— Спасибо.
В это время нас догнала пара «яков». Это Лазарев с ведомым.
— Задание выполнил. Проводил бомбера до безопасного района. Встаю на свое место.
— Теперь полный порядок, — отозвался кто-то из группы.
Но порядок не получился. У бомбардировщиков, как мне передал командир группы, не хватило горючего до Львова, и они высыпали бомбы на запасную цель — не то на склады, не то на железнодорожную станцию.

6
Второй завтрак прервала команда: разойтись по самолетам. К линии фронта подходили вражеские бомбардировщики. Полк мог быть поднят на усиление патрулей.
Наша эскадрилья уже имела задачу на прикрытие наземных войск. Теперь обстановка изменилась, и мы с Лазаревым попутно забежали на командный пункт узнать, не отставлен ли наш вылет.
Командир полка лежал на топчане и дремал. При нашем появлении он открыл глаза. На мой вопрос ответил, что пока все остается по-старому, но сообщил, что и по аэродрому Стрый удар не состоялся.
— Будьте в готовности для повторного вылета, но не на Львов, а поближе — по аэродрому истребителей. Мы вышли из землянки. По-прежнему все заполнено теплом, солнцем. Из рощи льется страстное, неугомонное пение птиц. Полное безветрие. Тишина. Чистое небо застыло в своем таинственном спокойствии. И это-то спокойствие настораживало. Только неопытный летчик в такой момент может тишину принять за тишину, а не за паузу между боями. Да и сама война всегда выползает из тишины. Но что поделаешь, надо ждать.
Тишина. Противная тишина. Она всегда раздражает авиаторов. Даже и до войны мы боялись тишины. Как только над аэродромом в рабочее время переставали гудеть самолеты — все настораживались. Если в чистом небе долго стояло безмолвие, многие жены не выдерживали и звонили дежурному. Боевые подруги знали случаи, когда тишина заканчивалась траурным салютом.
При тишине и спится не всегда спокойно. Когда в небе над головой гудит парочка «яков» — приятно. Это музыка силы, охраняющей тебя. Фронт в двадцати с небольшим километрах. Противнику три минуты лёта. За это время мы можем только получить команду на взлет и запустить моторы. Опасаясь внезапного налета вражеской авиации по нашему аэродрому, мы постоянно держали над собой одну-две пары «яков». Нагрузка была большая. Уставали. Зато ни один гитлеровец и носа не показывал вблизи нашего нового пристанища.
Однако постоянный патруль мог сам привлечь внимание противника, и командование призвало на помощь новую технику — радиолокаторы. Замысел, плохой. Радиоглаз может километров за сто обнаружить приближение самолетов. Пока противник долетит до нас, мы успеем перехватить его еще на подходе. И теперь мы не держали над собой прикрытия, а только дежурили на земле, сидя в кабинах истребителей.
Теоретически все правильно, но не рано ли доверяться этой технике? Она пока еще не надежна, и мы как следует ее не освоили. Да и обхитрить ее не так-то уж сложно. Вспоминаю, как сегодня утром меня раздражало пение жаворонка. Казалось, что под его голос может незаметно прилететь враг.
Почему в ожидании вылета я стал таким раздражительным? Раньше этого со мной не было. Очевидно, потому, что на земле, начиная с халхин-гольских событий, мне не везло. В 1942 году после академии, когда ехал на фронт, попал под бомбежку и случайно уцелел, прошлое лето был ранен на посадке, недавно в Зубове осколком от бомбы царапнуло шею, и в том же Зубове два бронебойных снаряда продырявили реглан.
Не везло. Впрочем, так ли? Столько раз один на один встречаться со смертью и отделаться только испугом — надо считать повезло. Дело, наверное, в другом — нервы сдают. И не удивительно. За десять месяцев провести больше семидесяти воздушных боев, побывать в стольких переплетах, постоянно видеть перед собой небо, тревожное и бескрайнее небо. Столько войны! Металл и тот устанет. Нужен отдых.
Но пафос борьбы так овладел нами, что мы стали одержимыми.
У своего самолета я увидел необычную картину. Девушки — переукладчица парашютов Надя Скребова, оружейницы Тамара Кочетова и Аня Афанасьева, спрятавшись за заднюю стенку капонира, сидели и смотрелись в осколок зеркала. На их головах — венки из полевых цветов. Золотистое кольцо венка переплетено крестом из голубых и белых цветов, отчего венок похож на сказочную корону, а девушки в синих комбинезонах на каких-то прелестных заговорщиц. До чего же они хороши своей девичьей непосредственностью. При виде такой милой идиллии на душе потеплело.
— Красавицы! — вырвалось у меня тихо и доброжелательно, но девушки от неожиданности испугались.
— Ой, товарищ майор, — по-ивановски окая, скорее всех опомнилась Надя Скребова. — Мы вас и не заметили. — И, сняв с головы венок, надела пилотку и встала.
Я поторопился предупредить, чтобы они сели, однако уже опоздал. Девушки, как положено солдатам, стояли в полной форме, держа в руках только что сплетенные венки.
Все, словно на подбор, небольшие, складные, пышущие здоровьем и той притягательной силой молодости и весны, которая, как задорная песня, прогоняет усталость и тревожные мысли. На зардевшихся лицах виноватая застенчивость и ожидание. Они, видимо, приготовились выслушать порицание.
Мое внимание привлекла Надя Скребова. У нее в руках два венка. Чтобы разрядить обстановку, спрашиваю:
— А кому второй? Может, подарите мне?
— С удовольствием, товарищ командир. Май — месяц цветов.
— И любви, — дополнил Лазарев.
Я благодарю Надю за венок. Она поясняет, что венки сплели в честь богини весны Эостры.
— Вы лучше Эостры. Вы не мифические, а настоящие богини. Только у вас один грешок…
— Какой, товарищ командир? — в один голос спросили девушки. Разговор уже шел непринужденный.
— Скажу позднее, а сейчас некогда, — и махнул рукой на самолет: он ждет.
— Нет, сейчас, — наступали они. — Недостатки нельзя скрывать. Мы будем беспокоиться.
— Вы все влюблены, а богиням это не положено.
На то они и богини, — пошутил я, а Лазарев подхватил:
— А недавно одна из них даже замуж выходить собиралась.
— Уже передумала, — серьезно заявила Надя Скребова и обратилась ко мне: — Хочу стать летчиком. Прошу, товарищ майор, помочь мне.
Я удивленно посмотрел на Надю. Раньше она никогда даже и не намекала на это. Работа укладчицы парашютов ей нравилась. А потом, я считал, что летчик — профессия не женская, и, не желая обидеть девушку, уклонился от прямого ответа:
— У вас получается по Фонвизину, только наоборот: не хочу жениться, а хочу учиться. — И тут же спросил: — Собираетесь остаться старой девой?
— Нет, конечно. Но замужество потом, когда научусь летать.
Лазарев порывисто взглянул на восток.
Мы посмотрели в том направлении, однако ничего не слышали, но его необычно острое ухо уловило там что-то подозрительное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113