К полудню она должна быть готова в дорогу.
Он уже подходил к двери, когда Антония с отчаянием сказала:
— Джеррен, но я не могу вот так уехать из Лондона. У меня множество приглашений.
— Так откажитесь от них, — последовал лаконичный ответ, и дверь закрылась.
Она, как громом пораженная, смотрела ему вслед, потом взглянула на горничную.
— Ну почему? — спросила она. — Зачем?
Вместо ответа Ханна приблизилась к кровати и мягко произнесла:
— Что же теперь делать, мадам? Может, мне лучше пойти к мистеру Келшеллу?
— Дай подумать! — Антония прижала руку ко лбу: мозг словно оцепенел от неожиданности и страха. — Наверное, сказать ему надо, но сперва помоги мне одеться.
Одеваясь, она попыталась привести перепуганные мысли в порядок. Возвращение в Келшелл-Парк, всегда противное ей, после зловещего предположения сэра Чарльза сделалось просто чревато опасностью. Правда, заставить ее саму убить деда он не сможет, но у нее было неясное чувство, что это может сделать Ханна, девушка беспринципная, которую коварный Роджер, к тому же, наверняка убедил, будто вся вина за преступление падет на голову его племянницы. Ей же оставалась лишь одна надежда: уговорить Джеррена переменить решение.
Спустившись вниз, она с облегчением обнаружила, что он еще не ушел, а сидит и пишет письмо. На ее обращение он, отложив перо, с холодной вежливостью ответил, что весь к ее услугам. С неожиданной болью в сердце она отметила, как он постарел, и подумала, неужели эта неугомонная, казавшаяся неисчерпаемой веселость исчезла навсегда.
— Джеррен, — произнесла она со всем спокойствием, на которое была способна, — почему вы меня отсылаете? Я ведь, кажется, имею право хоть на какое — то пояснение?
Несколько секунд он рассматривал ее суровыми глазами.
— Скажем, потому, что состояние здоровья вашего деда внушает некоторые опасения, и вам пришлось срочно выехать к нему. Вполне уважительная причина, чтобы не вызывать излишнего любопытства и с должным достоинством отказаться даясе от очень важных приглашений.
— Нет! — Голос задрожал от тревоги. — Только не это! Если вам нужен благовидный предлог, сошлитесь лучше на мое здоровье, но только не упоминайте сэра Чарльза.
Он нахмурился:
— Почему?
Она замешкалась с ответом. Невозможно же сказать, что, сославшись на нездоровье сэра Чарльза, он сыграет на руку Роджеру, а никакое другое объяснение не приходило в голову.
Поэтому голос ее прозвучал неубедительно:
— Неважно, почему. Просто лучше не делайте этого, и все. И потом, вы так и не объяснили, почему в действительности хотите отослать меня.
— Антония, дорогая, — отвечал он ровным, насмешливым голосом, — я вовсе не обязан объяснять свои действия вам. Только лучше, если вы покинете Лондон. Лучше для вас и для нас обоих.
— Для нас обоих! — повторила она с горечью. — Боже мой! Да вы сами не знаете, что делаете! — С неожиданной настойчивостью она схватила его за рукав. — Джеррен, умоляю, позвольте мне остаться!
Он покачал головой:
— Вы немедленно отправляетесь в Келшелл-Парк, и давайте оставим споры об этом — Поездку в деревню в это время, вы, без сомнения, сочтете неуместной, но утешьтесь тем, что дядя ваш не замедлит вскорости усовершенствовать свои планы, которые я по недостатку сообразительности разбил. Он гораздо более искусный интриган, нежели вы, Антония, и лучше бы вам этого не забывать. А теперь, с вашего позволения, я хотел бы закончить письмо сэру Чарльзу.
Он снова повернулся к письменному столу и принялся перечитывать написанное. Воцарилось молчание. Антония, стиснув руки и прикусив нижнюю губу, с отчаянием смотрела на него. Наконец выражение затравпенности на ее лице сменилось решимостью.
— Я не все еще сказала, — произнесла она, едва дыша. — Вы правы! Я причастна к покушениям дяди на вашу жизнь и его планам, но против воли. Он обманом заставил. Когда вы напрасно заподозрили меня, я была обижена и взбешена и сглупа все выложила ему, совершенно не подумав о том, что он сам мог приложить руку к нападениям на вас. Потом появился капитан Байбери — случайно, как я думала, — и дядя Роджер сказал, будто он единственный, кто может превзойти вас в искусстве фехтования. Мне так хотелось наказать вас, видеть вас объектом самых жестоких насмешек, что, к стыду своему, я допустила ссору между вами и Байбери, но, клянусь, никогда не желала вашей смерти. Дядя говорил, что пострадает только ваше тщеславие, и я поверила.
