Земля! Летчик на войне особенно тесно связан с землей. Она для него после сурового неба всегда желанна, Сейчас же я был не рад ей. Она пугающе приближалась и приближалась гораздо быстрее, чем я хотел бы. Остановившийся трехлопастный винт оказался страшным тормозом, и самолет круто снижался. Как мне хотелось задержать встречу с землей! Желая облегчить свой «як», чтобы он дальше пропланировал, я даже приподнялся. Встречный упругий воздух, охладив лицо, отбросил меня и снова глубоко усадил в сиденье. Я взглянул на небо. Оно синее-пресинее и густое, до того густое, что, кажется, подними руки и ухватишься за него. Ох, если бы это было так/ Мертвая машина угрожающе сыплется вниз, именно сыплется, а не планирует. Так можно самого себя загнать в могилу или же при ударе потерять сознание и без сопротивления оказаться в руках фашистов. А у меня пистолет с двумя обоймами патронов да еще в кармане целая коробка — штук пятьдесят.
Нужно суметь сесть нормально. Обязательно нормально, иначе никак не сумеешь воспользоваться оружием.
Смотрю вперед на землю. Там леса с пятнами болот и полян. В болото садиться опасно: оно засосет. Но как отличить болото от суши? Здесь все покрыто снегом. Вспоминаю перелет из Житомира в Ровно. Тогда болота курились испариной, и я еще любовался этим зрелищем. Сейчас тоже местами стелется туман, но для меня он сейчас — могила.
Впереди редкий лесок и кустики, припорошенные сизой дымкой. За ними небольшая поляна с каким-то одиноким домиком, прижавшимся к лесу. Сяду здесь. Домик может быть только на сухой поляне. Впрочем, выбора уже нет. Земля, казавшаяся с высоты плоской, спокойной, зашевелилась, ожила. Деревья редкого леса угрожающе выросли и ощетинились. Все начало принимать свою земную реальность. Поляна с домиком тоже в движении, но она почему-то еще далеко. Это хуже. Дотяну ли, не окажусь ли в болоте?
Теперь отчетливо вижу, что подо мной, внизу. Сквозь посиневший снег зловещей чернотой поблескивает вода. Над ней стелется испарина, кажущаяся ядовитым дыханием бездны. А деревья и кусты стали необыкновенно большими, противными и уже бросились в атаку. Не уклонись от их натиска — и «яка» и меня проглотит пучина.
Задерживая снижение самолета, беру ручку на себя, но машину неумолимо притягивает болото. Не хочется этой встречи, ой как не хочется… Но смерть, хочешь или не хочешь, принимай такой, какая она есть. Расстегиваю замки привязных ремней, чтобы выброситься из кабины, когда самолет начнет кувыркаться между деревьями.
Деревья на болоте — спасение. Выскочу из самолета и уцеплюсь за них, чтобы не засосала трясина. Всегда надо, быть готовым к худшему: меньше будет неожиданностей. Макушка сосны хлестнула по крылу. Хватаю полностью ручку на себя. На какую-то секунду «як» застывает в воздухе. Родимый, еще подержись секундочку… «Як» внял моей мольбе, держится. Какой молодчина! Ну еще. Нет, он окончательно потерял скорость, проваливается и, подминая под себя деревья и кусты болота, грузно плюхается.
Машина уже не в моей власти, а во власти инерции, которая может и перевернуть машину, и раздавить меня, поэтому бросаю управление и опираюсь руками о кабину. Теперь готов ко всему: самолет начнет кувыркаться — пригну голову к коленкам, резко остановится — не ударюсь головой, а если будет тонуть — выскочу.
Мой «як» и в последний момент не подкачал. Он, разбросав по сторонам деревья и кусты, поднатужился и еще несколько метров, как лодка, проскользив по болотной жиже, выполз на поляну.

6
Неожиданность — коварный враг для летчика. Ее в полете ждешь постоянно, и к ней вырабатывается иммунитет. Сейчас, при приземлении, я подготовился к встрече с фашистами. В руке пистолет на взводе. И… — никого. Никто ко мне не бежит, ничто не шелохнется. Все словно застыло.
Мертвое спокойствие застало меня врасплох. Даже напугало. Очевидно, противник притаился, чтобы с меньшими потерями схватить меня. Настороженно озираюсь. Дуло пистолета следует за взглядом. Ни души. Воронки от бомб и снарядов. Самолет остановился метрах в пяти перед одной из таких ям. Они запорошены снегом, и с воздуха заметить их было совершенно невозможно.
Шум пронесшегося надо мной самолета заставил взглянуть в небо. Это Иван Андреевич. Он выпускает шасси и делает разворот. Зачем? Он собирается, очевидно, сесть рядом со мной. Значит, я на вражеской земле. Единственное мое спасение — Хохлов: сядет, и я с ним улечу. Но может ли здесь приземлиться «як»? Поляна метров 900 — 1000 в длину и 200 — 300 в ширину. По размерам подходит. Но окопы и воронки? А Хохлов уже сделал последний разворот и снижается. В памяти промелькнул далекий случай.
Летчик из нашей эскадрильи Миша Добров, подбитый зениткой, сел на лед Финского залива недалеко от вражеского берега. Его друг Жора Ромашков при попытке сесть рядом и вывезти товарища наскочил на торосы льда, перевернулся, самолет разбился, а сам летчик от ушибов потерял сознание. Правда, потом, через два дня, вам каким-то чудом обоих удалось спасти. Сейчас чудо не может повториться. На поляне можно прикорнуть только на ПО-2, а о приземлении истребителя нечего и думать.
— Ваня, садиться нельзя! Иди домой! — кричу по радио. Но радио не работает. Пулей выскакиваю из кабины и руками и ногами машу другу, чтобы улетал к себе. А Иван упорно планирует, рассчитывая приземлиться у моего «яка». Не видит моих сигналов. Тогда я, позабыв о всякой предосторожности, открыл стрельбу в сторону Хохлова. Но и она не помогла.
Иван у самого берега болота коснулся колесами земли. Самолет побежал. Я наперерез ему. Вот впереди Ивана рой воронок-могил… То ли он заметил меня, то ли увидел ямы — резко дал газ. Мотор взревел, «як» отскочил от земли и, покачиваясь, готовый вот-вот упасть, поплыл над воронками, набирая скорость. Я быстро заменил в пистолете расстрелянную обойму.
Самолет Хохлова скрылся на востоке. И странное дело — тишина отдалась во мне болью и каким-то раздражающим голову шумом. С тревогой оглядываюсь, как бы отыскивая, что это значит. Никого. А тишина шумит. Очевидно, остывают нервы. Нервы, точно металл, могут накаляться и остывать, и, видимо, это можно слышать и чувствовать.
Но где же я? Если бы кто-нибудь был поблизости, то давно уже успел бы появиться. Впрочем, здесь у противника нет сплошной обороны. Она состоит из опорных пунктов и узлов сопротивления, созданных в городах и селах, на дорогах и возвышенностях. Может, я сел в промежутке этих участков обороны?
В тонком слое снега вижу торчащую, как иглы, прошлогоднюю стерню. Здесь были посевы. А домик? Он от меня далековато. Но теперь я разглядел, что это не домик, а обыкновенный сарай. В таких обычно хранят сено. Иду к нему. В сарае одной стены нет, а внутри что-то чернеет и шевелится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113