"Купание" же ожидало грязнуль.
Толстый Юрам на самом деле был не толстым. Вечно отекший, апатичный; сначала Ксантив думал, что тот болен, но быстро понял - Юрам опустился. Его одутловатая физиономия наводила уныние на всех; Женкай купил его, потому что тот был прекрасным конюхом, но это качество никак не могло влиять на отношение к нему остальных рабов. Рабы избегали его, в общей комнате, где спал и Ксантив, Юрама быстро прогнали в самый дальний и неудобный угол. К тому же, кроме равнодушия, Юрам отличался потрясающей нечистоплотностью. Он в буквальном смысле слова порос грязью. Рабы с замиранием сердца ждали - ну когда же терпение Женкая лопнет, и Юрама пару раз окунут в речку.
Они прибежали на берег одними из первых. Ксантив посадил на плечи двоих младших мальчиков, Олака взяла на руки Эвилу, чтобы малышам было лучше видно. Вскоре в клубах пыли показалась процессия - впереди Женкай, за ним трое рабов тащили обвязанного подмышками Толстого Юрама, которого подстегивали плетями двое надсмотрщиков. Юрам, внезапно оживший, упирался поупрямее иного осла, плакал, размазывая слезы по грязному лицу, пытался упасть на колени. Вопли его были слышны издалека.
- Не надо! - вопил он. - Я ничего такого не сделал! Не надо меня топить!..
Шедшие рядом свободные слуги и рабы отвечали громким смехом на каждый вскрик Толстого Юрама. Когда его вывели на обрыв, он завизжал, змеей вывернулся из рук державших его рабов, припустил бежать прочь от берега. Веревка натянулась, он упал, вцепился в жухлую от жары траву, не переставая вопить на самых высоких нотах. Его вновь подтащили к краю, столкнули вниз. Юрам упал, вытолкнув столб воды, тут же вынырнул, все еще отчаянно крича.
Плача от смеха, Женкай крикнул ему сверху:
- Мойся, помесь гиены и навозной мухи! От твоей вони уже лошади беситься начали. Мойся, а то я в самом деле утоплю тебя!
Ему опустили мыло в ведре; всхлипывая, Толстый Юрам принялся судорожными движениями оттирать грязь, пока Женкай виртуозно издевался над грязнулей. Вскоре он устал, но испытания Юрама на этом не закончились: теперь он стал мишенью для молодых рабынь, будто соревновавшихся в меткости колкостей.
Ксантив хохотал вместе со всеми. Приученный к чистоте с детства, он никогда не оказывался в положении Юрама, вынужденного публично отмываться и стирать свою одежду, а потому мог по достоинству оценить находчивость и чувство юмора Женкая, придумавшего такой замечательный способ борьбы с грязью.
Олака прислонилась мягким плечом к Ксантиву, одарила его жарким взглядом. Будто почувствовав это движение, Аврелий повернул голову, гадко ухмыльнулся:
- Ксантив, а ты знаешь, что я вчера слышал?
Ксантив только поднял глаза к небу. Дети, обожавшие "своего" Ксантива, естественно, ревновали его решительно ко всем, и Аврелий явно не собирался сказать ничего хорошего по адресу Олаки.
- Ты потом мне это скажешь, ладно? - попробовал урезонить его Ксантив.
- Не-ет, ты послушай, - упрямо гнул свое Аврелий. - Я вчера слышал, как Олака плакалась Женкаю! Она ему сказала, что если он не прикажет тебе прийти ночью в ее комнату, то она утопится в этой речке. А он ей ответил, - Аврелий давился от смеха, - он ей сказал, что если она не прекратит топить его в слезах, то он выдаст ее замуж за Толстого Юрама! - он звонко рассмеялся и, показывая пальцем на бултыхавшегося в мутной воде раба, добавил: - И пусть она его моет!
