Он в свое время оказался в лучшем положении. У Дэвида были деньги, что позволило друзьям вырваться на волю из душных объятий Лондона, а какими средствами располагала Эмили? Как бедная сирота может постоять за себя? А что, если дочь Дэвида — лишись она опекуна — тоже окажется в безвыходной ситуации?
Дети вдоволь наигрались на берегу, весело распрощались с Эмили и оставили ее в одиночестве. Джастин решил покинуть свой наблюдательный пост, пока девушка его не заметила, но, когда он поднялся, из-за облака выглянуло солнце. В этот момент Эмили взглянула вверх, прикрыв глаза ладонью, и Джастин понял, что его выдал солнечный зайчик, отскочивший от часов, что висели на его груди.
Их взгляды встретились и на какое-то время замерли. Потом Эмили отвернулась и уставилась в морскую даль. Джастин спустился с холма и хотел было что-то сказать ей, но сдержался. Даже со спины у девушки был такой вид, что вступать в светскую беседу расхотелось. Появилось желание обнять ее и утешить, прижать к груди и признаться, что он не мыслит жизни без нее. От страстного желания перехватило дыхание, Джастин судорожно сглотнул, не зная, как начать. Больше всего он опасался ранить ее неудачным словом. Набравшись храбрости, он тихо сказал:
— Я видел тебя в деревне.
— Прости за невольное вторжение. Надеюсь, не помешала тебе вылечить больных проказой и оживить мертвых? — ехидно спросила Эмили, но голос звучал надломленно, в нем не было сарказма. — А где твои последователи? Куда подевались сирые и убогие, калеки и слепые? Я-то думала, что за тобой всегда тянется громадный хвост жаждущих исцеления.
Она пыталась его обидеть, оскорбить в лучших чувствах, но это ей не удавалось. Эмили терзали иные переживания, и Джастин понял это; он протянул руку, чтобы выразить свое участие, но девушка отпрянула, и рука беспомощно повисла в воздухе.
— Поверь, Эмили, ты не единственная женщина, сбежавшая в Новую Зеландию в надежде навсегда забыть о нелегком прошлом, — сказал Джастин, стараясь говорить спокойно. — Если тебя кто-то жестоко обидел… если какой-то негодяй позволил себе…
В его голосе было столько теплоты и неподдельного сочувствия, что Эмили чуть не вскрикнула от пронзившей ее боли. Ее распирало от желания бросить ему в лицо: «Это ты и только ты во всем виноват! Именно ты нанес мне жесточайшую обиду!» Но откровенничать нельзя ни в коем случае, свою тайну нужно надежно хранить. Эмили окинула Джастина взглядом, в который постаралась вложить как можно больше презрения, и отчеканила:
— Не путай меня с другими женщинами, я не такая, а ты не годишься на роль моего спасителя. Ты вообразил о себе невесть что и, видно, принял меня за туземку. Неужели ты думаешь, что я стану каяться в грехах всемогущему Пакехе?
Он отступил, как от удара, и Эмили поняла, почему лицо его кажется ей столь привлекательным: на нем отражались все эмоции, в том числе душевная мука. Неодолимое желание утешить его охватило девушку, и, чтобы побороть себя, она нанесла новый удар:
— В чем дело, господин Коннор? Вы полагаете, что я вас недооцениваю? — Она хлестала его по щекам обидными словами в стремлении сделать ему по-настоящему больно, вывести из равновесия, заставить реагировать эту мраморную статую, лишь внешне похожую на живое существо, доказать, что он не святой, а такой же грешный и ранимый, как все. — Дикари тебя обожествляют, а тебе только этого и надо. Ты ведь жить не можешь без чужой благодарности и восхищения, не так ли?
Эмили никак не предполагала, что такое возможно. Лицо Джастина окаменело: ни дать ни взять языческий истукан, предмет поклонения маори.
— Что именно ты имеешь в виду, Эмили?
— Патрон для слуг, друг ящериц, — сказала Эмили, вынула из волос цветок и провела по руке Джастина. — От меня, видимо, ты ждешь того же — обожания и слепого повиновения?
Джастин напрягся, но ни один мускул не дрогнул на лице. Его волнение выдавало только прерывистое дыхание. Эмили прижалась к его груди, приласкалась с бесстыдством голодной кошки и спросила, умильно глядя в глаза:
— Хочешь, я паду пред тобой на колени и омою слезами ноги?
Она издевалась над ним, измывалась над его верой и жизнью, а Джастин чувствовал только ласку ее упругой груди и едва сдерживался, чтобы не сорвать цветастый платок и ощутить блаженство голой шелковистой кожи, коснуться губами, а потом легонько сжать зубами темные соски и увидеть, как они ответно набухают. Дать бы волю рукам, повалить на песок соблазнительницу и взять ее, наплевав на все предрассудки. Нет, не стоит жалеть дерзкую девчонку, она слишком много себе позволяет.
