Сейчас он был занят проведением очередной комбинации. Он решил поддержать решение исполкома Петроградского Совета привлечь и вооружить для отпора мятежникам рабочие отряды Петрограда. (А Церетели обратился даже к большевикам: давайте раздавим гадину вместе!) Армия раскрыла свои арсеналы. Отряды Красной гвардии в те дни получили с гарнизонных складов 7 тысяч винтовок, 150 орудий и 5 бронеавтомобилей.
Создание вооруженной Красной гвардии в тылу и наличие регулярной армии в окопах предоставляли редчайшие возможности для всевозможных комбинаций. Савинков чувствовал прилив необыкновенных сил. Он вел крупную, очень крупную игру. Близился его звездный час.
Генерала Алексеева, сделав его заместителем столичного генерал-губернатора, оставили в покое на четыре дня.
Он узнал, что Керенский ко всем прочим своим должностям взял себе еще и пост Верховного главнокомандующего. Сместив мятежного Корнилова, он поступил так же, как Николай II, – осенью 1915 года государь, прогнав своего дядю, сам возглавил неудачливо воевавшую русскую армию.
30 августа, на четвертый день «корниловского мятежа», Алексеева снова привезли в Зимний дворец. Керенский предложил ему должность начальника штаба при своей особе, и старый генерал, покрыв позором свою седую голову, согласился. В тот же день он выехал в Могилев, получив приказание Керенского первым делом арестовать всех зачинщиков «зловредного мятежа».
Все эти дни, пока газеты изощрялись в обличении коварных заговорщиков, Ставка Верховного главнокомандования функционировала бесперебойно. Там билось сердце русской армии, работал ее мозг. Корнилов, Лукомский, Романовский исполняли свои привычные обязанности. Казалось, они совершенно не заглядывали в столичные газеты. Начальник штаба генерал Лукомский даже сердито настоял, чтобы новый главковерх Керенский оставил в силе все прежние распоряжения Корнилова. Он согласился лишь приостановить движение эшелонов 3-го Конного корпуса. Такое распоряжение он отправил, в душе надеясь, что решительный Крымов найдет причину их не выполнить. Крымов рвался в Петроград еще с весны!Алексеев ехал в Могилев в знакомом вагоне по знакомой дороге. Он возвращался туда, где полтора года бок о бок работал с последним русским императором. Старый генерал понимал, что ему, по сути дела, навязали роль карателя, жандарма. Его руками столичная камарилья намеревалась расправиться с людьми, уставшими от созерцания картин сокрушительного развала великой державы. Самым великим грехом «мятежников» в Могилеве был обыкновенный русский патриотизм.
В душе Алексеева происходила мучительная борьба. Солдатский сын, выслуживший широкие генеральские погоны, он в некую минуту стал масоном. Это было гибельное решение, но если бы ему тогда хоть капельку догадки! Масоны соблазняли только нужных людей и делали это умно, с тактом, неназойливо. Упор делался на личное самоусовершенствование. Масонские ложи подавались избранным кружком, где посвященные предавались возвышенным размышлениям о благе народа и страны. Забитому, неграмотному, бесправному русскому народу необходимо было указать вернейший путь к историческому процветанию. Какой же деятель откажется от этой благородной работы, тем более недавний солдатский сын!
Масонство, принадлежность к избранным тешили сознание Алексеева как новые свидетельства его успехов в жизни наравне с красной подкладкой генеральского пальто. Он никогда не мог забыть, что вступил в жизнь из суровых солдатских обносков.
Такими же солдатскими сыновьями были генералы Корнилов и Деникин. Вообще среди русского генералитета преобладала черная, мужицкая кость. Родовитая знать с «голубою кровью» от армии шарахалась.
Масонские грехи, связанные с отречением царя, постоянно терзали сознание Алексеева. Как ловко его обманули, как тонко провели! Они, военные, надеялись всего лишь заменить государя, а вышло, что уронили и разбили древний русский трон. Что было главною виною: неискушенность простодушных генералов или же изощренность природных интриганов? То и другое вместе!
Принимая от Керенского свое последнее позорное назначение, генерал Алексеев намеревался поступить по-своему и хоть в какой-то мере искупить свои великие грехи.
