Энергия, с которой Тома Ланго стремился к одной-единственной цели, закалила его, и он жил отшельником среди осаждавших его искушений; соблазны современного Вавилона отскакивали от нормандской шкуры, не оставляя на ней царапин.
Как-то раз скупец, пересчитав свои кровные сбережения, счел их вполне достаточными; он улыбнулся деньгам, собрал вещи и вернулся в родные края, проделав обратный путь с той же бережливостью, с какой он оттуда пришел.
Тома Ланго скопил пятнадцать тысяч франков.
Он не стал возвращаться в Мези, где решил обосноваться, с триумфом: нет, он вернулся туда тихо, в вечернее время, в ветхой одежде, на которую не польстился ни один покупатель. Тома попросил одного из своих братьев, который был одновременно ризничим и слугой здешнего приходского священника, найти для него пристанище.
Ризничий попросил кюре приютить Тома Ланго на два-три дня.
Кюре удовлетворил его просьбу.
В течение трех дней Тома Ланго вместе с братом обитал в скромном жилище священника.
За эти три дня скряга не истратил ни одного сантима.
Его возвращение осталось почти незамеченным, разве что две или три местные сплетницы мимоходом, в конце своей беседы промолвили:
— Знаете, Жанна (или: знаете, Жанотта), а ведь Тома Ланго, Косолапый из Сен-Пьер-дю-Мона, вернулся домой.
Родители скупца как раз недавно умерли.
Поскольку его братья и сестры могли догадаться о том, что калека разбогател, он, чтобы отбить у них охоту обращаться к нему за помощью, проявил требовательность, жадность и несговорчивость при дележе нескольких рыболовных снастей, составлявших все имущество покойных родителей; при этом Тома проявил себя настолько требовательным, жадным и несговорчивым, что даже поссорился с братом-ризничим, делившим с ним комнату.
Таким образом, он оказался на улице.
Тогда скупец отправился в Хрюшатник и попросил у Жана Монпле разрешения ночевать в одном из закутков его фермы до тех пор, пока он не подыщет себе подходящего жилья; затем он осведомился у хозяина, не наймет ли тот его на несколько дней батрачить за еду.
Жан Монпле, считавший Тома Ланго чуть беднее Иова, ответил, что если тот просит приюта на короткий срок, то он может поселиться либо в крытом амбаре, либо в пустующей хижине пастуха.
Фермер также позволил просителю бесплатно питаться вместе с пахарями и пастухами.
Разве можно было заставлять бедного калеку работать?
Тома Ланго прожил в Хрюшатнике две недели.
По истечении этого срока скупец поблагодарил Жана Монпле и, сообщив ему, что он собирается приобрести небольшую бакалейную лавку, попросил стать его постоянным клиентом.
Фермер пообещал это своему гостю.
Косолапый осыпал его благословениями и заверениями в признательности, а затем, пятясь, ушел.
В самом деле, за шестьсот франков — эта сумма должна была выплачиваться в три приема, с интервалами в полгода — скряга купил бакалейную лавочку у одной бедной вдовы, которой это заведение не приносило никакой прибыли, и она решила наняться к кому-нибудь в услужение; правда, когда пришло время делать первый взнос, Ланго предложил женщине выплатить всю сумму сразу в обмен на скидку в пятьдесят франков.
Вдова, вынужденная покинуть родное селение, согласилась; таким образом, бакалейная лавочка, в сущности, обошлось Тома Ланго в пятьсот пятьдесят франков.
Однако плата, которую вдова назначила за свое жилье, оказалась для скупца непомерно высокой. Он снял на площади Мези, напротив церкви, обветшалый безобразный дом и сам произвел в нем необходимый ремонт. Постепенно он увеличил круг своих торговых операций, вкладывая терпение дикаря в это расширение торговли, которое рано или поздно должно было стать явным. В конце концов, после десятилетних усилий, он избавился от всех своих конкурентов. Тесная убогая лавчонка превратилась в большой магазин, где имелось все, что пользовалось спросом у селян: хлопчатобумажные ткани и лемехи для плуга, пряники и деготь, чугунные сковороды и четки.
Однако, поскольку далеко не весь капитал Тома Ланго был вложен в торговлю, он решил заняться тем видом финансовой деятельности, в которой стыдливость заемщика обычно соответствует скрытности заимодавца; таким образом, помимо законной патентованной торговли, он стал тайком промышлять в качестве ростовщика, почти ничем не рискуя и много выигрывая взамен.
Впрочем, юридические познания калеки были весьма ограниченными.
Он заключал лишь договоры о продаже с правом выкупа в установленные сроки, получая при этом надежный залог, втрое превышающий сумму кредита.
Так, если у крестьянина было поле, цена которого составляла тысячу пятьсот франков, то Косолапый ссужал ему пятьсот франков и заранее прибирал поле к рукам.
Если же крестьянин возвращал долг в назначенный срок, то скупец забирал свои деньги с процентами и отдавал землю, ворча при этом, подобно собаке, у которой отнимают кость.
Если же крестьянин не расплачивался в условленный день и час с точностью до минуты, то Ланго вцеплялся в свою добычу и тянул ее к себе.
Точно так же, когда какой-нибудь рыбак из простого матроса хотел стать капитаном, Тома Ланго, ценивший честолюбивых людей и всегда стремившийся им помочь, покупал ему баркас и брал в качестве залога все сбережения рыбака; затем он передавал судно просителю с условием, что остальная сумма будет выплачиваться ему по частям равномерно, в определенное время.
Если хотя бы одна дата платежа оказывалась просроченной, то по требованию кредитора судно снова становилось его собственностью, и предыдущие взносы также оставались у него. Одна такая трухлявая, латаная-перелатаная посудина принесла своему владельцу прибыль, на которую можно было построить прекрасный трехмачтовый корабль.
Разбогатев на этом промысле, Тома Ланго, в отличие от Жана Монпле, все же не чувствовал себя счастливым.
Чужой достаток, а также уважение, с которым люди относятся к состоянию, нажитому честным путем, оскорбляли его самолюбие.
Особенно сильно Косолапый завидовал хозяину Хрюшатника, которому он не мог простить, как тот предоставил ему на две недели в виде милостыни бесплатный кров и стол; проходя мимо фермы, калека всякий раз окидывал прекрасные поля с тесными рядами высоких колосьев алчным, полным ненависти взглядом.
Он неизменно вздыхал, глядя на яблони фруктового сада, гнущиеся под тяжестью плодов, и плакал от досады, видя, какая густая сочная трава выросла на лугах, где пасутся коровы и быки фермера: из зарослей выглядывали лишь головы животных с безобидными рогами и большими задумчивыми удивленными глазами.
Удаляясь от этого эдема, ростовщик десятки раз оглядывался назад и спрашивал себя, почему такое богатство принадлежит какому-то Жану Монпле, а не ему, Тома Ланго;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58