При первых же ее словах Джеррен поднял голову с видом вежливого внимания и теперь, не меняя выражения, холодно произнес:
— Подобное признание весьма запоздало. Я прекрасно осведомлен о вашем с Келшеллом сговоре и не понимаю, чего вы хотите добиться этой притворной искренностью.
— Да как же вы не понимаете? Я вовсе не сговаривалась с ним, по крайней мере, не хотела. Только моя неосмотрительность с Байбери отдала меня во власть дяди, который теперь уверен, будто я слишком боюсь его, чтобы идти против. Так пусть и верит! Пока он так считает, то будет рассказывать мне о своих намерениях, и если я останусь в Лондоне, то смогу предупреждать вас обо всем, что он задумал.
Секунду он смотрел на нее безучастно, потом расхохотался:
— Наивная мысль, клянусь Богом! Да вы меня совсем дураком считаете?
— Я вполне серьезна, Джеррен, — с самой горячей искренностью промолвила она. — Ведь он коварен безмерно и не прекратит строить самые хитроумные козни, а будет снова и снова злоумышлять против вас.
— Однако теперь вы пожелали переметнуться, — заметил Джеррен и резко добавил: — Почему?
Он ожидал, что она расскажет, как заподозрила Роджера в вероломстве, и был готов поверить. Если она осознала, в какую опасность ее ввергли собственные интриги, то, естественно, попытается избегнуть угрозы, даже если при этом придется объединить усилия с ним, Джерреном. Однако, к его изумлению, она даже не упомянула о Келшелле. Смертельно бледное лицо окрасилось легким румянцем, когда она тихо произнесла:
— Потому, что попытавшись воспользоваться услугами Байбери, чтобы наказать вас, я с тех пор не однажды жалела о том, да как горько жалела! Угроза вашей жизни увеличилась в сотни раз, и теперь то, что я предлагаю, — единственное, кажущееся мне разумным средство исправить положение. Из-за меня пришлось вам драться на дуэли, но Бог свидетель, то была все-таки не моя вина. Прошу вас, Джеррен, верьте мне и примите помощь, которую я предлагаю.
Говоря, она не осмеливалась поднять глаз и потому не могла видеть мрачного презрения, разливавшегося по его лицу. Он смотрел на нее, даже отчасти забавляясь, не переставая удивляться наглости этой женщины, которая, совершив невероятное предательство, наняв убийц, дабы лишить его жизни, и еще не ведающая о сегодняшнем столкновении с ними, осмеливается умолять его о доверии, намериваясь в доказательство предать своего сообщника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Он уже подходил к двери, когда Антония с отчаянием сказала:
— Джеррен, но я не могу вот так уехать из Лондона. У меня множество приглашений.
— Так откажитесь от них, — последовал лаконичный ответ, и дверь закрылась.
Она, как громом пораженная, смотрела ему вслед, потом взглянула на горничную.
— Ну почему? — спросила она. — Зачем?
Вместо ответа Ханна приблизилась к кровати и мягко произнесла:
— Что же теперь делать, мадам? Может, мне лучше пойти к мистеру Келшеллу?
— Дай подумать! — Антония прижала руку ко лбу: мозг словно оцепенел от неожиданности и страха. — Наверное, сказать ему надо, но сперва помоги мне одеться.
Одеваясь, она попыталась привести перепуганные мысли в порядок. Возвращение в Келшелл-Парк, всегда противное ей, после зловещего предположения сэра Чарльза сделалось просто чревато опасностью. Правда, заставить ее саму убить деда он не сможет, но у нее было неясное чувство, что это может сделать Ханна, девушка беспринципная, которую коварный Роджер, к тому же, наверняка убедил, будто вся вина за преступление падет на голову его племянницы. Ей же оставалась лишь одна надежда: уговорить Джеррена переменить решение.
Спустившись вниз, она с облегчением обнаружила, что он еще не ушел, а сидит и пишет письмо. На ее обращение он, отложив перо, с холодной вежливостью ответил, что весь к ее услугам. С неожиданной болью в сердце она отметила, как он постарел, и подумала, неужели эта неугомонная, казавшаяся неисчерпаемой веселость исчезла навсегда.
— Джеррен, — произнесла она со всем спокойствием, на которое была способна, — почему вы меня отсылаете? Я ведь, кажется, имею право хоть на какое — то пояснение?
Несколько секунд он рассматривал ее суровыми глазами.
— Скажем, потому, что состояние здоровья вашего деда внушает некоторые опасения, и вам пришлось срочно выехать к нему. Вполне уважительная причина, чтобы не вызывать излишнего любопытства и с должным достоинством отказаться даясе от очень важных приглашений.
— Нет! — Голос задрожал от тревоги. — Только не это! Если вам нужен благовидный предлог, сошлитесь лучше на мое здоровье, но только не упоминайте сэра Чарльза.
Он нахмурился:
— Почему?
