Нужно быть готовыми к тому, что на море вырастут другие паруса, помимо наших. Понятно ли это тебе?
— Я понимаю лишь, что это вызов, — проворчал викинг, забросив далеко в заросли лисью шкуру.
— И я понимаю, что они убили моего брата Лейфа, — глухо сказал Скьольд. — И это то же самое, как если бы они принесли в жертву меня самого. Пусть Тор даст мне время пожить для отмщения.
Как наказ самому себе он запел грозную боевую вису из «Саги о Вольсунгах»:
Выучи руны сражений,
Высеки их на головке меча,
Высеки их на клинке,
На рукоятке, на острие,
И свирепый бог Тир, он придет на твой зов,
Чтобы к отмщению был ты готов.
И каждое слово, каждый стих лавой вливались в кровь присутствовавших викингов, ибо наказ годился каждому. Мщение не будет долгом только Скьольда, Эйрика или Бьярни, а станет уделом всех, ибо так распорядилась судьба. И пока не свершится месть, ни один из них, кто дал эту немую клятву, не должен видеться ни со своим братом, ни с женой, ни с ребенком. Таково было непреклонное требование расы.
— Куда мы направимся? — спросил Льот Бледный, известный охотник, умевший разгадать любые следы. — Столько ног топтало эту почву, что теперь здесь невозможно что-либо прочесть.
— Поджигатели пришли с моря и отплыли с морским отливом, Льот. Надо вернуться к морю. Но нам следует поохотиться и порыбачить несколько дней, чтобы сделать запасы: мы прибыли в страну изобилия, наши же трюмы почти пусты.
Эйрик говорил разумные вещи. Без копченого мяса и сушеной рыбы они не могли пуститься в неизведанное.
— Клянусь Тором, я хочу, чтобы Ньял Плотник уже завтра принес сюда свои топоры и рубанки. Пока мы будем охотиться на медведя, лося и рябчиков или пока мы будем гарпунить лосося, умелая команда срубит нужное число деревьев. Ньял будет руководить этой работой. Эа три-четыре дня дом Лейфа будет отстроен заново, еще более крепкий и просторный, чем прежде, и в Кросснессе тогда останется отпечаток следов нашей воли.
Викинги шумно выказали свое одобрение. Строить — занятие священное, и северные боги будут доброжелательны к затее горстки людей, оказавшихся в одиночестве на другом конце моря. Эйрик попытался встретиться взглядом со Скьольдом, но подросток, полуприкрыв глаза, казалось, обшаривал пространство и время.
— Слушайте! Слушайте, викинги, кто-то, напевая, идет к нам.
Они прислушались. Ветер срывал листву с высоких кленов и хлестал по зарослям колючего кустарника с хрустящими листьями, уже прихваченными когтями первых заморозков.
— Тролли сыграли с тобой злую шутку, -улыбнулся дядя Бьярни. — Я не слышу даже крика оленя.
— Это утки крякают в камышах, — добавил Гуннланг.
— Или полевки щелкают орешки, — съязвил Льот Бледный.
Трепетная чувствительность Скьольда злила и раздражала воинов. Но она же приводила их в замешательство. Разве не был Скьольд учеником, выбранным Бьорном Кальфсоном Кузнецом, могущественным хранителем рун, перед которым порой открывались янтарно-костяные врата будущего!
Скьольд не стал отражать этих насмешливых уколов. Он слышал дальше других, вот и все. Еще ребенком он лишь по шелесту колосьев на слух умел отличать на расстоянии свыше пяти полетов стрелы пшеницу от ячменя.
— Кто-то идет, напевая… Идет к нам. Он еще в лесу.
Глаза его блестели, как зрачки волка, и всем телом поддавшись вперед, он, казалось, шел навстречу не различимому для других человеку. Никто уже не разговаривал. Груз тайны сдавливал грудь, и теперь люди высматривали на лице Скьольда знаки важного события.
— Не слышите?
— Я слышу не больше, чем мгновенье назад, но Один одарил меня слухом наравне с вороном, — проворчал Эйрик.
— Он идет, идет, пение разносится ветром.
И вдруг лицо его озарилось.
— Это норманнские слова! Говорю вам, норманнские слова! Слушайте, да слушайте же…
Льот Охотник, чей слух обострился в тиши одиноких бдений, неожиданно побледнел, и его лицо нервно задергалось.
— Это правда… Честное слово, правда… Один из наших идет сюда.
Стоявшие бросились бежать к полосе кленов, а сидевшие стремительно встали. По правую руку над опиравшейся на стволы изгородью боярышника возвышался земляной холмик. С этого наблюдательного пункта, который, вероятно, был дозорным постом поселенцев, они стали пристально всматриваться в гранитный скат, усеянный пучками дрока и пятнами вереска, спускавшийся под небольшим уклоном до густого леса из бука, березы и кедра. Между кленами и дикой поляной было добрых сто туазов.
