзирая на противодействие мелкого адвоката из Исиньи по имени Ришар, бывшего приятеля и сотрапезника Алена в пору его юношеской разгульной жизни. Согласно постановлению суда, подтвержденному в ходе обжалования, Хрюшатник был подвергнут аресту и продан; после того как судейские, подобно туче саранчи, пронеслись над фермой, полями и плодовым садом, у бедного Алена от богатства старика Монпле, которое тот по грошам с такой любовью собирал для сына, осталось лишь немного одежды, кровать и ружье.
Пора было искать утешения у прекрасной Лизы.
И Ален поспешил в Исиньи.
Однако, как ни быстро мчался наш герой к своей невесте на крыльях любви, весть о его полном разорении долетела до нее раньше, и папаша Жусслен заявил молодому человеку, что муж-транжира никоим образом не подходит его дочери.
В заключение, выразив удовлетворение тем, что старик, покоящийся в могиле, не видит, в какую пропасть угодил его непутевый сын, торговец попросил Алена никогда больше не появляться в их доме.
Молодой человек пришел в отчаяние.
Но то, что он услышал, исходило от себялюбивого отца.
Оставалось выяснить, что думает по этому поводу дочь.
И тогда Монпле решил притвориться, что он уезжает из Исиньи.
Он притаился в одной из комнат гостиницы «Крестовый Лебедь» и с наступлением темноты принялся бродить вокруг дома Лизы Жусслен.
Чувствительной нормандке, очевидно, во всем следовавшей велению сердца, трудно было решиться на разрыв с женихом, каким бы бедным он теперь ни был; дождавшись, когда г-н Жусслен отправился в кафе Малерб, где он ежедневно играл в домино, девушка, догадывавшаяся, что ее возлюбленный ходит где-то рядом, открыла ему дверь.
Ален поведал ей о встрече с папашей Жуссленом и о том, как плачевно закончилась эта встреча.
Лиза попыталась растолковать своему избраннику различие между расчетливым умом шестидесятилетнего старца и сострадательным сердцем двадцатидвухлетней девушки. Невеста всячески утешала Алена, пытаясь убедить его, но лишь на словах, в том, что постигшее его несчастье нисколько не охладило ее пылких чувств; девушка поклялась жениху всеми праведниками и даже Богоматерью Деливрандской, что выйдет замуж только за него, и в подтверждение своих слов назначила ему свидание через день, чтобы завершить дело утешения, на которое ее обрекла любовь к несчастному Алену.
Разумеется, через день влюбленный явился на свидание в условленное время.
В восемь часов вечера он уже стоял перед лавкой торговца маслом; дверь дома была наглухо заперта, и молодой человек расценил это как дополнительную меру предосторожности со стороны Лизы.
Он прождал до девяти и даже до половины десятого, надеясь, что дверь откроется, как и в прошлый раз, но все было тщетно.
Обеспокоенный Ален стал наводить справки у соседей.
И тут ему сообщили, что его очаровательная возлюбленная вместе с отцом еще утром уехала в Париж.
Несчастный жених отказывался поверить в это удручающее известие. Он вернулся к дому г-на Жусслена и на всякий случай, рискуя навлечь на себя гнев хозяина, принялся неистово стучать в дверь.
Дверь открылась, но перед Аленом Монпле предстало вовсе не насупленное лицо папаши Жусслена и не прелестное личико его дочери.
Он увидел багровую физиономию толстой служанки по прозвищу Болтунья, которая, как ему было известно, прислуживала Лизе.
Болтунье было поручено передать Алену послание.
Молодой человек отошел к фонарю, чтобы легче было читать письмо.
С неистово бьющимся сердцем и дрожащими руками он вскрыл конверт.
В начале послания прекрасная Лиза заверяла друга в неизменности своих чувств, но в то же время признавалась, что она не смогла ослушаться недвусмысленно выраженной воли отца, который, как новоявленный Агамемнон, вознамерился принести дочь в жертву на алтарь Гименея, даже если новый брак, который он замышлял, стоил бы ей жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58