А почему ты вернулся?
— Я не собирал золото.
Фелипилльо не поверил. Исхудалый, измученный вид бегуна говорил о том, что он проделал длинный путь. А переводчик считал, что так изнурять себя стоит только ради золота.
— А это что? — показал он на раненую руку товарища. — Где ты покалечился?
— Это… Это капак-тити. За горным перевалом…
— Капак-тити? Голодный? А вас было много?
— Я шел один.
— И сумел удрать? Ну, значит, духи гор были к тебе благосклонны.
— Нет, я не убежал. Я… убил его…
— Ты один убил капак-тити? Рассказывай эти сказки белым. Меня не проведешь!
— Сын Солнца приказал мне убивать всех, кто только попробует мне помешать. Вот я и убил.
Он содрогнулся, вспомнив о том, что было. Ягуар, самка с детенышами, вышла ему наперерез на узкой горной тропе и тотчас же бросилась на него. Она боялась за своих детей. Синчи успел только заслониться свернутым плащом и крепко сжать в руке копье. Все дальнейшее было хаосом ужаса, нечеловеческого напряжения сил и боли. Если бы не воля сына Солнца, которая господствовала в его сознании, подавляя все остальное: и страх, и боль, Синчи бы погиб. Но слова повелителя: «Ты должен дойти. Если кто-либо попытается тебя задержать, убей его!», но надежда на то, что, самоотверженно выполнив приказ, он заслужит благосклонность властелина и тем самым поможет спасению Илльи, умножили его силы.
Он пришел в себя и увидел, что лежит среди камней и низкорослых горных кустарников с разодранным плечом, а рядом подыхает ягуар, пораженный его копьем.
Потом налетела снежная буря, еще более ужасная, чем та, которую он перенес, когда сопровождал ловчего Кахида. На этот раз, однако, у Синчи не было листьев коки, а мороз, схватывая рану, жег ее, словно огнем.
Фелипилльо, украдкой наблюдавший за бегуном, не мог понять до конца, чем был потрясен и встревожен Синчи, и Это еще больше усиливало его любопытство. А когда Синчи запнулся и перестал рассказывать, переводчик уговорил измученного бегуна выпить соры, так как ее пили белые, когда были больны, — с горячей водой и пряностями. Это подействовало.
…Писарро выслушал известие внешне спокойно, но потом разразился страшными проклятиями и сильным ударом руки глубоко вогнал свой стилет в тяжелый резной стол, за которым сидел.
— Хорошо! Ох, хорошо! Фелипилльо, чертов сын, чего ты хочешь за эти новости? Золота, девок?
— Золота на этот раз мне не надо. Девок у меня достаточно. Королевских. Но, великий господин, у меня есть к тебе одна просьба…
— Выкладывай, ублюдок дьявола.
— Великий господин, отдай мне Атауальпу.
— Ты что, спятил?
— Когда он уже станет не нужен тебе, великий господин. Когда станет не нужен.
— Чего ты от него хочешь? Ведь это же твой божок.
Физиономия юнца сморщилась, рот ощерился, как у собаки, когда она собирается укусить.
— Фелипилльо — христианин. Атауальпа не его бог. Атауальпа — паршивый пес. Он не хотел разговаривать, не хотел глядеть на Фелипилльо. Ну а теперь он взвоет. Фелипилльо для него — помет ламы. Так пусть же он сам жрет помет ламы.
Писарро метнул стилет так, что переводчик едва успел увернуться.
— Прочь отсюда, падаль! Не смей больше показываться мне на глаза! Я уже кое-что слышал о твоих делишках и забавах. Можешь истязать своих любовниц, но не королей. Чего захотел! Стой, сукин сын! Зови сюда высокочтимых сеньоров. Тех же, что и всегда. А этого простофилю Синчи охраняй! Он еще может нам понадобиться. Потом его повесим. Пошел вон!..
Созванные Писарро советники угрюмо выслушали новости. Атауальпа знает все, что творится в стране, и даже имеет возможность тайно отдавать приказы. Он велел убить побежденного противника, Уаскара, и остался единственным правителем.
— В этом для нас нет ничего плохого. Атауальпа остается в наших руках и будет делать все, что мы прикажем. Его люди приносят столько золота, что мы сможем, пожалуй, купить за него весь мир.
— Приносить-то они приносят. Однако только с той части страны, которая подчинилась Атауальпе. Туда же, где верны Уаскару, приказы Атауальпы, а значит и наши, не проникают.
— Если нет Уаскара, его сторонники будут вынуждены сдаться…
— Неизвестно. Может объявиться новый претендент. Кажется, есть свыше шестидесяти инков, в жилах которых течет королевская кровь. Одних анки — как называют здесь сыновей властелина — около полутора десятков.
— Хе-хе-хе, это вполне возможно. Ведь у каждого из них повсюду были жены.