Скьольд держался подле Эйрика и Бьярни.
— Ты еще слышишь?
— Голос смолк… Но я уверен, что тот, кто пел, идет сюда… Взгляни же, я не ошибся.
Прямо перед ними раздвинулась завеса можжевельника, и появился человек. На плечи у него была наброшена дубленая шкура лани, а его исландские штаны, выкроенные из двух шкур молодых тюленей, стягивались по всей длине ног кожаными шнурками.
При первом же взгляде Эйрик и Бьярни узнали Тюркера, франка, которого Торвальд Род, отец Эйрика, совсем ребенком привез из южных стран.
— Кто это там? — спросил Скьольд. — Он видел нас. он подает нам знак.
— Это Тюркер, раб из дома моего отца. Тот самый, что обнаружил здесь виноград и дал этой стране название Винеланд. Это самый хитрый человек, какого я знаю под звездами…
Тюркер бежал к ним, крича от радости, смеясь и плача одновременно. Кожа у него была смуглая, конечности — хрупкие, но он казался ловким и неутомимым…
— Эйрик! Эйрик! Вот уже девять дней, как я плачу по тебе…
— Тюркер, что произошло? Что стало с Лейфом Турлосоном?
— Вот уже девять дней, как я плачу и пою, Эйрик, и порой меня охватывает безумие.
На бегу он размахивал во все стороны руками. Лишь когда он змеей проскользнул между двумя прутьями изгороди, викинги заметили, что у него через все лицо — от уха до подбородка — проходит длинный шрам.
— Это случилось девять дней назад, Эйрик… Солнце на реке было багровым.
Они не заметили, как из леса вышел скрелинг, несший на плече обруч из ивовых побегов, на котором висели четыре крупных тетерева с ярко-красными гребешками и грудками. Омене-ти, старый манданский охотник, при виде белых даже не изменился в лице. Он узнал рядом с Тюркером «отца викингов» и догадался, что сейчас многое будет сказано. Потому он уронил свою ношу на землю, уселся в вереске и принялся ощипывать толстых, еще теплых тетеревов. Для детей Гитчи-Маниту время в поднебесном мире не имеет значения.
Глава II
В тот день после полудня я в поселке был один, или, точнее, я присматривал за маленьким Эйриком, сыном Лейфа и Иннети-ки, внутри Длинного Дома. Карапуз, как называют его скрелинги, спал в своем гамаке из волокна виноградной лозы. Он родился двумя месяцами раньше, когда на холме зеленых листьев в большом количестве стал вызревать виноград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Я понимаю лишь, что это вызов, — проворчал викинг, забросив далеко в заросли лисью шкуру.
— И я понимаю, что они убили моего брата Лейфа, — глухо сказал Скьольд. — И это то же самое, как если бы они принесли в жертву меня самого. Пусть Тор даст мне время пожить для отмщения.
Как наказ самому себе он запел грозную боевую вису из «Саги о Вольсунгах»:
Выучи руны сражений,
Высеки их на головке меча,
Высеки их на клинке,
На рукоятке, на острие,
И свирепый бог Тир, он придет на твой зов,
Чтобы к отмщению был ты готов.
И каждое слово, каждый стих лавой вливались в кровь присутствовавших викингов, ибо наказ годился каждому. Мщение не будет долгом только Скьольда, Эйрика или Бьярни, а станет уделом всех, ибо так распорядилась судьба. И пока не свершится месть, ни один из них, кто дал эту немую клятву, не должен видеться ни со своим братом, ни с женой, ни с ребенком. Таково было непреклонное требование расы.
— Куда мы направимся? — спросил Льот Бледный, известный охотник, умевший разгадать любые следы. — Столько ног топтало эту почву, что теперь здесь невозможно что-либо прочесть.
— Поджигатели пришли с моря и отплыли с морским отливом, Льот. Надо вернуться к морю. Но нам следует поохотиться и порыбачить несколько дней, чтобы сделать запасы: мы прибыли в страну изобилия, наши же трюмы почти пусты.
Эйрик говорил разумные вещи. Без копченого мяса и сушеной рыбы они не могли пуститься в неизведанное.
— Клянусь Тором, я хочу, чтобы Ньял Плотник уже завтра принес сюда свои топоры и рубанки. Пока мы будем охотиться на медведя, лося и рябчиков или пока мы будем гарпунить лосося, умелая команда срубит нужное число деревьев. Ньял будет руководить этой работой. Эа три-четыре дня дом Лейфа будет отстроен заново, еще более крепкий и просторный, чем прежде, и в Кросснессе тогда останется отпечаток следов нашей воли.
Викинги шумно выказали свое одобрение. Строить — занятие священное, и северные боги будут доброжелательны к затее горстки людей, оказавшихся в одиночестве на другом конце моря. Эйрик попытался встретиться взглядом со Скьольдом, но подросток, полуприкрыв глаза, казалось, обшаривал пространство и время.