Он понимал, что Корнилова поманили и провели совершенно так же, как поступили и с ним самим в конце нынешней зимы. Причиною корниловской беды стала все та же неспособность генералов играть в бесчестные политические игры.
Уроки июля, когда большевистское выступление в столице поразительно совпало с германским наступлением на фронте, не выходило из сознания правительства и руководства армии. Теперь, после съезда большевистской партии, ситуация грозила повторением. Рига уже пала, на очереди был Ревель и острова…Ставка в Могилеве, собираясь предотвратить мятеж большевиков, не только защищала Временное правительство, но и исполняла свой привычный воинский долг.
Внезапно в самую последнюю минуту, в последнее мгновение снова, как и с отречением государя, вмешался некто и все поставил с ног на голову: Ставка из защитницы правительства была объявлена ненавистницей именно правительства, но только не большевиков!
К счастью, на этот раз Алексеев знал, кто такой был этот самый некто. Керенский…
Премьер-министр грубо передернул карту и заслонил собой большевиков.
Он объявил Корнилова кровавым узурпатором, покушающимся на революционные достижения в демократической России.
Таким образом, добросовестное исполнение воинского долга было кощунственно подано как гнусная измена!
Алексееву было известно о шулерской суете Савинкова и Львова. Они, прохвосты, и задурили бесхитростную корниловскую голову. А ведь в характере Корнилова еще имелась и знаменитая «зарывистость»!.. В частности, дернуло же его за язык объявить в своем «Обращении к народу» весь состав Временного правительства немецкими пособниками. Ну ведь не все же!.. А эта разудалая хлесткость зарывистого генерала мгновенно связалась в сознании обывателя со страшным обликом текинцев, дикарей в халатах и папахах, скачущих на Петроград с кривыми шашками и ятаганами в руках!
Керенского Алексеев презирал. И все же он принял назначение на свой прежний пост. Если бы он отказался, начальником штаба Ставки стал бы генерал Черемисин. А этот не задумается выполнить любой приказ властей. Он без колебаний расстрелял бы и самого Корнилова, и всех его помощников и с радостью доложил бы о ретивом исполнении.
Принимая унизительное назначение, генерал Алексеев решил перенести еще один позор, но спасти своих старых боевых товарищей от скорой и незаслуженной расстрельной пули.
Утром на станции Витебск в его вагон вошли двое членов местного Совета, комиссары Аронсон и Тарле (будущий академик).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
Создание вооруженной Красной гвардии в тылу и наличие регулярной армии в окопах предоставляли редчайшие возможности для всевозможных комбинаций. Савинков чувствовал прилив необыкновенных сил. Он вел крупную, очень крупную игру. Близился его звездный час.
Генерала Алексеева, сделав его заместителем столичного генерал-губернатора, оставили в покое на четыре дня.
Он узнал, что Керенский ко всем прочим своим должностям взял себе еще и пост Верховного главнокомандующего. Сместив мятежного Корнилова, он поступил так же, как Николай II, – осенью 1915 года государь, прогнав своего дядю, сам возглавил неудачливо воевавшую русскую армию.
30 августа, на четвертый день «корниловского мятежа», Алексеева снова привезли в Зимний дворец. Керенский предложил ему должность начальника штаба при своей особе, и старый генерал, покрыв позором свою седую голову, согласился. В тот же день он выехал в Могилев, получив приказание Керенского первым делом арестовать всех зачинщиков «зловредного мятежа».
Все эти дни, пока газеты изощрялись в обличении коварных заговорщиков, Ставка Верховного главнокомандования функционировала бесперебойно. Там билось сердце русской армии, работал ее мозг. Корнилов, Лукомский, Романовский исполняли свои привычные обязанности. Казалось, они совершенно не заглядывали в столичные газеты. Начальник штаба генерал Лукомский даже сердито настоял, чтобы новый главковерх Керенский оставил в силе все прежние распоряжения Корнилова. Он согласился лишь приостановить движение эшелонов 3-го Конного корпуса. Такое распоряжение он отправил, в душе надеясь, что решительный Крымов найдет причину их не выполнить. Крымов рвался в Петроград еще с весны!Алексеев ехал в Могилев в знакомом вагоне по знакомой дороге. Он возвращался туда, где полтора года бок о бок работал с последним русским императором. Старый генерал понимал, что ему, по сути дела, навязали роль карателя, жандарма. Его руками столичная камарилья намеревалась расправиться с людьми, уставшими от созерцания картин сокрушительного развала великой державы. Самым великим грехом «мятежников» в Могилеве был обыкновенный русский патриотизм.
