– Для тебя, Генри, готов произнести хоть тысячу. Я поднимаю свой кубок за моего союзника, соратника, друга и… сына. Да воссияет над нашими домами благоденствие. И пусть Провидение благословит клан Рэвенскрэгов множеством сыновей, в которых возродится их древняя благородная кровь.
– Благодарю, отец, – сказал Генри, повелительным жестом призывая всех замолчать, но ему пришлось еще несколько минут ждать, пока утихнут громкие «ура».
– А теперь, в знак соединения наших родов, дозвольте вручить вам знамя, сработанное для меня лишь месяц назад умельцами Йорка.
По манию его руки двое облаченных в ливреи пажей внесли свернутое знамя. Под торжественные звуки фанфар они начали неторопливо развертывать тяжелое полотнище, прикрепленное к золоченому древку. Вопль восхищения пронесся по столам – гости как по команде тянули шеи, чтобы получше разглядеть синее бархатное знамя. Густая золотая бахрома сияла, свет от множества свечей живо мерцал (будто блики на водной глади!) на золотом шитье герба: леопард де Джиров на червленом поле, символизировавшем огонь, теперь соседствовал с хищным вороном Рэвенскрэгов – на фоне полуночного моря.
Потрясенный и тронутый, сэр Исмей произнес:
– Это самый лучший подарок из всех мыслимых. Союз наших домов был давней моей мечтой, которую я лелеял много лет.
Зять и тесть обнялись, дабы все присутствующие убедились в крепости их союза. Розамунду грызла печаль: всякое новое проявление их удвоившегося могущества все сильнее распаляло тлеющий в ней стыд. После эдакого прилюдного обнимания ох и рассвирепеют оба, когда ее оплошность станет достоянием всех. Розамунда рада была бы провалиться сквозь землю – лишь бы избегнуть кары…
Солдаты обеих армий, сидевшие в дальнем конце залы, ретиво подняли кружки, приветствуя своих господ. Хоть тепло пылающего у первого стола очага до них не доходило, они вполне согревались горячим пряным элем, лившимся рекой. За здравицей во славу господ стали чествовать молодую хозяйку – Розамунда покорно встала и одарила гостей улыбкой. По их лицам она поняла, что сделала то, что нужно: в ответ последовало очередное «ура» и грохот опорожненных кубков о столы. Этот грохот вспугнул голубей, гнездившихся в потолочных балках, они начали кружиться над головами гостей. Дамы тут же в ужасе завизжали, пряча прически и наряды от белых плюх.
Когда внезапная суматоха улеглась, сэр Исмей снова обернулся к зятю:
– Ну что, красивую я подарил тебе невесту? – Он обнял Генри за широченные плечи и ободряюще улыбнулся Розамунде: видать, порядком размяк от счастья и вина. – Смотри, какая ядреная. Народит тебе дюжину сыновей.
Генри взглянул на жену и довольно равнодушно согласился:
– Да, на редкость хороша. – И, больше не сказав ни словечка, стал отдавать распоряжения дворецкому, чтобы тот приказал внести угощение.
Розамунда болезненно сжалась от его пренебрежения… А между тем слуги торжественно вносили подносы с душистой горячей снедью, держа их высоко над головой. Прошествовав по всей зале, они сначала подходили к столу лорда. Розамунда во все глаза смотрела на запеченных павлинов, которые как живые сияли великолепным оперением, на поджаристые говяжьи ноги, плававшие в пурпурном винном соусе, на зажаренную на вертелах оленину и начиненных устрицами золотистых каплунов. После мяса подали рыбу, изобильно политую соусом и украшенную разной зеленью, а еще были рыбные и мясные закуски, а еще томленные в меду репа и брюква. Ко всему этому прилагались горы хлеба – длинные буханки, – такого белого, какого Розамунда не едала даже в Обители. Рядом с батонами желтело на блюдах свежесбитое масло, на котором были оттиснуты гербы обоих родов. А потом сладости: взбитые с сахаром сливки и фрукты, торты, благоухающие ванилью и корицей, затейливые марципановые печенья. И вволю вина – огромные бурдюки. Оно лилось через край кубков, обагряя руки нетерпеливо подталкиваемых слуг, тонкими струйками стекая на циновки. Все, чем мог похвастаться властитель Рэвенскрэга, было на столах, после лорда и его супруги первыми потчевали самых именитых гостей, потом и остальных – сообразно рангам и сану.
У самого входа пировала челядь, распивая эль и закусывая его блюдами попроще. Розамунда куда охотней отведала бы незамысловатого угощения слуг. В изысканных господских кушаньях было слишком много незнакомых и непривычных приправ – и в мясе, и в подливе. Иногда Розамунда и понять не могла, что такое она ест.
Изрядно уже наугощавшись вином, кое-кто из мужчин начали подначивать Генри, укорять его за невнимание к столь прекрасной новобрачной. Он тут же нашелся что сказать: уверил их, что в спальне ей жаловаться на него не придется. Однако те, кто застиг его на рассвете в обществе прелестной незнакомки, стали выведывать, не порастряс ли он уже все свое богатство и осталось хоть что-нибудь для супружеского ложа. Генри, ничуть не обидевшись, уверил дерзких шутников, что казна его не оскудела – вполне хватит, чтобы прочно связать породнившиеся семьи.
Розамунде охальные шуточки были давно не в диковинку, но она не знала, как отнеслась бы к ним настоящая Розамунда, только что покинувшая стены монастыря. Может, нужно притвориться смущенной? Впрочем, щеки ее и так пылали от вина и жары. Пока Розамунда раздумывала, как ей держать себя дальше, в залу, весело распевая, вбежали плясуньи.
На них были зеленые, почти прозрачные наряды, богато украшенные золотом, а на головках красовались венки. Все взгляды тут же устремились на них. Некоторые мужчины так и замерли, не успев донести до рта кубок, – уж больно прельстительны были эти женщины. При каждом движении легкая ткань взметывалась, скользила – в разрезах мелькали то обнаженные груди, то бедра. Танцуя, они пели старинную Рождественскую песнь, размахивая в такт перевитыми золотыми лентами гирляндами, которые держали в руках. У каждой был и свой особый танец, закончив его, плясунья подходила к столу лорда и, преклонив колени, протягивала ему гирлянду. Все до одной были уверены, что именно ее прелести покорят его. Однако Генри, смеясь, одарил всех одинаково – каждую золотой монетой. Плясуньи были заметно огорчены.
Как только они удалились, слуги принялись сдвигать столы и стулья в дальний конец, расчищая место для танцев. На стол лорда водрузили особый свадебный десерт: это означало, что пир близок к завершению. Сахарное диво поблескивало, присыпанное розовым молотым сандалом. На подмороженной (чтобы блестела, как настоящий снег) марципановой горе, вернее, на самой высокой ее вершине, сидел огромный ворон и смотрел на подножие, где изготовился к прыжку маленький – гораздо меньше ворона – леопард: по всему было ясно, что леопард страсть как хочет вскарабкаться на гору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102