Столик был уже накрыт.
— Отметим возвращение на Родину, — сказала девушка. — Мы все из-за границы. Я и старший лейтенант из Германии. А вы?
— Я местный. Служу в Белоруссии.
— Какой вы счастливый! А я с сорок второго в армии. И все время мечтала о доме. — Девушка была бойкой и разговорчивой. — От радости, что еду к маме, в Москву, наверно, и в эту ночь не усну.
— Давайте сначала познакомимся.
— Ой, простите! Мне даже казалось, что мы уже давным-давно знакомы, — и протянула мне руку. — Рябцева Зоя.
Во время ужина я обратил внимание, что Зоя неестественно низко наклонила голову, а на солдатскую юбку текут слезы. «Что за плаксивая компания попалась? — подумал я. — И эта разбитная на вид девушка-сержант раскисла». Мысленно я осудил Зою и хотел было ей сказать что-то успокаивающее, но сдержался: может, личную трагедию вспомнила. Заговорил шутливо и бодро:
— Товарищ Зоечка, слезы только омрачают радость нашей душевной компании.
Сержант порывисто встала, оправила гимнастерку. Нежное, приятно-улыбчивое лицо стало строгим. Уже не так бойко, как прежде, она заговорила:
— Слушаюсь, товарищ майор. Не выдержала. У меня ведь был жених. Он, как и вы, летчик, Герой Советского Союза. Его сбили над этой проклятой Германией. А под Москвой в сорок первом погибли отец и брат.
Зоя замолчала. Я воспользовался этим:
— И у меня на войне брат стал инвалидом. Отец погиб (я специально не сказал, что в гражданскую войну). Если все мы, кто потерял близких и родных, будем лить слезы, то и сами захиреем. Погибшие за это нас не похвалят. Так что надо крепиться.
Когда поезд приближался к Москве, я вышел в коридор. Людей, прошедших Великую Отечественную войну, невольно тянет посмотреть места боев. При этом они любят тишину. В тишине лучше думается. Перед окном вагона проплывало Подмосковье. Здесь был развеян миф о непобедимости фашистской армии. Народ грудью загородил столицу.
Трудно под Москвой было нашим летчикам-истребителям. Враг бомбил столицу ночью, посылая иногда до 250 самолетов. У нас ночью летало не более ста летчиков. Причем на старых типах истребителей, в основном на «ишачках». И все же воздушную битву за Москву мы выиграли. Впервые за время Великой Отечественной нами было завоевано оперативное господство в воздухе. Налеты на Москву с апреля 1942 года фашистам стали не под силу и почти прекратились…
Утро. Белорусский вокзал. Зоя Рябцева спросила:
— Арсений Васильевич, у вас есть где переночевать?
— Попытаюсь устроиться в гостиницу.
— Зачем? — порывисто заговорила Зоя. — Поедемте прямо к нам. У нас с мамой отдельная двухкомнатная квартира.
— Спасибо, Зоечка, — поблагодарил я, — Но сейчас мне надо поехать в штаб. Может, после. Дайте ваши координаты?
Я записал адрес, номер телефона и прямо с поезда направился в штаб. Пожилой угрюмый полковник, ведающий распределением самолетов, встретил меня недружелюбно, даже не предложил сесть. Когда я рассказал ему о шторме и попросил выделить для полка самолеты, он властно сказал:
— Выходит, вместо того чтобы вас за преступную халатность наказать, мы должны поощрить вас самолетами?
— Виновники уже наказаны. А полк…
— Товарищ майор! — полковник повысил голос. — Вы почему грубо разговариваете со старшим по званию?
Сдерживая свою неприязнь к формалисту, я спокойно проговорил:
— Виноват. Разрешите выйти?
Прежде чем отпустить меня, полковник примирительно сказал:
— Предлагаю написать рапорт на имя своего командира дивизии, чтобы он походатайствовал перед высшим командованием о выделении вам самолетов По-вторых для учебно-боевой подготовки.
Иначе встретил меня генерал-майор авиации Александр Федорович Волков. Предложив сесть, он дружелюбно спросил:
— Какие проблемы?
Я повторил то, что говорил полковнику.
— Да-а, печальный случай, — заметил генерал. — В Белоруссии такие штормы — явление редкое. А люди не пострадали?
Потом Александр Федорович поинтересовался, как устроился полк, спросил о боевой подготовке, сообщил, что истребительные дивизии, вооруженные «лавочкиными», начали перевооружаться на Ла-9 и Ла-11. Пообещал, что в конце этого года и мы получим эти самолеты. Только после этого генерал спросил:
— Так сколько вам надо По-вторых? Завод настроил их порядочно. Боевые полки, вооруженные ими, расформированы. Так что у нас в этих машинах нехватки нет.
— Нам надо четыре, — набравшись духу, выпалил я.
