А между тем какой-нибудь Карл XII или Фридрих II поотрывали бы себе части России и тем еще более замедлили бы ее развитие. Так недоверчиво смотрел на возможные успехи свободного от механических подталкиваний обновления России, «собственным народа своего побуждением», писатель, вообще наклонный идеализировать самобытную жизнь древней Руси.
Ее действие
Всего запутаннее вопрос о силе влияния, о глубине действия реформы. Это основной пункт вопроса о ее значении. Чтобы выяснить его решение, надобно разобрать его сложный состав. В реформе Петра столкнулось так много интересов, побуждений и влияний, что необходимо отделить в ней подготовленное изнутри от заимствованного со стороны, различить то, что предусматривалось, и то, что явилось сверх чаяния. Реформа освещается односторонне, и взгляд на нее круто преломляется, когда смотрим только на один ряд ее условий, выпуская из вида другие условия. Ее следует рассматривать под тройным углом зрения: 1) по отношению Петра к Западной Европе, 2) по его отношению к древней России и 3) по влиянию его дела на дальнейшее время. И эта третья точка зрения не должна казаться странной. Дело сильного человека обыкновенно его переживает, имеет посмертное продолжение. В оценку реформы Петра должны войти ее следствия, начавшие обнаруживаться только по смерти преобразователя. Итак, что дала Петру дореформенная Россия, что он взял у Западной Европы и что оставил России, им преобразованной, точнее, что после него сделали из его дела, — вот три части, на которые распадается общий вопрос о значении реформы.
Отношение Петра к старой Руси
Петру достались от древней Руси своеобразно сложившаяся верховная власть и не менее своеобразный общественный склад. Верховная власть при воцарении новой династии была признана со стороны земли наследственной, но, утратив вотчинный характер прежней династии, осталась без определенного юридического облика, не имела нормированного объема, а фактически то суживалась, то расширялась, смотря по обстоятельствам и характеру своих носителей. Петр унаследовал эту власть в ее полном фактическом объеме и даже расширил ее, освободившись с учреждением Сената от последних призраков боярских притязаний, связанных с Боярской думой, а с отменой патриаршества — от опасности никоновского скандала и от стеснительного, чопорного почтения ко вселенскому титулу всероссийского патриарха. Но Петру принадлежит важная заслуга первой попытки дать своей бесформенной и беспредельной власти нравственно-политическое определение. До него в ходячем политическом сознании народа идея государства сливалась с лицом государя, как в частном общежитии домохозяин юридически сливается со своим домом. Петр разделил эти понятия, узаконив присягать раздельно государю и государству. Настойчиво твердя в своих указах о государственном интересе как о высшей и безусловной норме государственного порядка, он даже ставил государя в подчиненное отношение к государству как к верховному носителю права и блюстителю общего блага. На свою деятельность он смотрел как на службу государству, отечеству; словно чиновник, пишет он о своей победе над шведами при Добром: «Я как почал служить , такого огня и порядочного действия наших солдат не слыхал и не видал». Самые эти выражения: государственный интерес, добро общее, польза всенародная — едва ли не впервые являются в нашем законодательстве при Петре. Но историческое предание действует, как инстинкт, бессознательно, и Петр испытал на себе его силу. Смотря на свои преобразования как на служение государственному интересу, всенародной пользе, он принес в жертву этому верховному закону своего сына. Печальным концом царевича вызван был Устав 5 февраля 1722 г. о престолонаследии: в истории русского законодательства это первый закон с характером основного; он гласил: «Заблагорассудили мы сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменит». Устав