Джастин обнял девушку и крепко прижал, а она сразу притихла и молча смотрела в его пылающие глаза, думая про себя, что атака захлебнулась и противник полностью владеет обстановкой. Но Эмили даже не помышляла о том, чтобы сдаться на милость победителя, не закрыла глаз и не отвела взгляда, давала понять, что при всех условиях победа на ее стороне.
Он еще крепче прижал ее, чуть подвинул, как бы примериваясь, ясно намекая, что их тела созданы друг для друга и в любую секунду могут слиться воедино. Эмили была вынуждена признать, что, хотя имеет дело с мрамором, он не твердый, не холодный и не бесчувственный, а горячий, обжигающий. Джастин не был святым. Он был мужчиной, настоящим мужчиной.
— Кто из твоих сопливых друзей научил тебя таким опасным играм? — прохрипел Джастин.
— Вы боитесь опасности, господин Коннор?
— Я не люблю глупых игр.
Заглянув глубоко в его глаза, она утонула в бездонных темных зрачках. Они говорили о ее страсти и его силе, ее искушении и его ответном вызове. Эмили бессильно склонила голову, ей стало страшно. Джастин тряхнул ее за плечи и сурово сказал:
— Я не жду от тебя немого обожания, Эмили. Единственное, о чем прошу, будь элементарно вежливой.
Джастин оттолкнул девушку и медленно зашагал прочь, не оглядываясь, будто оставил позади пустое место, но Эмили знала, что он сейчас чувствует. Джастин сгорал от страстного желания, и это можно было использовать в качестве оружия против него. Как же это она сразу не догадалась пустить в ход самое надежное оружие, разящее наповал? Эмили присела и стала наблюдать за волнами, постепенно размывавшими замок из песка.
8
«Я не намного старше, но Джастин стал для меня скорее сыном, чем братом…»
В детстве Джастин сотни раз бродил по длинным извилистым коридорам отчего дома. В громадном здании, выдержанном в помпезном стиле эпохи правления королевы Виктории, обычно царил полумрак и газовые светильники отбрасывали причудливые тени. По обе стороны высились массивные двери из черного дерева, а ноги утопали в пушистых коврах темно-красного цвета. Эта картина не раз вставала перед его глазами много лет спустя в Новой Зеландии, в новой жизни, когда удавалось наконец заснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Дети вдоволь наигрались на берегу, весело распрощались с Эмили и оставили ее в одиночестве. Джастин решил покинуть свой наблюдательный пост, пока девушка его не заметила, но, когда он поднялся, из-за облака выглянуло солнце. В этот момент Эмили взглянула вверх, прикрыв глаза ладонью, и Джастин понял, что его выдал солнечный зайчик, отскочивший от часов, что висели на его груди.
Их взгляды встретились и на какое-то время замерли. Потом Эмили отвернулась и уставилась в морскую даль. Джастин спустился с холма и хотел было что-то сказать ей, но сдержался. Даже со спины у девушки был такой вид, что вступать в светскую беседу расхотелось. Появилось желание обнять ее и утешить, прижать к груди и признаться, что он не мыслит жизни без нее. От страстного желания перехватило дыхание, Джастин судорожно сглотнул, не зная, как начать. Больше всего он опасался ранить ее неудачным словом. Набравшись храбрости, он тихо сказал:
— Я видел тебя в деревне.
— Прости за невольное вторжение. Надеюсь, не помешала тебе вылечить больных проказой и оживить мертвых? — ехидно спросила Эмили, но голос звучал надломленно, в нем не было сарказма. — А где твои последователи? Куда подевались сирые и убогие, калеки и слепые? Я-то думала, что за тобой всегда тянется громадный хвост жаждущих исцеления.
Она пыталась его обидеть, оскорбить в лучших чувствах, но это ей не удавалось. Эмили терзали иные переживания, и Джастин понял это; он протянул руку, чтобы выразить свое участие, но девушка отпрянула, и рука беспомощно повисла в воздухе.
— Поверь, Эмили, ты не единственная женщина, сбежавшая в Новую Зеландию в надежде навсегда забыть о нелегком прошлом, — сказал Джастин, стараясь говорить спокойно. — Если тебя кто-то жестоко обидел… если какой-то негодяй позволил себе…
В его голосе было столько теплоты и неподдельного сочувствия, что Эмили чуть не вскрикнула от пронзившей ее боли. Ее распирало от желания бросить ему в лицо: «Это ты и только ты во всем виноват! Именно ты нанес мне жесточайшую обиду!» Но откровенничать нельзя ни в коем случае, свою тайну нужно надежно хранить. Эмили окинула Джастина взглядом, в который постаралась вложить как можно больше презрения, и отчеканила:
— Не путай меня с другими женщинами, я не такая, а ты не годишься на роль моего спасителя. Ты вообразил о себе невесть что и, видно, принял меня за туземку. Неужели ты думаешь, что я стану каяться в грехах всемогущему Пакехе?