Щеки Олаки покрылись пурпурным румянцем. Ксантив вздохнул и терпеливо объяснил:
- Аврелий, во-первых, чужие разговоры подслушивают только очень дурно воспитанные и очень нехорошие люди. Во-вторых, нельзя смеяться над любовью. Любовь - это святое чувство, которое людям подарили Боги. И они сделали это вовсе не для того, чтобы мальчики вроде тебя посмеивались над этим.
Найрам, с деланно серьезным лицом, неожиданно прислонился к Аврелию, томно закатил глаза, передразнивая Олаку. Остальные прыснули. Аврелий дал Найраму подзатыльник и сурово сказал:
- Ты слышал, что сказал Ксантив? Смеяться над святым - все равно, что смеяться над Богами.
Найрам обиженно посмотрел на старшего брата, взъерошил волосы на затылке, но ничего не сказал. Яния тоненько и жалобно спросила:
- Ксантив, а если ты женишься на Олаке, ты будешь спать только с ней? И не будешь приходить к нам ночью?
- Конечно! - ответил Найрам быстрее, чем Ксантив успел открыть рот. Ведь у тебя нет таких грудей, как у Олаки. Ты даже не знаешь, как надо целоваться по-взрослому. Конечно, он будет спать с ней!
- Зато ты все знаешь! - сказал Ксантив, пряча невольную улыбку. - И как целуются "по-взрослому", и что мне нравится в женщинах. Все вызнал! Только, Найрам, мужчины любят женщин совсем не за то, что ты сказал.
- А за что? - деловито спросил Найрам.
- За их душу. И за то, что они есть рядом с нами.
- Вот! - торжествующе выпалила Яния. Подошла к Ксантиву, недовольно отпихнула Олаку, обвила тонкими ручонками его талию. - Я скажу отцу, и он не разрешит тебе жениться на Олаке. Потом я вырасту, и ты женишься на мне.
- Нет, Яния, этого не будет, - твердо сказал Ксантив. - Это невозможно. Как говорит Женкай, мы принадлежим к разным породам людей.
- Невозможно потому, что ты - раб? Да? А тогда я скажу отцу, и он освободит тебя!
Ксантив усмехнулся - как у них все по-детски просто.
- Яния, а если твои сестренки тоже захотят за меня замуж?
- Они еще маленькие, - вполне резонно заметила та.
- Но ведь и тебе пока только десять лет. А сестренки быстро вырастут.
- А я первая буду большой! - нашлась Яния.
- Не первая, - сказал Найрам. - Еще Илона. Она уже большая.
- Да, Илона.., - мрачно протянул Аврелий. - Илона - главная во дворце. Она главнее, чем отец. Как она скажет, так и будет. Хорошо, что она не хочет замуж за Ксантива.
Почему-то при упоминании старшей сестры дети разом погрустнели.
- Смотрите, Толстого Юрама вытаскивают, - отвлек их Ксантив.
Юрам трясся крупной дрожью. Вцепившись в веревку, он с ужасом глядел на оставшуюся внизу воду.
- По-моему, он теперь и близко к воде не подойдет, - сказала Олака. Побоится, что Женкай подойдет сзади и утопит его.
Будто услышав ее слова, Женкай обернулся. Сверлящий взгляд его маленьких глаз упал на Ксантива, пронзительный голосок перекрыл общий шум:
- А, Ксантив! Ты-то мне и нужен.
- Я чистый! - смеясь, ответил Ксантив. - В "купании" необходимости нет.
Он давно привык к тому, что за угрожающим тоном управителя редко скрывалась реальная угроза.
- И Аврелий здесь, - сказал Женкай, подойдя ближе.
- И я чистый, - в тон Ксантиву ответил Аврелий. - Мы только что плавали, у меня еще волосы мокрые.