в свое оправдание ссылается на пример великого князя Ивана III, который произвольно распоряжался престолонаследием, сперва назначив преемником внука, а потом сына. До Петра в русском праве не было закона о престолонаследии, а только обычаем и обстоятельствами устанавливались различные порядки наследования. При старой династии, видевшей в государстве свою вотчину, таким порядком была передача престола отцом сыну по завещанию. С 1598 г. стал устанавливаться новый Порядок перехода верховной власти по соборному избранию. В XVII в. при новой династии, для которой государство не было вотчиной, первый порядок вышел из употребления, а второй не успел утвердиться; новая династия была признана наследственной только в одном поколении: в 1613 г. земля присягала Михаилу и его будущим детям — не далее. Но основного закона о престолонаследии не существовало по-прежнему, и престол завещался как ни попало, под видом соборного избрания или явки наследника отцом народу на московской площади, как сделал царь Алексей с царевичем Федором, а также при помощи стрелецкого бунта и поддельного земского собора, как было установлено двоевластие царей Петра и Ивана. Петр заменил соборное избрание и наследование по обычаю или по случаю личным назначением с правом переназначения, т.е. восстановил завещание, узаконил отсутствие закона и повернул государственное право назад, на отжившую вотчинную основу. Мысль закона 5 февраля та же, какую выразил Иван III по одному случаю: «Кому хочу, тому и отдам княжение». Та же безотчетная наклонность воспроизводить в нововведениях отзвуки минувшего заметна и в социальных мерах Петра. Он не тронул основ общественного склада, закрепленных Уложением, — ни сословного деления по роду повинностей, ни крепостного права. Напротив, старые сословные повинности он осложнил новыми. Установив обязательное обучение дворянства и разделив его обязательную службу на две особые колеи, военную и гражданскую, он плотнее сомкнул городские тяглые состояния особым сословным управлением, земскими избами, а потом магистратами, и на верхний городской класс, гильдейское гражданство, возложил сверх прежних казенных служб еще особую повинность, по добывающей и обрабатывающей промышленности, сдавая казенные фабрики и заводы принудительно образуемым из купечества компаниям. Фабрика и завод при Петре, как мы видели, не были вполне частными предприятиями, руководимыми исключительно личным интересом предпринимателей, а получили характер государственных операций, которые правительство вело посредством своего обязательного агента, гильдейского гражданина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
Ее действие
Всего запутаннее вопрос о силе влияния, о глубине действия реформы. Это основной пункт вопроса о ее значении. Чтобы выяснить его решение, надобно разобрать его сложный состав. В реформе Петра столкнулось так много интересов, побуждений и влияний, что необходимо отделить в ней подготовленное изнутри от заимствованного со стороны, различить то, что предусматривалось, и то, что явилось сверх чаяния. Реформа освещается односторонне, и взгляд на нее круто преломляется, когда смотрим только на один ряд ее условий, выпуская из вида другие условия. Ее следует рассматривать под тройным углом зрения: 1) по отношению Петра к Западной Европе, 2) по его отношению к древней России и 3) по влиянию его дела на дальнейшее время. И эта третья точка зрения не должна казаться странной. Дело сильного человека обыкновенно его переживает, имеет посмертное продолжение. В оценку реформы Петра должны войти ее следствия, начавшие обнаруживаться только по смерти преобразователя. Итак, что дала Петру дореформенная Россия, что он взял у Западной Европы и что оставил России, им преобразованной, точнее, что после него сделали из его дела, — вот три части, на которые распадается общий вопрос о значении реформы.
