Более пяти лет хранил такой важный документ и помалкивал. Г.Е. Горбачев всполошился, устроил возню с псевдоесенинским «До свиданья…», Эрлих с помощью друзей-чекистов соорудил телеграмму.
Тираж эрлиховской гнусной стряпни 4200 экземпляров – достаточный для реабилитации струхнувшего сочинителя. Воспоминания пропитаны ядом плохо скрытой ненависти автора к Есенину и заметным пиететом к Троцкому (в заголовке книги использовано его выражение из статьи в «Правде»). В то время как последний подвергался в СССР анафеме, Эрлих – и тут оставался подлецом! – сделал его любимцем поэта, то есть превратил Есенина… в троцкиста. По тому времени довольно вероломный удар по репутации Есенина. В его уста Эрлих вкладывает следующий монолог: «Ты знаешь, я ведь ничего не понимаю, что делается в этом мире! Но я знаю: раз такие большие люди говорят, что так надо, значит, это хорошо. Ты подумай только: Троцкий! Сталин!» Каков автор шельмец: «подсунул» Есенину Троцкого, а для собственного спокойствия и Сталина не забыл.
Эрлих выполнял в «Праве на песнь» две сверхзадачи – отвести от себя и от Троцкого любые возможные подозрения. В результате тайный ненавистник поэта превращается в друга, явный могущественный враг – в любимца. Эрлиховский Есенин говорит: «Знаешь, есть один человек… Тот, если захочет высечь меня, так я сам штаны сниму и сам лягу! Ей-Богу, лягу! Знаешь, – кто? – Он снижает голос до шепота: – Троцкий…»
Ложь беспардонная, но целенаправленная: уничтожить в обществе малейший намек на причастность Троцкого к гибели Есенина. Попутно поражается и другая мишень: поэт-то, оказывается, обожал нынешнего врага-изгнанника, а раз так – нечего печалиться о троцкисте. Ловкий ход. Есенин был добит новейшим для той поры идеологическим оружием. Когда в 1937 году троцкиста Эрлиха допрашивали старший лейтенант Г. и оперуполномоченный НКВД Т. (их фамилии нам известны), вопроса о судьбе Есенина не возникало – грехов за подследственным и без того хватало.
Эрлих приписал Есенину чуть ли не любовь ко Льву Давидовичу, что уже мы опровергли. Добавим на прощание с сексотом один красноречивый штрих из берлинской эмигрантской газеты «Руль» (1923, 21 февраля). Здесь излагается известный «американский» конфликт поэта в доме переводчика Мани-Лейба (М.Л. Брагинского). После чтения острых для публики мест из «Страны негодяев» гостя связали и бросились избивать. Он отчаянно сопротивлялся, пишет «Руль», «…стал… проклинать Троцкого». Эту сцену видел бывший эсер и знакомый Есенина по сотрудничеству в петроградских газетах «Дело народа» и «Знамя труда» Вениамин Левин, человек большого такта, готовый тогда, по его словам, «с документом в руках» опровергнуть «этот просто невежественный выпад» против поэта. Троцкий, конечно, скоро узнал о случившемся, а в декабре 1925 года наверняка вспомнил об этом эпизоде.
Лжет Эрлих. Есенин никогда не выпрашивал «право на песнь» у своего губителя. Это бесило диктатора, и, когда ему доложили о новом скандале поэта с Левитом и Рога осенью 1925 года, в его иезуитской голове, очевидно, созрел сатанинский план уничтожения непокорного поэта.
Троцкого явно могли раздражать и некоторые произведения Есенина, в которых автор в эзоповской манере позволял себе личные против него выпады. Так, «трибун революции» мог узнать себя в поэме «Страна негодяев» в образе комиссара Чекистова, «гражданина из Веймара», приехавшего в Россию «укрощать дураков и зверей». Он презрительно говорит красноармейцу Замарашкину, в лице которого представлен политически наивный крестьянский люд:
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божии…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Станислав Куняев убедительно доказал, что прототипом Чекистова был Троцкий, одно время живший в эмиграции в городе Веймаре. Хорошо известны его многочисленные тирады об «отсталости» русского народа. Ныне известно и секретное письмо Ленина от 19 марта 1922 года, в котором он предлагает членам Политбюро программу физического уничтожения православного духовенства и изъятия церковных ценностей. Руководителем чудовищного плана официально должен был выступить М.И. Калинин, но фактическим исполнителем намечался Троцкий, о чем Ильич строго предписывал помалкивать.