Он отступил, как от удара, и Эмили поняла, почему лицо его кажется ей столь привлекательным: на нем отражались все эмоции, в том числе душевная мука. Неодолимое желание утешить его охватило девушку, и, чтобы побороть себя, она нанесла новый удар:
— В чем дело, господин Коннор? Вы полагаете, что я вас недооцениваю? — Она хлестала его по щекам обидными словами в стремлении сделать ему по-настоящему больно, вывести из равновесия, заставить реагировать эту мраморную статую, лишь внешне похожую на живое существо, доказать, что он не святой, а такой же грешный и ранимый, как все. — Дикари тебя обожествляют, а тебе только этого и надо. Ты ведь жить не можешь без чужой благодарности и восхищения, не так ли?
Эмили никак не предполагала, что такое возможно. Лицо Джастина окаменело: ни дать ни взять языческий истукан, предмет поклонения маори.
— Что именно ты имеешь в виду, Эмили?
— Патрон для слуг, друг ящериц, — сказала Эмили, вынула из волос цветок и провела по руке Джастина. — От меня, видимо, ты ждешь того же — обожания и слепого повиновения?
Джастин напрягся, но ни один мускул не дрогнул на лице. Его волнение выдавало только прерывистое дыхание. Эмили прижалась к его груди, приласкалась с бесстыдством голодной кошки и спросила, умильно глядя в глаза:
— Хочешь, я паду пред тобой на колени и омою слезами ноги?
Она издевалась над ним, измывалась над его верой и жизнью, а Джастин чувствовал только ласку ее упругой груди и едва сдерживался, чтобы не сорвать цветастый платок и ощутить блаженство голой шелковистой кожи, коснуться губами, а потом легонько сжать зубами темные соски и увидеть, как они ответно набухают. Дать бы волю рукам, повалить на песок соблазнительницу и взять ее, наплевав на все предрассудки. Нет, не стоит жалеть дерзкую девчонку, она слишком много себе позволяет.
Джастин обнял девушку и крепко прижал, а она сразу притихла и молча смотрела в его пылающие глаза, думая про себя, что атака захлебнулась и противник полностью владеет обстановкой. Но Эмили даже не помышляла о том, чтобы сдаться на милость победителя, не закрыла глаз и не отвела взгляда, давала понять, что при всех условиях победа на ее стороне.
Он еще крепче прижал ее, чуть подвинул, как бы примериваясь, ясно намекая, что их тела созданы друг для друга и в любую секунду могут слиться воедино. Эмили была вынуждена признать, что, хотя имеет дело с мрамором, он не твердый, не холодный и не бесчувственный, а горячий, обжигающий. Джастин не был святым. Он был мужчиной, настоящим мужчиной.
— Кто из твоих сопливых друзей научил тебя таким опасным играм? — прохрипел Джастин.
— Вы боитесь опасности, господин Коннор?
— Я не люблю глупых игр.
Заглянув глубоко в его глаза, она утонула в бездонных темных зрачках. Они говорили о ее страсти и его силе, ее искушении и его ответном вызове. Эмили бессильно склонила голову, ей стало страшно. Джастин тряхнул ее за плечи и сурово сказал:
— Я не жду от тебя немого обожания, Эмили. Единственное, о чем прошу, будь элементарно вежливой.
Джастин оттолкнул девушку и медленно зашагал прочь, не оглядываясь, будто оставил позади пустое место, но Эмили знала, что он сейчас чувствует. Джастин сгорал от страстного желания, и это можно было использовать в качестве оружия против него. Как же это она сразу не догадалась пустить в ход самое надежное оружие, разящее наповал? Эмили присела и стала наблюдать за волнами, постепенно размывавшими замок из песка.
8
«Я не намного старше, но Джастин стал для меня скорее сыном, чем братом…»
В детстве Джастин сотни раз бродил по длинным извилистым коридорам отчего дома. В громадном здании, выдержанном в помпезном стиле эпохи правления королевы Виктории, обычно царил полумрак и газовые светильники отбрасывали причудливые тени. По обе стороны высились массивные двери из черного дерева, а ноги утопали в пушистых коврах темно-красного цвета. Эта картина не раз вставала перед его глазами много лет спустя в Новой Зеландии, в новой жизни, когда удавалось наконец заснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121