– Хотелось бы, чтобы вы поехали с нами в лагерь черных…
– …Помочь расспросить там кое-кого…
– …Особенно Марки…
– …То есть Марка Хендса…
– …Мужа покойницы…
– …Дело в том, что они не очень любят помогать полиции…
– …Кое-кто у них там был не в ладах с законом…
– …Но вас они любят…
– …И верят вам…
– Ладно, ладно! – Джон поднял руки. – Конечно помогу, сделаю все, что в моих силах. – Уговорили, чуть не сказал он. Только не надо больше болтать, хорошо?
Старики в поселке сидели в тех же позах в тени тех же деревьев, что и в его прошлый приезд, он мог бы в этом поклясться. Так было и двадцать, и сорок лет назад, а может, и того раньше, если не всегда.
Что он любил в этой земле, так это ее неподвластность времени, вечный, неизменный покой. Вокруг стариков, расположившихся в центре поселка, жизнь била ключом, работали женщины, играли дети, паслись лошади, собаки копались в пыли, а над всем этим, как заметил с замиранием сердца Джон, парила тоненькая, словно тростинка, фигурка Джины. Она сосредоточенно занималась с группой танцоров, внося последние штрихи в подготовленное представление. Но земля под белым огненным взглядом вечно пылающего солнца лежала, не замечая хода лет, с божественным презрением взирая на человечков, суетливо снующих, как насекомые, по ее невозмутимому лику.
Джон выбрался из полицейского вездехода, и его, как всегда, тут же окружила стайка веселых ребятишек.
– Здравствуйте, мальчики, – приветствовал он их, кому ероша волосы, кому давая шутливого тычка. – И девочки! Сколько тебе стукнуло, Кристи, двадцать один? Нет, не может быть, чтобы двенадцать, такая взрослая девушка!
На него смотрели огромные глаза худенькой девочки – наверно, у Джины в ее возрасте были такие же.
– А мне и вправду двенадцать! – хихикала Кристи.
– Да нет же!
– Нет, да!
Джон подергал тугие косички, восторгаясь похожими на бабочек бантами.
– Не может быть, надо справиться у твоей мамы!
Смеясь, он отошел от детей и сразу заметил, что атмосфера изменилась. У всех жителей поселка: от стариков, взирающих на полицейских сквозь полуопущенные, как у ящериц, веки, до молодежи, сгрудившейся у костра, – само присутствие посторонних вызывало страх и настороженную неприязнь.
– Здравствуй, Фрэнк! Привет, Слим, Джеймс! – приветствовал пастухов Джон. – Как поживаете? Слышали, что случилось?
Вопрос прозвучал как утверждение.
– Еще бы, – неловко откликнулся Фрэнк, отводя глаза.
– Чертовски плохо дело! – Джон вложил в свой голос больше уверенности, чем на самом деле испытывал. – Нужно кое-какие подробности проверить, задать несколько вопросов, вот и все.
– Вам нужно, хозяин? – многозначительно спросил Слим. Его обычно веселое лицо было мрачным и застывшим. – Или им?
В его тоне безошибочно чувствовалась враждебность.
– Привет, привет, привет, – добродушно начал Джордж. – В чем дело?
– Нам, похоже, не рады, Джордж, – заметил Роско.
– Да, нас здесь давненько не видали, это верно.
– И это просто позор. Хуже, чем позор, преступный недосмотр. – Роско повернулся к Джону. – Мы сюда в детстве часто наведывались.
Джордж кивнул.
– Давненько удочки в источник не забрасывали – лет сто уж.
– Целую вечность.
– Со школьных дней.
– О, блаженные школьные денечки.
– Да, помним! – воинственно перебил Слим. – И школьниками вас помним, и постарше.
– Эй, погодите, ребята! – Джон в замешательстве пытался найти зацепку и понять, что происходит. В здешних местах все друг друга знали. На много миль вокруг была только одна школа, и неудивительно, что Слим и остальные знали полицейских, как и Джон.
Вернее, он больше слышал о них, чем знал. Роско и Джордж скорее из поколения Алекса и, наверно, учились с ним в школе. Но когда аборигены успели так невзлюбить их – в школе или позже, уже в годы службы? И пусть даже такая враждебность ими заслужена, от этого расследование не станет легче.
Полицейских, однако, столь щекотливое обстоятельство, кажется, ни капельки не волновало.
– Просто хочется узнать, где некоторые из вас были позапрошлой ночью, – весело произнес Джордж, одним движением руки откидывая назад светлые, соломенные волосы.
– Особенно старина Марки, – продолжил Роско. – Муж Элли, Марк Хендс. Кто-нибудь его видел?
Ответом на их призыв была лишь плотная стена пустых взглядов.
– Вон там его хижина, – с тяжелым сердцем ответил Джон, поворачиваясь и указывая на другой конец поселка. – Вон та. – Он не мог оставаться безучастным зрителем и просить людей, которых считал друзьями, чтобы они предали одного из своих товарищей. Но мало радости и самому выступать в роли Иуды.
– Но, папочка, я думала, ты будешь рад!
Не в первый раз юные любовники в порыве чувства обнаруживают, что грустные старшие не очень охотно разделяют их восторг. С той минуты, как Джон после блаженных ночных странствий по очарованным садам только что открывшейся любви проводил ее обратно в комнату, Джина не могла дождаться мгновения, когда сможет поделиться радостью с Беном. Так отец считает, что Джон с ней забавляется, презирает и обращается так, как Кёниги привыкли обращаться с нижестоящими, особенно с женщинами? Она сгорала от желания доказать ему, что он ошибается, что ей и ему будет хорошо с Джоном.
Джина понимала, что не может просто так выложить отцу все, даже самым лучшим новостям требуется небольшое театральное обрамление. Поэтому она дождалась, пока он, как обычно, второпях позавтракал, и прошла с ним в контору, где им никто не помешал бы. Стояло чудесное утро, солнце сияло, как свежеотчеканенная монета, на деревьях пели и щебетали крачки и фруктовые голуби. Разве мог отец не порадоваться вместе с ней переполняющему ее счастью?
Но он сидел перед ней посеревший и отрешенный, и жилка в уголке его глаза после утомительной работы на компьютере уже пульсировала, хотя утро только начиналось.
– Джон?! – Бен онемел от ужаса.
– Да, Джон! – встревоженно оборонялась Джина. – В чем дело, папа?
Бен смотрел на стену, на пол, куда угодно, только не на дочь.
– Ох, дорогая! – только и мог вымолвить он.
– Папа, что случилось? – настойчиво выспрашивала девушка. – Джон тебе не нравился, когда не обращал на меня внимания. А теперь обратил, и опять тебе не нравится!
– Господи! Обращает, не обращает – разницы никакой, разве не понимаешь?
– Нет, не понимаю! – отчаянно выкрикнула Джина. – Бога ради, скажи, что ты против него имеешь?
– Он Кёниг! Кёниг, черт его дери, а они все одинаковы! Они уничтожают все, к чему прикасаются, сами гнилые и других заставляют гнить! И никто не знает это лучше меня! – Бен прикрыл рот рукой, отвернулся к стене и тихо, безнадежно заплакал.
Пивной перегар и вонь немытого тела в хижине Марка были такими густыми, что хоть топор вешай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80