- Свадебные торжества пройдут здесь, в первый день лета. Потом мы уедем туда, к Матраху. А когда отец умрет, два царства сольются в одно, взахлеб рассказывала Илона. - Здесь все будет по-другому. Я прикажу построить новую столицу вместо этой, и там совсем не будет проклятой пыли!
- Всего один месяц остался, - прошептал Ксантив. - Всего один месяц остался, и мы навсегда расстанемся.
- А вот и нет! - выпалила она. - Мы не расстанемся. Помнишь, ты согласился быть моим? Ты сам этого хотел, не отрицай. Ты даже говорил, что готов умереть за меня. А я после тех твоих слов припугнула писца, он отдал мне свиток, в котором написано, что ты должник, и взамен написал другой, где ты - мой раб. Я вчера дождалась, пока отец выпьет побольше вина, и подсунула ему свиток. Он поставил печать, даже не спросив меня, что там, - она хихикнула. - Хорошо, что он не умеет читать. Хотя это не имеет значения - он все равно ни в чем мне не отказывает. Представляю, как он будет удивлен, узнав о том, что ты мой раб, а не его.
- То есть, я никогда не стану свободным? - до Ксантива с трудом доходил смысл ее слов. - Зачем ты это сделала?
- Ты сам сказал, что отдаешь мне свою жизнь. А если ты отдаешь кому-то свою жизнь, ты становишься его рабом.
- Но, Илона, ты слишком буквально понимаешь слова...
- Поздно отрекаться.
- Ты должна все вернуть назад.
- Я должна?! Должна?! - внезапно вспылила Илона. - Я должна? Ты, раб, указываешь мне, что делать?! Да мне стоит одно слово сказать, и тебя насмерть запорют бичами!
- Скажи, - спокойно ответил Ксантив. - Это твое право.
Его равнодушный тон остудил гнев Илоны. Она отвернулась, заговорив через несколько минут уже без прежнего раздражения:
- Ксантив, ты говорил...
- Я никогда не говорил, что хочу быть рабом.
- Да? Ты говорил, что я тебе дороже всего, и о свободе не было ни слова. Я хочу, чтобы ты был со мной, и ты поедешь со мной.
- Я поехал бы и свободным. Нанялся бы на службу, только и всего. Воины из Энканоса никогда не остаются без службы. Но я был бы свободным.., - он едва не застонал, осознав тяжесть второго за утро удара судьбы.
- Да ты просто глуп! Ты сам не знаешь, чего хочешь. Все мужчины такие дураки. И все сначала говорят, потом отказываются от своих слов. Но тебе не удастся отвертеться. Да и зачем тебе свобода? Ты ведь не знаешь, что это миф для таких, как ты. По-настоящему свободны только цари, они могут делать все, что хотят, у них есть все, что можно пожелать, а остальные их рабы. Какая тебе разница? Ведь ты не можешь стать царем.
Она шаловливо обняла его, Ксантив мягко, но недвусмысленно высвободился из ее рук. Оделся; многое он мог ответить ей, но промолчал. Глуп не тот, кто хочет свободы, а тот, кто спорит об этом с женщиной. Тем более - с молодой, избалованной и богатой. Слишком многого она не понимала, и бесполезно было объяснять ей что-то. Ее слова причинили ему страшную боль, но она на знала, что оскорбила его. Откуда ей, никогда не носившей ошейника, знать, что такое свобода для раба? Откуда ей знать, как унизительно обращение "раб" для рожденного свободным... Свобода - это больше, чем жизнь, священнее, чем Боги. Но Илоне не понять этого.
Ей восемнадцать лет, но она все еще по-детски беспечна и жестока. Ни слова не сказав ему, она одним махом отняла оба его утешения - свою любовь и надежду стать свободным.
В полном молчании они вернулись во дворец. Илона, притихнув, искоса поглядывала на него, но самолюбие не позволяло ей признать свою неправоту. А Ксантив замкнулся в себе. Она заперлась в своих покоях, он что-то еще делал... Как много людей вокруг было, он впервые заметил, что во дворце слишком много людей. Они мешали друг другу, они все чего-то хотели, и никому не было дела до боли, гнездившейся в сердце высокого синеглазого раба царевны...
... Ослабевшие тонкие пальцы выронили бокал - снотворное, подмешанное Ксантивом, подействовало очень быстро. Он осторожно подхватил падающее безвольное тело, дождался, пока зеленые глаза закроются, положил уснувшую Илону на траву. Ножом сбил застежки браслета на своей левой руке, бросил позорный знак рабства в ямку, спрятал там же диадему царевны и прикрыл тайник плоским камнем. Бережно завернув Илону в темное покрывало, прижав ее к себе правой рукой, Ксантив уселся верхом на одного жеребца, привязал поводья второй лошади к седлу и направился в сторону северной дороги.
До вечера их не должны были хватиться - последние дни утренние прогулки царевны затягивались до ночи. К тому моменту они будут далеко от дворца; Илона проснется не ранее утра, и к следующему вечеру они успеют добраться до портового города. Там Ксантив рассчитывал продать лошадей и бежать за море - в Энканос. Единственным человеком, который не выдал бы беглецов и реально помог бы им, был Лакидос; Ксантив надеялся, что наставник поможет им пробраться на север, к варварам - туда, где нет царей и рабов, где они могли бы быть по-настоящему свободны и счастливы.
Он недолго колебался, принимая решение о побеге; особенно повлияло на него известие, что ему нет смысла ждать освобождения. Его удерживала на месте только любовь к Илоне - он не мог, не находил в себе сил расстаться с царевной. Он простил ей все, найдя объяснение ее поступкам.
Конечно, Илона не могла быть так жестока, как ему показалось. Конечно, она не могла причинить такую боль любимому человеку намеренно, а в ее любви Ксантив был уверен более, чем в том, что утром взойдет солнце.
Просто она была слишком юна и гораздо более наивна, чем он ожидал. Телом женщина, душой ребенок, она росла в царском дворце, ограждаемая ото всех жизненных бурь, и не имела никакого понятия о многих проблемах. Она не представляла себе, что такое замужество. Ее жених был старше ее отца, она вряд ли видела в нем мужчину, и, как ребенок, радовалась предстоящей перемене обстановки, предстоящим праздникам, появлению новой игрушки - царской короны. Возможно, она полагает, что Матрах будет для нее вторым отцом, что распорядок ее жизни мало изменится. И, точно так же, как и здесь, в другой стране Ксантив будет сопровождать ее на утренних верховых прогулках... Она вовсе не хотела унизить его, лишая надежды на возвращение свободы, она боялась потерять его и решила, что этот путь - наилучший, чтобы сохранить любовь.
Крах этих мечтаний, осознание этой ошибки и невозможности ее исправить было бы ужасной трагедией. И жених оказался бы старым, ревнивым и сварливым мужем, а не отцом, и о детских шалостях ей пришлось бы забыть. Она поняла бы, что ее жизнь загублена, что цари могут быть бесправнее рабов. Что тогда стало бы с наивной и чистой Илоной?
Он ничего не говорил ей о своих намерениях. Женщины так пугливы, она обязательно бы обеспокоилась бы и за него, и за себя - ведь ему грозила смерть за побег - и своим страхом выдала бы их планы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17