— Слушайте! Слушайте, викинги, кто-то, напевая, идет к нам.
Они прислушались. Ветер срывал листву с высоких кленов и хлестал по зарослям колючего кустарника с хрустящими листьями, уже прихваченными когтями первых заморозков.
— Тролли сыграли с тобой злую шутку, -улыбнулся дядя Бьярни. — Я не слышу даже крика оленя.
— Это утки крякают в камышах, — добавил Гуннланг.
— Или полевки щелкают орешки, — съязвил Льот Бледный.
Трепетная чувствительность Скьольда злила и раздражала воинов. Но она же приводила их в замешательство. Разве не был Скьольд учеником, выбранным Бьорном Кальфсоном Кузнецом, могущественным хранителем рун, перед которым порой открывались янтарно-костяные врата будущего!
Скьольд не стал отражать этих насмешливых уколов. Он слышал дальше других, вот и все. Еще ребенком он лишь по шелесту колосьев на слух умел отличать на расстоянии свыше пяти полетов стрелы пшеницу от ячменя.
— Кто-то идет, напевая… Идет к нам. Он еще в лесу.
Глаза его блестели, как зрачки волка, и всем телом поддавшись вперед, он, казалось, шел навстречу не различимому для других человеку. Никто уже не разговаривал. Груз тайны сдавливал грудь, и теперь люди высматривали на лице Скьольда знаки важного события.
— Не слышите?
— Я слышу не больше, чем мгновенье назад, но Один одарил меня слухом наравне с вороном, — проворчал Эйрик.
— Он идет, идет, пение разносится ветром.
И вдруг лицо его озарилось.
— Это норманнские слова! Говорю вам, норманнские слова! Слушайте, да слушайте же…
Льот Охотник, чей слух обострился в тиши одиноких бдений, неожиданно побледнел, и его лицо нервно задергалось.
— Это правда… Честное слово, правда… Один из наших идет сюда.
Стоявшие бросились бежать к полосе кленов, а сидевшие стремительно встали. По правую руку над опиравшейся на стволы изгородью боярышника возвышался земляной холмик. С этого наблюдательного пункта, который, вероятно, был дозорным постом поселенцев, они стали пристально всматриваться в гранитный скат, усеянный пучками дрока и пятнами вереска, спускавшийся под небольшим уклоном до густого леса из бука, березы и кедра. Между кленами и дикой поляной было добрых сто туазов.
Скьольд держался подле Эйрика и Бьярни.
— Ты еще слышишь?
— Голос смолк… Но я уверен, что тот, кто пел, идет сюда… Взгляни же, я не ошибся.
Прямо перед ними раздвинулась завеса можжевельника, и появился человек. На плечи у него была наброшена дубленая шкура лани, а его исландские штаны, выкроенные из двух шкур молодых тюленей, стягивались по всей длине ног кожаными шнурками.
При первом же взгляде Эйрик и Бьярни узнали Тюркера, франка, которого Торвальд Род, отец Эйрика, совсем ребенком привез из южных стран.
— Кто это там? — спросил Скьольд. — Он видел нас. он подает нам знак.
— Это Тюркер, раб из дома моего отца. Тот самый, что обнаружил здесь виноград и дал этой стране название Винеланд. Это самый хитрый человек, какого я знаю под звездами…
Тюркер бежал к ним, крича от радости, смеясь и плача одновременно. Кожа у него была смуглая, конечности — хрупкие, но он казался ловким и неутомимым…
— Эйрик! Эйрик! Вот уже девять дней, как я плачу по тебе…
— Тюркер, что произошло? Что стало с Лейфом Турлосоном?
— Вот уже девять дней, как я плачу и пою, Эйрик, и порой меня охватывает безумие.
На бегу он размахивал во все стороны руками. Лишь когда он змеей проскользнул между двумя прутьями изгороди, викинги заметили, что у него через все лицо — от уха до подбородка — проходит длинный шрам.
— Это случилось девять дней назад, Эйрик… Солнце на реке было багровым.
Они не заметили, как из леса вышел скрелинг, несший на плече обруч из ивовых побегов, на котором висели четыре крупных тетерева с ярко-красными гребешками и грудками. Омене-ти, старый манданский охотник, при виде белых даже не изменился в лице. Он узнал рядом с Тюркером «отца викингов» и догадался, что сейчас многое будет сказано. Потому он уронил свою ношу на землю, уселся в вереске и принялся ощипывать толстых, еще теплых тетеревов. Для детей Гитчи-Маниту время в поднебесном мире не имеет значения.
Глава II
В тот день после полудня я в поселке был один, или, точнее, я присматривал за маленьким Эйриком, сыном Лейфа и Иннети-ки, внутри Длинного Дома. Карапуз, как называют его скрелинги, спал в своем гамаке из волокна виноградной лозы. Он родился двумя месяцами раньше, когда на холме зеленых листьев в большом количестве стал вызревать виноград.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30