В душе Алексеева происходила мучительная борьба. Солдатский сын, выслуживший широкие генеральские погоны, он в некую минуту стал масоном. Это было гибельное решение, но если бы ему тогда хоть капельку догадки! Масоны соблазняли только нужных людей и делали это умно, с тактом, неназойливо. Упор делался на личное самоусовершенствование. Масонские ложи подавались избранным кружком, где посвященные предавались возвышенным размышлениям о благе народа и страны. Забитому, неграмотному, бесправному русскому народу необходимо было указать вернейший путь к историческому процветанию. Какой же деятель откажется от этой благородной работы, тем более недавний солдатский сын!
Масонство, принадлежность к избранным тешили сознание Алексеева как новые свидетельства его успехов в жизни наравне с красной подкладкой генеральского пальто. Он никогда не мог забыть, что вступил в жизнь из суровых солдатских обносков.
Такими же солдатскими сыновьями были генералы Корнилов и Деникин. Вообще среди русского генералитета преобладала черная, мужицкая кость. Родовитая знать с «голубою кровью» от армии шарахалась.
Масонские грехи, связанные с отречением царя, постоянно терзали сознание Алексеева. Как ловко его обманули, как тонко провели! Они, военные, надеялись всего лишь заменить государя, а вышло, что уронили и разбили древний русский трон. Что было главною виною: неискушенность простодушных генералов или же изощренность природных интриганов? То и другое вместе!
Принимая от Керенского свое последнее позорное назначение, генерал Алексеев намеревался поступить по-своему и хоть в какой-то мере искупить свои великие грехи.
Он понимал, что Корнилова поманили и провели совершенно так же, как поступили и с ним самим в конце нынешней зимы. Причиною корниловской беды стала все та же неспособность генералов играть в бесчестные политические игры.
Уроки июля, когда большевистское выступление в столице поразительно совпало с германским наступлением на фронте, не выходило из сознания правительства и руководства армии. Теперь, после съезда большевистской партии, ситуация грозила повторением. Рига уже пала, на очереди был Ревель и острова…Ставка в Могилеве, собираясь предотвратить мятеж большевиков, не только защищала Временное правительство, но и исполняла свой привычный воинский долг.
Внезапно в самую последнюю минуту, в последнее мгновение снова, как и с отречением государя, вмешался некто и все поставил с ног на голову: Ставка из защитницы правительства была объявлена ненавистницей именно правительства, но только не большевиков!
К счастью, на этот раз Алексеев знал, кто такой был этот самый некто. Керенский…
Премьер-министр грубо передернул карту и заслонил собой большевиков.
Он объявил Корнилова кровавым узурпатором, покушающимся на революционные достижения в демократической России.
Таким образом, добросовестное исполнение воинского долга было кощунственно подано как гнусная измена!
Алексееву было известно о шулерской суете Савинкова и Львова. Они, прохвосты, и задурили бесхитростную корниловскую голову. А ведь в характере Корнилова еще имелась и знаменитая «зарывистость»!.. В частности, дернуло же его за язык объявить в своем «Обращении к народу» весь состав Временного правительства немецкими пособниками. Ну ведь не все же!.. А эта разудалая хлесткость зарывистого генерала мгновенно связалась в сознании обывателя со страшным обликом текинцев, дикарей в халатах и папахах, скачущих на Петроград с кривыми шашками и ятаганами в руках!
Керенского Алексеев презирал. И все же он принял назначение на свой прежний пост. Если бы он отказался, начальником штаба Ставки стал бы генерал Черемисин. А этот не задумается выполнить любой приказ властей. Он без колебаний расстрелял бы и самого Корнилова, и всех его помощников и с радостью доложил бы о ретивом исполнении.
Принимая унизительное назначение, генерал Алексеев решил перенести еще один позор, но спасти своих старых боевых товарищей от скорой и незаслуженной расстрельной пули.
Утром на станции Витебск в его вагон вошли двое членов местного Совета, комиссары Аронсон и Тарле (будущий академик).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185