– Но я могу вам помочь, если вы позволите.
Девушка кивнула, и спутанная прядь каштановых волос упала ей на лоб.
Ллис осторожно взяла завернутого в лохмотья ребенка из хрупких рук девушки и сразу поняла, что жизнь уже покинула его. Покачав головой, Ллис тут же предала эту печальную ношу Вулфу, который подошел и стал рядом с ней. Ллис посмотрела на девушку, слишком молодую, чтобы быть матерью. Ее лицо покрывало множество старых и свежих синяков и царапин.
Ллис было очень жаль бедняжку, и в порыве сострадания она обняла ее и шепотом сообщила печальную весть.
Прищурив глаза, Вулф рассматривал незваную гостью. Он гордился тем, что лично знал каждого уроженца Трокенхольта, всех своих людей… но он никогда не встречал эту девушку. Ее горе было искренним, но кто она и откуда пришла?
Вулф подошел к рабочему столу Брины и осторожно положил умершего младенца в корзину, где его жена держала полоски чистой ткани для перевязок. Предстояло приготовить все необходимое для похорон. И тут Вулф впервые поймал взгляд необычной гостьи. Она вся сжалась и в страхе отступила в темный угол, где хранились травы.
Ллис поняла, что гостья боится Вулфа, а возможно, и мужчин вообще. Но постепенно она убедила убитую горем девушку выйти из темного угла на свет и усадила на оставленный Вулфом стул неподалеку от камина, где девушка могла согреться. Опустившись на колени рядом с ней, Ллис принялась растирать ей руки и ноги, стараясь согреть, и ласково приговаривала что-то утешительное.
Погруженная в свое горе девушка не видела неподвижно сидевшего на соседнем стуле Адама. Он внимательно наблюдал за происходящим, прислушиваясь к словам Ллис. Ее сочувствие чужому горю было таким искренним! Адам с трудом мог поверить, что она когда-то жестоко рассмеялась, узнав о смерти Элфрика. Однако на твердых мужских губах вновь появилась улыбка. Ллис так старалась помочь всем больным и попавшим в беду, так нежно заботилась о Кабе, была так дружна со слугами и всегда так охотно принималась за любую работу, что, вполне возможно, все это не было только притворством колдуньи из монастыря.
И все же у Адама появились проблески надежды. Может быть, женщина, завладевшая всеми его помыслами наяву и во сне, была действительно так чиста, как это казалось? Улыбка его стала теплее. Внезапно ледяная волна недоверия погасила эти первые проблески. Откуда ему знать, что на самом деле на уме у этой колдуньи? Разве ему не доводилось слышать о том, что друиды, и в частности Глиндор, обладали способностью расстраивать планы врагов, меняя их настроение? Золотистые глаза Адама потемнели. Ему ведь давно известно о женском вероломстве, а могущество колдуньи могло только усилить ее женское коварство. Он отказывался думать о двойственности своих впечатлений: с одной стороны, он считал ее колдуньей, с другой – отрицал могущество друидов, несмотря на чудеса, которые ему довелось увидеть.
Глубоко озабоченная состоянием бедной девушки, Ллис тем не менее чувствовала пристальное внимание Адама, и оно давило на нее тяжким грузом. Опасаясь, что Адам испугает девушку, она полностью отдалась заботам о ней.
Наконец-то стол накрыли к ужину, но прошел он безотрадно. Два илдормена остались за столом в одиночестве. Прежде чем вернуться к своей подопечной, вновь ускользнувшей в темный угол, где она чувствовала себя спокойнее, Ллис отнесла миску с тушеным мясом в комнатушку Ани, чтобы Брина могла поесть, не отходя от дочери.
Желая успокоить девушку и надеясь, что постепенно та перестанет бояться, Ллис положила ей в темном углу один из матрасов, набитых травой и всегда готовых принять неиссякаемый поток страждущих, обращавшихся за помощью к Брине. Между очередными приступами рыданий Ллис уговорила несчастную мать съесть хоть немного свежего хлеба и выпить теплый успокаивающий отвар. Наконец девушка уснула, но даже во сне она тихонько всхлипывала.
Ни сидевшие за столом мужчины, ни женщины в углу не заметили, как проснулся Пип. Он повернул рыжую голову на знакомый ноющий звук. Эти всхлипы он слышал в лесу, и это они привели его в охотничью западню.
– Выпей, Мейда, еще хоть глоток, – снова уговаривала Ллис, стоя на коленях в темном углу рядом с матрасом своей пациентки. Та только что очнулась от беспокойного ночного сна, и Ллис поднесла к ее губам кружку, от которой шел пар.