- Я вижу! Аврелий, а почему ты отказался стричь волосы? Хочешь с длинными кудрями ходить? Или на Ксантива смотришь? Ну так ему положено он бывший монах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Толстый Юрам на самом деле был не толстым. Вечно отекший, апатичный; сначала Ксантив думал, что тот болен, но быстро понял - Юрам опустился. Его одутловатая физиономия наводила уныние на всех; Женкай купил его, потому что тот был прекрасным конюхом, но это качество никак не могло влиять на отношение к нему остальных рабов. Рабы избегали его, в общей комнате, где спал и Ксантив, Юрама быстро прогнали в самый дальний и неудобный угол. К тому же, кроме равнодушия, Юрам отличался потрясающей нечистоплотностью. Он в буквальном смысле слова порос грязью. Рабы с замиранием сердца ждали - ну когда же терпение Женкая лопнет, и Юрама пару раз окунут в речку.
Они прибежали на берег одними из первых. Ксантив посадил на плечи двоих младших мальчиков, Олака взяла на руки Эвилу, чтобы малышам было лучше видно. Вскоре в клубах пыли показалась процессия - впереди Женкай, за ним трое рабов тащили обвязанного подмышками Толстого Юрама, которого подстегивали плетями двое надсмотрщиков. Юрам, внезапно оживший, упирался поупрямее иного осла, плакал, размазывая слезы по грязному лицу, пытался упасть на колени. Вопли его были слышны издалека.
- Не надо! - вопил он. - Я ничего такого не сделал! Не надо меня топить!..
Шедшие рядом свободные слуги и рабы отвечали громким смехом на каждый вскрик Толстого Юрама. Когда его вывели на обрыв, он завизжал, змеей вывернулся из рук державших его рабов, припустил бежать прочь от берега. Веревка натянулась, он упал, вцепился в жухлую от жары траву, не переставая вопить на самых высоких нотах. Его вновь подтащили к краю, столкнули вниз. Юрам упал, вытолкнув столб воды, тут же вынырнул, все еще отчаянно крича.
Плача от смеха, Женкай крикнул ему сверху:
- Мойся, помесь гиены и навозной мухи! От твоей вони уже лошади беситься начали. Мойся, а то я в самом деле утоплю тебя!
Ему опустили мыло в ведре; всхлипывая, Толстый Юрам принялся судорожными движениями оттирать грязь, пока Женкай виртуозно издевался над грязнулей. Вскоре он устал, но испытания Юрама на этом не закончились: теперь он стал мишенью для молодых рабынь, будто соревновавшихся в меткости колкостей.
Ксантив хохотал вместе со всеми. Приученный к чистоте с детства, он никогда не оказывался в положении Юрама, вынужденного публично отмываться и стирать свою одежду, а потому мог по достоинству оценить находчивость и чувство юмора Женкая, придумавшего такой замечательный способ борьбы с грязью.
Олака прислонилась мягким плечом к Ксантиву, одарила его жарким взглядом. Будто почувствовав это движение, Аврелий повернул голову, гадко ухмыльнулся:
- Ксантив, а ты знаешь, что я вчера слышал?
Ксантив только поднял глаза к небу. Дети, обожавшие "своего" Ксантива, естественно, ревновали его решительно ко всем, и Аврелий явно не собирался сказать ничего хорошего по адресу Олаки.
- Ты потом мне это скажешь, ладно? - попробовал урезонить его Ксантив.
- Не-ет, ты послушай, - упрямо гнул свое Аврелий. - Я вчера слышал, как Олака плакалась Женкаю! Она ему сказала, что если он не прикажет тебе прийти ночью в ее комнату, то она утопится в этой речке. А он ей ответил, - Аврелий давился от смеха, - он ей сказал, что если она не прекратит топить его в слезах, то он выдаст ее замуж за Толстого Юрама! - он звонко рассмеялся и, показывая пальцем на бултыхавшегося в мутной воде раба, добавил: - И пусть она его моет!