В «Стране негодяев» «гражданин из Веймара» разглагольствует:
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа!
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор…
Рязанская губерния упомянута Чекистовым-Троцким вряд ли случайно. Автор поэмы, певец Руси, как бы ведет внутренний спор с чужим ему по духу «европейцем».
Вряд ли стоит касаться опосредованной или иной связи с Троцким разных мелких сошек, привлеченных к англетеровской истории. Заметим лишь, – не мешало бы проследить возможные контакты с «демоном» Д.М. Зуева-Инсарова, чекиста-графолога, автора книги «Почерк и личность», в которой поносится Есенин и чуть ли не вся русская словесность. Поделка-то эта (тираж 5 тысяч экз.) вышла в «троцкистском» 1929 году…
Не затрагиваем мы подробно «английского» сюжета, связанного с гибелью поэта. Эдуард Хлысталов расследовал этот неожиданный узел и пришел к заключению, что убийцы и их покровители негласно распускали слухи о безвыходности положения московского беглеца, уличенного в сотрудничестве с разведкой Великобритании, куда он собирался бежать. Как ни диковатой покажется эта тема, она имеет некоторое основание – не забудем, трагедия произошла в доме, где в 1924 году размещалась, если мы не ошибаемся, консульская английская миссия, а сама гостиница не случайно называлась «Англетер». Троцкий же по части Туманного Альбиона был неплохо подкован личным своим советником г-ном Хиллом, британским разведчиком (см. книгу: Найтли Ф. Шпионы XX века). Учитывая не стихавшую в 1925–1926 годах истерию в советской печати по поводу напряженных отношений Англии и СССР, версия о Есенине-шпионе в глазах Троцкого, политика-авантюриста, выглядела пикантной. Он всегда питал слабость к «художественному» оформлению кровавых акций (вспомним приглашение стихотворца Василия Князева к участию в рейсах «Поезда наркомвоенмора»).
Существенная деталь, косвенно подтверждающая «английский» вариант побега Есенина: его «делом», вероятней всего, занимались служившие в ГПУ именно по иностранному отделу Л.С. Петржак (одновременно глава Ленинградского уголовного розыска) и непосредственный убийца поэта (о нем ниже), кстати, несомненный знакомец И.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Тираж эрлиховской гнусной стряпни 4200 экземпляров – достаточный для реабилитации струхнувшего сочинителя. Воспоминания пропитаны ядом плохо скрытой ненависти автора к Есенину и заметным пиететом к Троцкому (в заголовке книги использовано его выражение из статьи в «Правде»). В то время как последний подвергался в СССР анафеме, Эрлих – и тут оставался подлецом! – сделал его любимцем поэта, то есть превратил Есенина… в троцкиста. По тому времени довольно вероломный удар по репутации Есенина. В его уста Эрлих вкладывает следующий монолог: «Ты знаешь, я ведь ничего не понимаю, что делается в этом мире! Но я знаю: раз такие большие люди говорят, что так надо, значит, это хорошо. Ты подумай только: Троцкий! Сталин!» Каков автор шельмец: «подсунул» Есенину Троцкого, а для собственного спокойствия и Сталина не забыл.
Эрлих выполнял в «Праве на песнь» две сверхзадачи – отвести от себя и от Троцкого любые возможные подозрения. В результате тайный ненавистник поэта превращается в друга, явный могущественный враг – в любимца. Эрлиховский Есенин говорит: «Знаешь, есть один человек… Тот, если захочет высечь меня, так я сам штаны сниму и сам лягу! Ей-Богу, лягу! Знаешь, – кто? – Он снижает голос до шепота: – Троцкий…»
Ложь беспардонная, но целенаправленная: уничтожить в обществе малейший намек на причастность Троцкого к гибели Есенина. Попутно поражается и другая мишень: поэт-то, оказывается, обожал нынешнего врага-изгнанника, а раз так – нечего печалиться о троцкисте. Ловкий ход. Есенин был добит новейшим для той поры идеологическим оружием. Когда в 1937 году троцкиста Эрлиха допрашивали старший лейтенант Г. и оперуполномоченный НКВД Т. (их фамилии нам известны), вопроса о судьбе Есенина не возникало – грехов за подследственным и без того хватало.
