— А у нас транс-факк-кация, транс-факк-кация, — быстро-быстро пересекая комнату, поясняет Фенька, распахивает, захлопывает, роняет, поднимает, на ходу стаскивает штаны.
Ну и последующее в безобразно захламленной спальне: томительное и сладостное, с бормотаньем, с легким повизгиванием, чмоканьем, переворачиванием, подгибанием, разгибанием на фоне непрекращающейся удивительной работы, в принципе близкой к моей специальности, если отвлеченно сравнивать с деятельностью поршневых систем, и далее — сравнительно не изученное, хотя и напоминающее смешивание различных начал в карбюраторе внутреннего сгорания, таинственный момент впрыскивания горючей смеси, и, наконец, финальное включение — ре-во-лю-ция, штурм Центрального телеграфа.
Мерси, месье Велосипедов, — прошептала Фенька, отдышавшись.
Я все еще некоторое время целовал ее смешное личико, скуластое, остроносое, маленькие глазки и чудеснейший пунцовый рот.
Когда мы вышли в гостиную, Стюрин и Шишленко по-прежнему покачивались под музыку.
— Джазовая скрипка! сказал я. — Вот это штука! — Мы торчим на джазовой скрипке, — сказал Стюрин, глядя в потолок.
— Полностью заторчали на джазовой скрипке, — подтвердил Шишленко.
— Джазовая скрипка! — Фенька застыла с поднятым пальцем, глубокомысленно вникая в нарастающий свинг Понти.
На несколько минут воцарилось молчание, все присутствующие вникали, и я в том числе, хотя мне эта джазовая скрипка, честно говоря, была до ноги, конечно же, в глубине души я предпочитал старый добрый саксофон старого доброго Джери Муллигана или старое доброе пианино старого доброго Оскара Питерсона.
— Ну что там у тебя случилось? — спросила Фенька.
— Где? — Я что-то сразу ее не понял.
— А что, и Велосипедов стал разбираться в джазовой скрипке? — надменно спросил Валюша Стюрин.
Я промолчал в ответ на наглость.
— Хочешь, Велосипедов, тест на художественность? — спросил Ванюша Шишленко.
— А нельзя ли просто Игорь, Ванюша? — поинтересовался я.
— Можно. Итак, просто Игорь, лови! Пошел козел в кооператив, купил себе… чего?
— Знаю! — вскричал я. — Презерватив!
— Дудки! — бешено захохотал Шишленко. — По легкому пути пошел, милейший! Поднатужься!
Я поднатужился.
— Аперитив, что ли?
— Дудки! — снова бешено хохочет Шишленко. — Альтернатив, мой милый Игорь! Купил себе альтернатив! — и хохочет, ну просто разрывается, ну просто на пол валится, в самом деле, оказывается, не лишен Ванюша могучего чувства юмора.
— И все-таки Велосипедов начал разбираться в джазовой скрипке, — со снисходительностью короля произнес Валюта Стюрин. — Я лично ценю в нем эту большую музыкальность.
— Он и на театре торчит, — заметила Фенька. — Мы с ним немало обсудили театральных премьер, он поклонник Олега Еф…
— Негодяи! — вскричал я. — Пошли бы вы в жопу! Наглые бездельники! Среди вас я единственный, кто… — и, не договорив, я направился к дверям.
— Уходит! — как в греческой трагедии заломила руки Фенька. — Предатель! — и перешла на малотеатровскую скороговорочку — Получил от девушки удовольствие, поматросил и бросил, держите, люди добрые!
Я уходил. Она бросалась. Оскорбительная дурацкая сцена закрывания двери своим телом, псевдодраматического хватания руками, в то время как Валюта и Ванюша буквально агонизируют от хохота на грязном полу. Нет, невозможно больше терпеть идиотские шутки и паршивое высокомерие этих так называемых художников и поэтов, молодых бездельников, околачивающихся по Москве со справками о плоскостопии или психической неполноценности вместо службы в рядах вооруженных сил.
Все вскипело во мне заново. Меня-то как раз призывают на экспертизу — отечеству нужен мой зад, а между тем при помощи вороха, самума этих гнусных бумажек общество отказывает мне во всем, все утренние унижения всколыхнулись, довольно, довольно, и как еще у этой девки хватает наглости предлагать мне какой-то салат?
Салата не отведав,
Отправитесь вы в ад!
Месье Велосипедов,
Отведайте салат!
Так она поет, припрыгивает и хлопает в ладоши.
Между прочим, странная и довольно обнадеживающая привычка: после того, что она называет кинематографическим термином «трансфакация», Феньку обычно охватывает желание накормить партнера, то есть, надеюсь, именно меня. Бросается на кухню, что-то варганит, невероятное вдохновение, устоять трудно.
А тут вдруг оказалось, что салат для меня был приготовлен заранее, итак, я сдался.
— А ну, сваливайте, чуваки! — приказала она своим дружкам. — У нас с Велосипедовым начинается интим.
— Мы тоже жрать хотим, Фенька, — пожаловались ребята.
— Позже приходите, может, чего и останется, позже, чувачки, позже, летом, летом…
Может быть бесцеремонной. С чужими. Однако может быть и милой. С другом сердца. Как легко сервирует, будто ангел летает. Может быть даже опрятной. Какой она будет, в самом деле не скажешь, ведь девке всего двадцать.
Паштета не отведав,
Вы не уйдете, нет!
Месье Велосипедов,
Отведайте паштет!
Она поет, летая вокруг стола и предлагая мне ложечку прямо в рот, приседает в реверансе. Наконец устраивается напротив, поджав под себя ногу, подбородок на кулачок.
— Итак, что же случилось? Почему утром был такой хай?
— Знаешь основной закон диалектики? Количество унижений переходит в качество возмущений.
— Браво, Велосипедов!
— А может, просто Игорь?
Я повествую с горечью обо всех этих подлых извещениях и официальных ответах. Зачем они отвечают нам, маленьким людям государства? Уж лучше бы не отвечали, оставалась бы хотя бы надежда, которая впоследствии просто тихо бы отмирала.
— Неверно, — поправляет меня девка. В молчании государства всегда присутствует дракон.
— Это откуда? — интересуюсь я.
Она молчит, не ответствует, давая понять, что это как бы она сама сочинила, экспромт.
— Я заслужил в конце концов чего-то лучшего, — говорю я. — — В самом деле чего-то более качественного. Обладаю опытом и трудолюбием как-никак. Даже ведь и воображением все же природа не обидела, есть и другие положительные качества…
— Есть! Есть! — с жаром подтверждает она, мой женский друг.
— Вокруг процветает блат, блатным все доступно, такова современная система перераспределения в противоречии с тем, что мы учили. Какие качества она развивает в человеке? Сугубо негативные. А вот я хочу, не отказываясь от своих положительных качеств, получить то, на что я имею право как житель зрелого социализма, ничего более, Ефросинья.
— Идея, — говорит она. — Ты должен написать основное письмо.
— Какое?
— Основное. Решающее.
— Кому, сударыня?
В задумчивости она зашагала по комнате балетным шагом, временами застывая в позиции большой батман.
— Бух, бух, — сказала она из этой позиции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50