— Вам, дон Педро, по-моему, нечего завидовать. Говорят, что даже у Боабдила, Гранадского эмира, не было такого гарема, какой у вас.
— Хе-хе, преувеличивают, преувеличивают. Держит человек пару девок — служанок, и вот уже — целый гарем. Хе-хе, преувеличивают!
— Сеньоры, это обсудим в другой раз. А теперь — о более важных делах.
Диего де Альмагро говорил спокойно.
— Дело ясное. Мы должны двинуться на эту их столицу Куско, по пути разгромить сторонников Уаскара и завладеть страной. Пусть все их королевство дает нам золото, а не только одна его провинция.
— А в этом Куско, говорят, богатейший храм, просто на удивление.
— Как вы советуете, сеньор, поступить с Атауальпой?
— Он будет сидеть на троне и делать то, что мы ему прикажем. Так было в Мексике.
Писарро с гневом оборвал его.
— Я не собираюсь учиться у Кортеса. Чтобы потом, подобно ему, на старости лет выклянчивать королевскую благосклонность? Атауальпа никогда не забудет день шестнадцатого ноября. Какого черта таскать его с собой и охранять? Чтобы он в конце концов нас предал?
— Мы знаем, что ему удалось даже вынести смертный приговор своему брату.
— Говорят, что в таких делах, как отравление и волшебство, все они очень искусны.
— Вот именно. Глупо рассчитывать на Атауальпу. Нужен кто-то другой. Я согласен, что один царек должен остаться. В наших руках, разумеется. Краснокожий сброд так привык к королевским приказам, что и работать без них не может, и детей рожает чуть ли не по приказу. Отлично. Это может нам пригодиться. Если приказы так милы их сердцу, они их подучат. Мои приказы! Однако им нужно еще будет показывать какого-нибудь увешанного золотом болвана, с этими их петушиными перьями на голове. Только не Атауальпу. Этот языческий дьявол смотрит так, словно хотел бы испепелить нас своим взглядом. Но он еще нам пригодится. Чтобы покрепче напугать краснокожих прохвостов. Падре Вальверде! Пораскиньте-ка мозгами! Мне необходимо обвинение. Солидное, веское обвинение, судебный процесс и приговор. Когда же короля публично повесят, его подданные будут испытывать благоговейный ужас.
Священник возвел глаза к небу в глубокой задумчивости. Тонкими пальцами — такая была у него привычка — он крутил нитки, выдернутые из рукава своей сутаны.
— Солидное обвинение? О, это не трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Я не собирал золото.
Фелипилльо не поверил. Исхудалый, измученный вид бегуна говорил о том, что он проделал длинный путь. А переводчик считал, что так изнурять себя стоит только ради золота.
— А это что? — показал он на раненую руку товарища. — Где ты покалечился?
— Это… Это капак-тити. За горным перевалом…
— Капак-тити? Голодный? А вас было много?
— Я шел один.
— И сумел удрать? Ну, значит, духи гор были к тебе благосклонны.
— Нет, я не убежал. Я… убил его…
— Ты один убил капак-тити? Рассказывай эти сказки белым. Меня не проведешь!
— Сын Солнца приказал мне убивать всех, кто только попробует мне помешать. Вот я и убил.
Он содрогнулся, вспомнив о том, что было. Ягуар, самка с детенышами, вышла ему наперерез на узкой горной тропе и тотчас же бросилась на него. Она боялась за своих детей. Синчи успел только заслониться свернутым плащом и крепко сжать в руке копье. Все дальнейшее было хаосом ужаса, нечеловеческого напряжения сил и боли. Если бы не воля сына Солнца, которая господствовала в его сознании, подавляя все остальное: и страх, и боль, Синчи бы погиб. Но слова повелителя: «Ты должен дойти. Если кто-либо попытается тебя задержать, убей его!», но надежда на то, что, самоотверженно выполнив приказ, он заслужит благосклонность властелина и тем самым поможет спасению Илльи, умножили его силы.
Он пришел в себя и увидел, что лежит среди камней и низкорослых горных кустарников с разодранным плечом, а рядом подыхает ягуар, пораженный его копьем.
Потом налетела снежная буря, еще более ужасная, чем та, которую он перенес, когда сопровождал ловчего Кахида. На этот раз, однако, у Синчи не было листьев коки, а мороз, схватывая рану, жег ее, словно огнем.
Фелипилльо, украдкой наблюдавший за бегуном, не мог понять до конца, чем был потрясен и встревожен Синчи, и Это еще больше усиливало его любопытство. А когда Синчи запнулся и перестал рассказывать, переводчик уговорил измученного бегуна выпить соры, так как ее пили белые, когда были больны, — с горячей водой и пряностями. Это подействовало.
…Писарро выслушал известие внешне спокойно, но потом разразился страшными проклятиями и сильным ударом руки глубоко вогнал свой стилет в тяжелый резной стол, за которым сидел.