– Что это за сладкое питье? – Проявив интерес, Мейда хотела показать, что благодарна за ласковую заботу незнакомки и что ей стало лучше. Всю долгую ночь ей снились кошмары, а пробуждение возвращало ее к печальной реальности. Все это время Ллис оставалась рядом с ней. В своей жизни Мейде редко приходилось сталкиваться с подобным состраданием, и при мысли об этом на губах девушки появилась робкая благодарная улыбка. Эта улыбка поразила Ллис так же сильно, как и резкие слова, произнесенные девушкой после пробуждения в ответ на уговоры Ллис назвать свое имя.
– Слабый настой ромашки, родниковая вода и мед – то же самое питье, что я давала тебе вчера вечером, – улыбнулась Ллис в ответ на улыбку девушки. – Он успокоит и даст возможность отдохнуть, поэтому я очень прошу тебя выпить еще хоть немного.
Мейда кивнула. Прямые каштановые волосы рассыпались по плечам. Она взяла кружку и послушно, глоток за глотком, выпила теплую жидкость.
– Ты не хочешь сообщить о случившемся отцу ребенка? – тихонько спросила Ллис. Вульф уже сказал ей, что Мейда не из Трокенхольта.
Глаза девушки расширились от ужаса и тотчас же наполнились слезами. Мейда отшатнулась, пролив питье; пальцы, с силой сжавшие кружку, побелели.
– Прости меня! – Ллис осторожно взяла у девушки кружку и поставила ее в сторону. Она вновь ласково уложила Мейду.
– Тебе здесь нечего бояться, ты можешь не говорить о том, о чем предпочтешь умолчать.
В порыве отчаяния Мейда сжала руку Ллис:
– Вы можете в этом поклясться? Поклясться на святом кресте?
– Я клянусь в этом на твоем кресте. – Улыбка Ллис угасла, потому что для человека ее верований подобная клятва была бесполезна. Затем, чтобы клятва была полноценной, она мысленно добавила: – «Клянусь также на моем белом кристалле».
А это было уже серьезно, потому что нарушение клятвы могло разрушить камень, который был ее бесценным достоянием, ее личной связью с силами природы.
Похоже, клятва возымела свое действие. Мейда немного успокоилась и уснула спокойным сном.
За исключением времени, необходимого на приготовление питья, Ллис почти всю ночь провела, либо стоя на коленях, либо свернувшись калачиком у постели Мейды. Тело ее затекло после сна в неудобном положении.
Оба воина до рассвета отправились, чтобы провести еще один день в лесах в поисках бандитов. Пип с поврежденным коленом спал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Девушка кивнула, и спутанная прядь каштановых волос упала ей на лоб.
Ллис осторожно взяла завернутого в лохмотья ребенка из хрупких рук девушки и сразу поняла, что жизнь уже покинула его. Покачав головой, Ллис тут же предала эту печальную ношу Вулфу, который подошел и стал рядом с ней. Ллис посмотрела на девушку, слишком молодую, чтобы быть матерью. Ее лицо покрывало множество старых и свежих синяков и царапин.
Ллис было очень жаль бедняжку, и в порыве сострадания она обняла ее и шепотом сообщила печальную весть.
Прищурив глаза, Вулф рассматривал незваную гостью. Он гордился тем, что лично знал каждого уроженца Трокенхольта, всех своих людей… но он никогда не встречал эту девушку. Ее горе было искренним, но кто она и откуда пришла?
Вулф подошел к рабочему столу Брины и осторожно положил умершего младенца в корзину, где его жена держала полоски чистой ткани для перевязок. Предстояло приготовить все необходимое для похорон. И тут Вулф впервые поймал взгляд необычной гостьи. Она вся сжалась и в страхе отступила в темный угол, где хранились травы.
Ллис поняла, что гостья боится Вулфа, а возможно, и мужчин вообще. Но постепенно она убедила убитую горем девушку выйти из темного угла на свет и усадила на оставленный Вулфом стул неподалеку от камина, где девушка могла согреться. Опустившись на колени рядом с ней, Ллис принялась растирать ей руки и ноги, стараясь согреть, и ласково приговаривала что-то утешительное.
Погруженная в свое горе девушка не видела неподвижно сидевшего на соседнем стуле Адама. Он внимательно наблюдал за происходящим, прислушиваясь к словам Ллис. Ее сочувствие чужому горю было таким искренним! Адам с трудом мог поверить, что она когда-то жестоко рассмеялась, узнав о смерти Элфрика. Однако на твердых мужских губах вновь появилась улыбка. Ллис так старалась помочь всем больным и попавшим в беду, так нежно заботилась о Кабе, была так дружна со слугами и всегда так охотно принималась за любую работу, что, вполне возможно, все это не было только притворством колдуньи из монастыря.