Эрлих приписал Есенину чуть ли не любовь ко Льву Давидовичу, что уже мы опровергли. Добавим на прощание с сексотом один красноречивый штрих из берлинской эмигрантской газеты «Руль» (1923, 21 февраля). Здесь излагается известный «американский» конфликт поэта в доме переводчика Мани-Лейба (М.Л. Брагинского). После чтения острых для публики мест из «Страны негодяев» гостя связали и бросились избивать. Он отчаянно сопротивлялся, пишет «Руль», «…стал… проклинать Троцкого». Эту сцену видел бывший эсер и знакомый Есенина по сотрудничеству в петроградских газетах «Дело народа» и «Знамя труда» Вениамин Левин, человек большого такта, готовый тогда, по его словам, «с документом в руках» опровергнуть «этот просто невежественный выпад» против поэта. Троцкий, конечно, скоро узнал о случившемся, а в декабре 1925 года наверняка вспомнил об этом эпизоде.
Лжет Эрлих. Есенин никогда не выпрашивал «право на песнь» у своего губителя. Это бесило диктатора, и, когда ему доложили о новом скандале поэта с Левитом и Рога осенью 1925 года, в его иезуитской голове, очевидно, созрел сатанинский план уничтожения непокорного поэта.
Троцкого явно могли раздражать и некоторые произведения Есенина, в которых автор в эзоповской манере позволял себе личные против него выпады. Так, «трибун революции» мог узнать себя в поэме «Страна негодяев» в образе комиссара Чекистова, «гражданина из Веймара», приехавшего в Россию «укрощать дураков и зверей». Он презрительно говорит красноармейцу Замарашкину, в лице которого представлен политически наивный крестьянский люд:
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что…
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божии…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие.
Станислав Куняев убедительно доказал, что прототипом Чекистова был Троцкий, одно время живший в эмиграции в городе Веймаре. Хорошо известны его многочисленные тирады об «отсталости» русского народа. Ныне известно и секретное письмо Ленина от 19 марта 1922 года, в котором он предлагает членам Политбюро программу физического уничтожения православного духовенства и изъятия церковных ценностей. Руководителем чудовищного плана официально должен был выступить М.И. Калинин, но фактическим исполнителем намечался Троцкий, о чем Ильич строго предписывал помалкивать.
В «Стране негодяев» «гражданин из Веймара» разглагольствует:
А народ ваш сидит, бездельник,
И не хочет себе ж помочь.
Нет бездарней и лицемерней,
Чем ваш русский равнинный мужик!
Коль живет он в Рязанской губернии,
Так о Тульской не хочет тужить.
То ли дело Европа!
Там тебе не вот эти хаты,
Которым, как глупым курам,
Головы нужно давно под топор…
Рязанская губерния упомянута Чекистовым-Троцким вряд ли случайно. Автор поэмы, певец Руси, как бы ведет внутренний спор с чужим ему по духу «европейцем».
Вряд ли стоит касаться опосредованной или иной связи с Троцким разных мелких сошек, привлеченных к англетеровской истории. Заметим лишь, – не мешало бы проследить возможные контакты с «демоном» Д.М. Зуева-Инсарова, чекиста-графолога, автора книги «Почерк и личность», в которой поносится Есенин и чуть ли не вся русская словесность. Поделка-то эта (тираж 5 тысяч экз.) вышла в «троцкистском» 1929 году…
Не затрагиваем мы подробно «английского» сюжета, связанного с гибелью поэта. Эдуард Хлысталов расследовал этот неожиданный узел и пришел к заключению, что убийцы и их покровители негласно распускали слухи о безвыходности положения московского беглеца, уличенного в сотрудничестве с разведкой Великобритании, куда он собирался бежать. Как ни диковатой покажется эта тема, она имеет некоторое основание – не забудем, трагедия произошла в доме, где в 1924 году размещалась, если мы не ошибаемся, консульская английская миссия, а сама гостиница не случайно называлась «Англетер». Троцкий же по части Туманного Альбиона был неплохо подкован личным своим советником г-ном Хиллом, британским разведчиком (см. книгу: Найтли Ф. Шпионы XX века). Учитывая не стихавшую в 1925–1926 годах истерию в советской печати по поводу напряженных отношений Англии и СССР, версия о Есенине-шпионе в глазах Троцкого, политика-авантюриста, выглядела пикантной. Он всегда питал слабость к «художественному» оформлению кровавых акций (вспомним приглашение стихотворца Василия Князева к участию в рейсах «Поезда наркомвоенмора»).
Существенная деталь, косвенно подтверждающая «английский» вариант побега Есенина: его «делом», вероятней всего, занимались служившие в ГПУ именно по иностранному отделу Л.С. Петржак (одновременно глава Ленинградского уголовного розыска) и непосредственный убийца поэта (о нем ниже), кстати, несомненный знакомец И.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98