Щеки Олаки покрылись пурпурным румянцем. Ксантив вздохнул и терпеливо объяснил:
- Аврелий, во-первых, чужие разговоры подслушивают только очень дурно воспитанные и очень нехорошие люди. Во-вторых, нельзя смеяться над любовью. Любовь - это святое чувство, которое людям подарили Боги. И они сделали это вовсе не для того, чтобы мальчики вроде тебя посмеивались над этим.
Найрам, с деланно серьезным лицом, неожиданно прислонился к Аврелию, томно закатил глаза, передразнивая Олаку. Остальные прыснули. Аврелий дал Найраму подзатыльник и сурово сказал:
- Ты слышал, что сказал Ксантив? Смеяться над святым - все равно, что смеяться над Богами.
Найрам обиженно посмотрел на старшего брата, взъерошил волосы на затылке, но ничего не сказал. Яния тоненько и жалобно спросила:
- Ксантив, а если ты женишься на Олаке, ты будешь спать только с ней? И не будешь приходить к нам ночью?
- Конечно! - ответил Найрам быстрее, чем Ксантив успел открыть рот. Ведь у тебя нет таких грудей, как у Олаки. Ты даже не знаешь, как надо целоваться по-взрослому. Конечно, он будет спать с ней!
- Зато ты все знаешь! - сказал Ксантив, пряча невольную улыбку. - И как целуются "по-взрослому", и что мне нравится в женщинах. Все вызнал! Только, Найрам, мужчины любят женщин совсем не за то, что ты сказал.
- А за что? - деловито спросил Найрам.
- За их душу. И за то, что они есть рядом с нами.
- Вот! - торжествующе выпалила Яния. Подошла к Ксантиву, недовольно отпихнула Олаку, обвила тонкими ручонками его талию. - Я скажу отцу, и он не разрешит тебе жениться на Олаке. Потом я вырасту, и ты женишься на мне.
- Нет, Яния, этого не будет, - твердо сказал Ксантив. - Это невозможно. Как говорит Женкай, мы принадлежим к разным породам людей.
- Невозможно потому, что ты - раб? Да? А тогда я скажу отцу, и он освободит тебя!
Ксантив усмехнулся - как у них все по-детски просто.
- Яния, а если твои сестренки тоже захотят за меня замуж?
- Они еще маленькие, - вполне резонно заметила та.
- Но ведь и тебе пока только десять лет. А сестренки быстро вырастут.
- А я первая буду большой! - нашлась Яния.
- Не первая, - сказал Найрам. - Еще Илона. Она уже большая.
- Да, Илона.., - мрачно протянул Аврелий. - Илона - главная во дворце. Она главнее, чем отец. Как она скажет, так и будет. Хорошо, что она не хочет замуж за Ксантива.
Почему-то при упоминании старшей сестры дети разом погрустнели.
- Смотрите, Толстого Юрама вытаскивают, - отвлек их Ксантив.
Юрам трясся крупной дрожью. Вцепившись в веревку, он с ужасом глядел на оставшуюся внизу воду.
- По-моему, он теперь и близко к воде не подойдет, - сказала Олака. Побоится, что Женкай подойдет сзади и утопит его.
Будто услышав ее слова, Женкай обернулся. Сверлящий взгляд его маленьких глаз упал на Ксантива, пронзительный голосок перекрыл общий шум:
- А, Ксантив! Ты-то мне и нужен.
- Я чистый! - смеясь, ответил Ксантив. - В "купании" необходимости нет.
Он давно привык к тому, что за угрожающим тоном управителя редко скрывалась реальная угроза.
- И Аврелий здесь, - сказал Женкай, подойдя ближе.
- И я чистый, - в тон Ксантиву ответил Аврелий. - Мы только что плавали, у меня еще волосы мокрые.
- Я вижу! Аврелий, а почему ты отказался стричь волосы? Хочешь с длинными кудрями ходить? Или на Ксантива смотришь? Ну так ему положено он бывший монах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17