И все же у Адама появились проблески надежды. Может быть, женщина, завладевшая всеми его помыслами наяву и во сне, была действительно так чиста, как это казалось? Улыбка его стала теплее. Внезапно ледяная волна недоверия погасила эти первые проблески. Откуда ему знать, что на самом деле на уме у этой колдуньи? Разве ему не доводилось слышать о том, что друиды, и в частности Глиндор, обладали способностью расстраивать планы врагов, меняя их настроение? Золотистые глаза Адама потемнели. Ему ведь давно известно о женском вероломстве, а могущество колдуньи могло только усилить ее женское коварство. Он отказывался думать о двойственности своих впечатлений: с одной стороны, он считал ее колдуньей, с другой – отрицал могущество друидов, несмотря на чудеса, которые ему довелось увидеть.
Глубоко озабоченная состоянием бедной девушки, Ллис тем не менее чувствовала пристальное внимание Адама, и оно давило на нее тяжким грузом. Опасаясь, что Адам испугает девушку, она полностью отдалась заботам о ней.
Наконец-то стол накрыли к ужину, но прошел он безотрадно. Два илдормена остались за столом в одиночестве. Прежде чем вернуться к своей подопечной, вновь ускользнувшей в темный угол, где она чувствовала себя спокойнее, Ллис отнесла миску с тушеным мясом в комнатушку Ани, чтобы Брина могла поесть, не отходя от дочери.
Желая успокоить девушку и надеясь, что постепенно та перестанет бояться, Ллис положила ей в темном углу один из матрасов, набитых травой и всегда готовых принять неиссякаемый поток страждущих, обращавшихся за помощью к Брине. Между очередными приступами рыданий Ллис уговорила несчастную мать съесть хоть немного свежего хлеба и выпить теплый успокаивающий отвар. Наконец девушка уснула, но даже во сне она тихонько всхлипывала.
Ни сидевшие за столом мужчины, ни женщины в углу не заметили, как проснулся Пип. Он повернул рыжую голову на знакомый ноющий звук. Эти всхлипы он слышал в лесу, и это они привели его в охотничью западню.
– Выпей, Мейда, еще хоть глоток, – снова уговаривала Ллис, стоя на коленях в темном углу рядом с матрасом своей пациентки. Та только что очнулась от беспокойного ночного сна, и Ллис поднесла к ее губам кружку, от которой шел пар.
– Что это за сладкое питье? – Проявив интерес, Мейда хотела показать, что благодарна за ласковую заботу незнакомки и что ей стало лучше. Всю долгую ночь ей снились кошмары, а пробуждение возвращало ее к печальной реальности. Все это время Ллис оставалась рядом с ней. В своей жизни Мейде редко приходилось сталкиваться с подобным состраданием, и при мысли об этом на губах девушки появилась робкая благодарная улыбка. Эта улыбка поразила Ллис так же сильно, как и резкие слова, произнесенные девушкой после пробуждения в ответ на уговоры Ллис назвать свое имя.
– Слабый настой ромашки, родниковая вода и мед – то же самое питье, что я давала тебе вчера вечером, – улыбнулась Ллис в ответ на улыбку девушки. – Он успокоит и даст возможность отдохнуть, поэтому я очень прошу тебя выпить еще хоть немного.
Мейда кивнула. Прямые каштановые волосы рассыпались по плечам. Она взяла кружку и послушно, глоток за глотком, выпила теплую жидкость.
– Ты не хочешь сообщить о случившемся отцу ребенка? – тихонько спросила Ллис. Вульф уже сказал ей, что Мейда не из Трокенхольта.
Глаза девушки расширились от ужаса и тотчас же наполнились слезами. Мейда отшатнулась, пролив питье; пальцы, с силой сжавшие кружку, побелели.
– Прости меня! – Ллис осторожно взяла у девушки кружку и поставила ее в сторону. Она вновь ласково уложила Мейду.
– Тебе здесь нечего бояться, ты можешь не говорить о том, о чем предпочтешь умолчать.
В порыве отчаяния Мейда сжала руку Ллис:
– Вы можете в этом поклясться? Поклясться на святом кресте?
– Я клянусь в этом на твоем кресте. – Улыбка Ллис угасла, потому что для человека ее верований подобная клятва была бесполезна. Затем, чтобы клятва была полноценной, она мысленно добавила: – «Клянусь также на моем белом кристалле».
А это было уже серьезно, потому что нарушение клятвы могло разрушить камень, который был ее бесценным достоянием, ее личной связью с силами природы.
Похоже, клятва возымела свое действие. Мейда немного успокоилась и уснула спокойным сном.
За исключением времени, необходимого на приготовление питья, Ллис почти всю ночь провела, либо стоя на коленях, либо свернувшись калачиком у постели Мейды. Тело ее затекло после сна в неудобном положении.
Оба воина до рассвета отправились, чтобы провести еще один день в лесах в поисках бандитов. Пип с поврежденным коленом спал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68