— Хорошо! Ох, хорошо! Фелипилльо, чертов сын, чего ты хочешь за эти новости? Золота, девок?
— Золота на этот раз мне не надо. Девок у меня достаточно. Королевских. Но, великий господин, у меня есть к тебе одна просьба…
— Выкладывай, ублюдок дьявола.
— Великий господин, отдай мне Атауальпу.
— Ты что, спятил?
— Когда он уже станет не нужен тебе, великий господин. Когда станет не нужен.
— Чего ты от него хочешь? Ведь это же твой божок.
Физиономия юнца сморщилась, рот ощерился, как у собаки, когда она собирается укусить.
— Фелипилльо — христианин. Атауальпа не его бог. Атауальпа — паршивый пес. Он не хотел разговаривать, не хотел глядеть на Фелипилльо. Ну а теперь он взвоет. Фелипилльо для него — помет ламы. Так пусть же он сам жрет помет ламы.
Писарро метнул стилет так, что переводчик едва успел увернуться.
— Прочь отсюда, падаль! Не смей больше показываться мне на глаза! Я уже кое-что слышал о твоих делишках и забавах. Можешь истязать своих любовниц, но не королей. Чего захотел! Стой, сукин сын! Зови сюда высокочтимых сеньоров. Тех же, что и всегда. А этого простофилю Синчи охраняй! Он еще может нам понадобиться. Потом его повесим. Пошел вон!..
Созванные Писарро советники угрюмо выслушали новости. Атауальпа знает все, что творится в стране, и даже имеет возможность тайно отдавать приказы. Он велел убить побежденного противника, Уаскара, и остался единственным правителем.
— В этом для нас нет ничего плохого. Атауальпа остается в наших руках и будет делать все, что мы прикажем. Его люди приносят столько золота, что мы сможем, пожалуй, купить за него весь мир.
— Приносить-то они приносят. Однако только с той части страны, которая подчинилась Атауальпе. Туда же, где верны Уаскару, приказы Атауальпы, а значит и наши, не проникают.
— Если нет Уаскара, его сторонники будут вынуждены сдаться…
— Неизвестно. Может объявиться новый претендент. Кажется, есть свыше шестидесяти инков, в жилах которых течет королевская кровь. Одних анки — как называют здесь сыновей властелина — около полутора десятков.
— Хе-хе-хе, это вполне возможно. Ведь у каждого из них повсюду были жены.
— Вам, дон Педро, по-моему, нечего завидовать. Говорят, что даже у Боабдила, Гранадского эмира, не было такого гарема, какой у вас.
— Хе-хе, преувеличивают, преувеличивают. Держит человек пару девок — служанок, и вот уже — целый гарем. Хе-хе, преувеличивают!
— Сеньоры, это обсудим в другой раз. А теперь — о более важных делах.
Диего де Альмагро говорил спокойно.
— Дело ясное. Мы должны двинуться на эту их столицу Куско, по пути разгромить сторонников Уаскара и завладеть страной. Пусть все их королевство дает нам золото, а не только одна его провинция.
— А в этом Куско, говорят, богатейший храм, просто на удивление.
— Как вы советуете, сеньор, поступить с Атауальпой?
— Он будет сидеть на троне и делать то, что мы ему прикажем. Так было в Мексике.
Писарро с гневом оборвал его.
— Я не собираюсь учиться у Кортеса. Чтобы потом, подобно ему, на старости лет выклянчивать королевскую благосклонность? Атауальпа никогда не забудет день шестнадцатого ноября. Какого черта таскать его с собой и охранять? Чтобы он в конце концов нас предал?
— Мы знаем, что ему удалось даже вынести смертный приговор своему брату.
— Говорят, что в таких делах, как отравление и волшебство, все они очень искусны.
— Вот именно. Глупо рассчитывать на Атауальпу. Нужен кто-то другой. Я согласен, что один царек должен остаться. В наших руках, разумеется. Краснокожий сброд так привык к королевским приказам, что и работать без них не может, и детей рожает чуть ли не по приказу. Отлично. Это может нам пригодиться. Если приказы так милы их сердцу, они их подучат. Мои приказы! Однако им нужно еще будет показывать какого-нибудь увешанного золотом болвана, с этими их петушиными перьями на голове. Только не Атауальпу. Этот языческий дьявол смотрит так, словно хотел бы испепелить нас своим взглядом. Но он еще нам пригодится. Чтобы покрепче напугать краснокожих прохвостов. Падре Вальверде! Пораскиньте-ка мозгами! Мне необходимо обвинение. Солидное, веское обвинение, судебный процесс и приговор. Когда же короля публично повесят, его подданные будут испытывать благоговейный ужас.
Священник возвел глаза к небу в глубокой задумчивости. Тонкими пальцами — такая была у него привычка — он крутил нитки, выдернутые из рукава своей сутаны.
— Солидное обвинение? О, это не трудно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82