Отношение Петра к старой Руси
Петру достались от древней Руси своеобразно сложившаяся верховная власть и не менее своеобразный общественный склад. Верховная власть при воцарении новой династии была признана со стороны земли наследственной, но, утратив вотчинный характер прежней династии, осталась без определенного юридического облика, не имела нормированного объема, а фактически то суживалась, то расширялась, смотря по обстоятельствам и характеру своих носителей. Петр унаследовал эту власть в ее полном фактическом объеме и даже расширил ее, освободившись с учреждением Сената от последних призраков боярских притязаний, связанных с Боярской думой, а с отменой патриаршества — от опасности никоновского скандала и от стеснительного, чопорного почтения ко вселенскому титулу всероссийского патриарха. Но Петру принадлежит важная заслуга первой попытки дать своей бесформенной и беспредельной власти нравственно-политическое определение. До него в ходячем политическом сознании народа идея государства сливалась с лицом государя, как в частном общежитии домохозяин юридически сливается со своим домом. Петр разделил эти понятия, узаконив присягать раздельно государю и государству. Настойчиво твердя в своих указах о государственном интересе как о высшей и безусловной норме государственного порядка, он даже ставил государя в подчиненное отношение к государству как к верховному носителю права и блюстителю общего блага. На свою деятельность он смотрел как на службу государству, отечеству; словно чиновник, пишет он о своей победе над шведами при Добром: «Я как почал служить , такого огня и порядочного действия наших солдат не слыхал и не видал». Самые эти выражения: государственный интерес, добро общее, польза всенародная — едва ли не впервые являются в нашем законодательстве при Петре. Но историческое предание действует, как инстинкт, бессознательно, и Петр испытал на себе его силу. Смотря на свои преобразования как на служение государственному интересу, всенародной пользе, он принес в жертву этому верховному закону своего сына. Печальным концом царевича вызван был Устав 5 февраля 1722 г. о престолонаследии: в истории русского законодательства это первый закон с характером основного; он гласил: «Заблагорассудили мы сей устав учинить, дабы сие было всегда в воле правительствующего государя, кому оной хочет, тому и определит наследство, и определенному, видя какое непотребство, паки отменит». Устав в свое оправдание ссылается на пример великого князя Ивана III, который произвольно распоряжался престолонаследием, сперва назначив преемником внука, а потом сына. До Петра в русском праве не было закона о престолонаследии, а только обычаем и обстоятельствами устанавливались различные порядки наследования. При старой династии, видевшей в государстве свою вотчину, таким порядком была передача престола отцом сыну по завещанию. С 1598 г. стал устанавливаться новый Порядок перехода верховной власти по соборному избранию. В XVII в. при новой династии, для которой государство не было вотчиной, первый порядок вышел из употребления, а второй не успел утвердиться; новая династия была признана наследственной только в одном поколении: в 1613 г. земля присягала Михаилу и его будущим детям — не далее. Но основного закона о престолонаследии не существовало по-прежнему, и престол завещался как ни попало, под видом соборного избрания или явки наследника отцом народу на московской площади, как сделал царь Алексей с царевичем Федором, а также при помощи стрелецкого бунта и поддельного земского собора, как было установлено двоевластие царей Петра и Ивана. Петр заменил соборное избрание и наследование по обычаю или по случаю личным назначением с правом переназначения, т.е. восстановил завещание, узаконил отсутствие закона и повернул государственное право назад, на отжившую вотчинную основу. Мысль закона 5 февраля та же, какую выразил Иван III по одному случаю: «Кому хочу, тому и отдам княжение». Та же безотчетная наклонность воспроизводить в нововведениях отзвуки минувшего заметна и в социальных мерах Петра. Он не тронул основ общественного склада, закрепленных Уложением, — ни сословного деления по роду повинностей, ни крепостного права. Напротив, старые сословные повинности он осложнил новыми. Установив обязательное обучение дворянства и разделив его обязательную службу на две особые колеи, военную и гражданскую, он плотнее сомкнул городские тяглые состояния особым сословным управлением, земскими избами, а потом магистратами, и на верхний городской класс, гильдейское гражданство, возложил сверх прежних казенных служб еще особую повинность, по добывающей и обрабатывающей промышленности, сдавая казенные фабрики и заводы принудительно образуемым из купечества компаниям. Фабрика и завод при Петре, как мы видели, не были вполне частными предприятиями, руководимыми исключительно личным интересом предпринимателей, а получили характер государственных операций, которые правительство вело посредством своего обязательного агента, гильдейского гражданина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188