— Хорошо.
3.
День выдался нелетный. Утром позвонил Голубов и приказал прибыть вместе с заместителем по политчасти на совещание. В дивизию прилетел командарм Тимофей Тимофеевич Хрюкин.
— Интересовался тобой и делами в полку, ведь у тебя под началом все асы, которыми командарм командовал под Сталинградом, — сказал Голубов.
— Поэтому и интересовался? Или есть другая причина?
— Узнаешь на совещании.
Генерал-полковника авиации дважды Героя Советского Союза Тимофея Тимофеевича Хрюкина я еще не видел, но слышал о нем много. За глаза его все почтительно называли Тимофеем Тимофеевичем, хотя он был самым молодым из командующих. В свои 35 он уже шесть лет возглавлял армию, участвовал в гражданской войне в небе Испании, воевал против японцев в Китае, во время советско-финляндской войны был командующим военно-воздушными силами 14-й армии, а в Великую Отечественную стал командующим воздушной армией.
Но не только опыт сделал Тимофея Тимофеевича мудрым авиационным руководителем. До партийной мобилизации на учебу в школу военных летчиков он успел окончить рабфак, учился в сельскохозяйственном институте. Перед Великой Отечественной войной, закончил курсы при Академии Генерального штаба. Чтобы дослужиться до командарма, ему нужно было преодолеть немало ступенек служебной лестницы. Для этого кроме опыта и знаний нужно иметь сильную волю и могучее здоровье. И я не удивился, когда увидел, что Тимафей Тимофеевич высок и удивительно строен. В нем все дышало богатырской силой. Спокойное, умное лицо с широким и высоким лбом, русые волосы с зачесом назад. И ни капли начальственной напыщенности.
После докладов командиров полков командующий сказал:
— Летная подготовка у вас застопорилась. Виновата теснота. Хотя вы и летаете в воскресные дни, но отставание от других дивизий все равно будет возрастать. Базироваться четырем полкам на одном аэродроме нельзя. — Он взглянул на меня: — Вам, как только просохнет земля, надо будет перелететь на новое место и войти в состав дивизии «лавочкиных». — Вот почему Тимофей Тимофеевич интересовался полком и мной, догадался я. А командующий, назвав новый аэродром для полка, пояснил: — Летное поле там большое, на возвышенности. В распутицу не раскисает. А вам летать нужно много. Вот только с жильем на новом аэродроме будет трудновато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Отметим возвращение на Родину, — сказала девушка. — Мы все из-за границы. Я и старший лейтенант из Германии. А вы?
— Я местный. Служу в Белоруссии.
— Какой вы счастливый! А я с сорок второго в армии. И все время мечтала о доме. — Девушка была бойкой и разговорчивой. — От радости, что еду к маме, в Москву, наверно, и в эту ночь не усну.
— Давайте сначала познакомимся.
— Ой, простите! Мне даже казалось, что мы уже давным-давно знакомы, — и протянула мне руку. — Рябцева Зоя.
Во время ужина я обратил внимание, что Зоя неестественно низко наклонила голову, а на солдатскую юбку текут слезы. «Что за плаксивая компания попалась? — подумал я. — И эта разбитная на вид девушка-сержант раскисла». Мысленно я осудил Зою и хотел было ей сказать что-то успокаивающее, но сдержался: может, личную трагедию вспомнила. Заговорил шутливо и бодро:
— Товарищ Зоечка, слезы только омрачают радость нашей душевной компании.
Сержант порывисто встала, оправила гимнастерку. Нежное, приятно-улыбчивое лицо стало строгим. Уже не так бойко, как прежде, она заговорила:
— Слушаюсь, товарищ майор. Не выдержала. У меня ведь был жених. Он, как и вы, летчик, Герой Советского Союза. Его сбили над этой проклятой Германией. А под Москвой в сорок первом погибли отец и брат.
Зоя замолчала. Я воспользовался этим:
— И у меня на войне брат стал инвалидом. Отец погиб (я специально не сказал, что в гражданскую войну). Если все мы, кто потерял близких и родных, будем лить слезы, то и сами захиреем. Погибшие за это нас не похвалят. Так что надо крепиться.
Когда поезд приближался к Москве, я вышел в коридор. Людей, прошедших Великую Отечественную войну, невольно тянет посмотреть места боев. При этом они любят тишину. В тишине лучше думается. Перед окном вагона проплывало Подмосковье. Здесь был развеян миф о непобедимости фашистской армии. Народ грудью загородил столицу.
Трудно под Москвой было нашим летчикам-истребителям. Враг бомбил столицу ночью, посылая иногда до 250 самолетов. У нас ночью летало не более ста летчиков. Причем на старых типах истребителей, в основном на «ишачках». И все же воздушную битву за Москву мы выиграли. Впервые за время Великой Отечественной нами было завоевано оперативное господство в воздухе. Налеты на Москву с апреля 1942 года фашистам стали не под силу и почти прекратились…
Утро. Белорусский вокзал. Зоя Рябцева спросила:
— Арсений Васильевич, у вас есть где переночевать?