Она замешкалась с ответом. Невозможно же сказать, что, сославшись на нездоровье сэра Чарльза, он сыграет на руку Роджеру, а никакое другое объяснение не приходило в голову.
Поэтому голос ее прозвучал неубедительно:
— Неважно, почему. Просто лучше не делайте этого, и все. И потом, вы так и не объяснили, почему в действительности хотите отослать меня.
— Антония, дорогая, — отвечал он ровным, насмешливым голосом, — я вовсе не обязан объяснять свои действия вам. Только лучше, если вы покинете Лондон. Лучше для вас и для нас обоих.
— Для нас обоих! — повторила она с горечью. — Боже мой! Да вы сами не знаете, что делаете! — С неожиданной настойчивостью она схватила его за рукав. — Джеррен, умоляю, позвольте мне остаться!
Он покачал головой:
— Вы немедленно отправляетесь в Келшелл-Парк, и давайте оставим споры об этом — Поездку в деревню в это время, вы, без сомнения, сочтете неуместной, но утешьтесь тем, что дядя ваш не замедлит вскорости усовершенствовать свои планы, которые я по недостатку сообразительности разбил. Он гораздо более искусный интриган, нежели вы, Антония, и лучше бы вам этого не забывать. А теперь, с вашего позволения, я хотел бы закончить письмо сэру Чарльзу.
Он снова повернулся к письменному столу и принялся перечитывать написанное. Воцарилось молчание. Антония, стиснув руки и прикусив нижнюю губу, с отчаянием смотрела на него. Наконец выражение затравпенности на ее лице сменилось решимостью.
— Я не все еще сказала, — произнесла она, едва дыша. — Вы правы! Я причастна к покушениям дяди на вашу жизнь и его планам, но против воли. Он обманом заставил. Когда вы напрасно заподозрили меня, я была обижена и взбешена и сглупа все выложила ему, совершенно не подумав о том, что он сам мог приложить руку к нападениям на вас. Потом появился капитан Байбери — случайно, как я думала, — и дядя Роджер сказал, будто он единственный, кто может превзойти вас в искусстве фехтования. Мне так хотелось наказать вас, видеть вас объектом самых жестоких насмешек, что, к стыду своему, я допустила ссору между вами и Байбери, но, клянусь, никогда не желала вашей смерти. Дядя говорил, что пострадает только ваше тщеславие, и я поверила.
При первых же ее словах Джеррен поднял голову с видом вежливого внимания и теперь, не меняя выражения, холодно произнес:
— Подобное признание весьма запоздало. Я прекрасно осведомлен о вашем с Келшеллом сговоре и не понимаю, чего вы хотите добиться этой притворной искренностью.
— Да как же вы не понимаете? Я вовсе не сговаривалась с ним, по крайней мере, не хотела. Только моя неосмотрительность с Байбери отдала меня во власть дяди, который теперь уверен, будто я слишком боюсь его, чтобы идти против. Так пусть и верит! Пока он так считает, то будет рассказывать мне о своих намерениях, и если я останусь в Лондоне, то смогу предупреждать вас обо всем, что он задумал.
Секунду он смотрел на нее безучастно, потом расхохотался:
— Наивная мысль, клянусь Богом! Да вы меня совсем дураком считаете?
— Я вполне серьезна, Джеррен, — с самой горячей искренностью промолвила она. — Ведь он коварен безмерно и не прекратит строить самые хитроумные козни, а будет снова и снова злоумышлять против вас.
— Однако теперь вы пожелали переметнуться, — заметил Джеррен и резко добавил: — Почему?
Он ожидал, что она расскажет, как заподозрила Роджера в вероломстве, и был готов поверить. Если она осознала, в какую опасность ее ввергли собственные интриги, то, естественно, попытается избегнуть угрозы, даже если при этом придется объединить усилия с ним, Джерреном. Однако, к его изумлению, она даже не упомянула о Келшелле. Смертельно бледное лицо окрасилось легким румянцем, когда она тихо произнесла:
— Потому, что попытавшись воспользоваться услугами Байбери, чтобы наказать вас, я с тех пор не однажды жалела о том, да как горько жалела! Угроза вашей жизни увеличилась в сотни раз, и теперь то, что я предлагаю, — единственное, кажущееся мне разумным средство исправить положение. Из-за меня пришлось вам драться на дуэли, но Бог свидетель, то была все-таки не моя вина. Прошу вас, Джеррен, верьте мне и примите помощь, которую я предлагаю.
Говоря, она не осмеливалась поднять глаз и потому не могла видеть мрачного презрения, разливавшегося по его лицу. Он смотрел на нее, даже отчасти забавляясь, не переставая удивляться наглости этой женщины, которая, совершив невероятное предательство, наняв убийц, дабы лишить его жизни, и еще не ведающая о сегодняшнем столкновении с ними, осмеливается умолять его о доверии, намериваясь в доказательство предать своего сообщника;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55