— Попытаюсь устроиться в гостиницу.
— Зачем? — порывисто заговорила Зоя. — Поедемте прямо к нам. У нас с мамой отдельная двухкомнатная квартира.
— Спасибо, Зоечка, — поблагодарил я, — Но сейчас мне надо поехать в штаб. Может, после. Дайте ваши координаты?
Я записал адрес, номер телефона и прямо с поезда направился в штаб. Пожилой угрюмый полковник, ведающий распределением самолетов, встретил меня недружелюбно, даже не предложил сесть. Когда я рассказал ему о шторме и попросил выделить для полка самолеты, он властно сказал:
— Выходит, вместо того чтобы вас за преступную халатность наказать, мы должны поощрить вас самолетами?
— Виновники уже наказаны. А полк…
— Товарищ майор! — полковник повысил голос. — Вы почему грубо разговариваете со старшим по званию?
Сдерживая свою неприязнь к формалисту, я спокойно проговорил:
— Виноват. Разрешите выйти?
Прежде чем отпустить меня, полковник примирительно сказал:
— Предлагаю написать рапорт на имя своего командира дивизии, чтобы он походатайствовал перед высшим командованием о выделении вам самолетов По-вторых для учебно-боевой подготовки.
Иначе встретил меня генерал-майор авиации Александр Федорович Волков. Предложив сесть, он дружелюбно спросил:
— Какие проблемы?
Я повторил то, что говорил полковнику.
— Да-а, печальный случай, — заметил генерал. — В Белоруссии такие штормы — явление редкое. А люди не пострадали?
Потом Александр Федорович поинтересовался, как устроился полк, спросил о боевой подготовке, сообщил, что истребительные дивизии, вооруженные «лавочкиными», начали перевооружаться на Ла-9 и Ла-11. Пообещал, что в конце этого года и мы получим эти самолеты. Только после этого генерал спросил:
— Так сколько вам надо По-вторых? Завод настроил их порядочно. Боевые полки, вооруженные ими, расформированы. Так что у нас в этих машинах нехватки нет.
— Нам надо четыре, — набравшись духу, выпалил я.
— Хорошо.
3.
День выдался нелетный. Утром позвонил Голубов и приказал прибыть вместе с заместителем по политчасти на совещание. В дивизию прилетел командарм Тимофей Тимофеевич Хрюкин.
— Интересовался тобой и делами в полку, ведь у тебя под началом все асы, которыми командарм командовал под Сталинградом, — сказал Голубов.
— Поэтому и интересовался? Или есть другая причина?
— Узнаешь на совещании.
Генерал-полковника авиации дважды Героя Советского Союза Тимофея Тимофеевича Хрюкина я еще не видел, но слышал о нем много. За глаза его все почтительно называли Тимофеем Тимофеевичем, хотя он был самым молодым из командующих. В свои 35 он уже шесть лет возглавлял армию, участвовал в гражданской войне в небе Испании, воевал против японцев в Китае, во время советско-финляндской войны был командующим военно-воздушными силами 14-й армии, а в Великую Отечественную стал командующим воздушной армией.
Но не только опыт сделал Тимофея Тимофеевича мудрым авиационным руководителем. До партийной мобилизации на учебу в школу военных летчиков он успел окончить рабфак, учился в сельскохозяйственном институте. Перед Великой Отечественной войной, закончил курсы при Академии Генерального штаба. Чтобы дослужиться до командарма, ему нужно было преодолеть немало ступенек служебной лестницы. Для этого кроме опыта и знаний нужно иметь сильную волю и могучее здоровье. И я не удивился, когда увидел, что Тимафей Тимофеевич высок и удивительно строен. В нем все дышало богатырской силой. Спокойное, умное лицо с широким и высоким лбом, русые волосы с зачесом назад. И ни капли начальственной напыщенности.
После докладов командиров полков командующий сказал:
— Летная подготовка у вас застопорилась. Виновата теснота. Хотя вы и летаете в воскресные дни, но отставание от других дивизий все равно будет возрастать. Базироваться четырем полкам на одном аэродроме нельзя. — Он взглянул на меня: — Вам, как только просохнет земля, надо будет перелететь на новое место и войти в состав дивизии «лавочкиных». — Вот почему Тимофей Тимофеевич интересовался полком и мной, догадался я. А командующий, назвав новый аэродром для полка, пояснил: — Летное поле там большое, на возвышенности. В распутицу не раскисает. А вам летать нужно много. Вот только с жильем на новом аэродроме будет трудновато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92