С одной стороны важные, самоуверенные власть имущие: Шифф, Варбург, Кун, Леб, Барух, Франкфуртер, Альтшуль, Кохем, Беньямин, Штраус, Штейнхарт, Блом, Розенжан, Липман, Леман, Моргентау, Дрейфус, Ламонт, Ротшильд, Лод, Мантель, Лаский… С другой же стороны почти совсем безвестные, однако чрезвычайно перспективные в предвидении грядущих российских перемен: Зиновьев, Бухарин, Каменев, Пятаков, Радек, Крестинский, Сокольников, Раковский, Му-ралов, Ларин, Мрачковский, Дрейцер, Блюмкин…
Отречение Николая II застало Троцкого в Америке, в Нью-Йорке, где он вместе с Бухариным издавал газету и содержал специальную школу со специально подобранным составом учеников. Едва из Петрограда пришла весть о царском отречении, газета сразу же закрылась, а слушатели школы в полном составе погрузились на специально зафрахтованный корабль и на всех парах понеслись в Россию, где уже явно попахивало великой кровью гражданской войны.
Немецкий вагон из Швейцарии привез так называемую ленинскую гвардию. Гвардия Троцкого готовилась в Америке, на пароходе их поместилось несколько сот человек, они спешили вовсе не помогать изнемогающей Германии – их предназначение связывалось с более глубокими, более основательными замыслами… В вагоне с Лениным нашлось место всего трем десяткам персон. Следом за этой «пожарной» партией прибыло еще несколько вагонов (имена всех приехавших в настоящее время известны). Не всех вместил и пароход с гвардейцами Троцкого. Они продолжали прибывать в течение нескольких месяцев и в одиночку, и группами. Их кумир, проклятый родным отцом в синагоге, всех встречал, инструктировал, устраивал. Безделье прибывших, судя по развороту событий, не обещало быть долгим…
Россия, пребывающая в эйфории от свержения царя, не знала и не догадывалась, что тучи международной саранчи слетаются на ее уже и без того измученную землю.
Главные страдания державы и ее народа были впереди.
…Все-таки это была отрава навек – писательство, создание романов. Тем более столь удачное, успешное… В последнее время Борис Викторович все чаще ощущал в себе не старого заслуженного боевика, а известного в читательской среде литератора. Его так и позывало за письменный стол, в глубокое и увлекательнейшее уединение над нетронутым листом бумаги. Мир, сотворяемый им в книгах, с неодолимой властностью перетягивал его от всего того, что открывалось взору. Острый и циничный наблюдатель, проявившийся в нем за годы увлеченного сочинительства, невольно сказывался в прищуре припухших глаз, в брезгливой складке бледных тонких губ. Все же он засядет наконец и напишет свою самую откровенную, самую разоблачительную книгу. Название будущего романа давно было готово – короткое и хлесткое, словно удар хлыста, – «Мразь». Да, именно так. Уж кому-кому, но ему-то есть что порассказать, есть что изобразить, вывернуть наизнанку. Ка-кая, как посмотришь, гнусь вокруг! Откуда она вдруг повылезала? Где сохранялась? Причем в таком немыслимом количестве! Обрадовалась, дождалась… О, Русь, Россия-матушка! В тебе, оказывается, таилось и такое. И вот расперло, вспучило – и зафонтанировало, потекло…
Однако игра еще не кончена, господа! Время ставок не ушло, а ему есть что кинуть на самый выигрышный номер этой завлекательной рулетки, в которой разыгрывается не больше и не меньше, как государственная власть в России.
Время покушений кончилось. Однако заговорам конца не будет, не предвидится. Почему они, эсеры, так мало занимались армией, офицерством, генералитетом? Не верили в толпу с оружием в руках, отдавая предпочтение героям-одиночкам? Настало время исправлять ошибки.
В русской истории настали времена людей вооруженных, армейской массы, ведомой боевыми генералами.
При таких обстоятельствах знаменитый террорист и литератор обратил свое внимание на человека, назначенного в начале марта командовать войсками столичного округа. На генерала Корнилова…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Хан Хаджиев быстро сделался настоящим членом Корниловской семьи. К нему привязался Юрик, позднее дитя, предмет болезненной любви стареющих родителей. Взрослая дочь, Наталья, прошлой осенью вышла замуж. Вся неизрасходованная любовь в семье сосредоточилась на Юрике. Мать и отец не чаяли в нем души… Всякий раз, как только появлялась статная фигура молодого офицера в ярком халате и громадной лохматой папахе, мальчишка издавал вопль восторга и устремлялся в прихожую. С этой минуты он завладевал гостем безраздельно и на весь вечер. Стаскивал с него папаху, тащил в гостиную, вскарабкивался на колени. Хаджиев, придерживая повисшего на шее Юрика, неловко отстегивал шашку и прятал кобуру с наганом.
Лавр Георгиевич нашел в воинственных текинцах как раз те качества, которые ценил: верность долгу, преданность. Отныне он был спокоен и уверен. Этим молодым, затянутым в рюмочку джигитам можно было, как говорили в Азии, доверить свою спину – не ударят, не вонзят ножа.
Встреча с помещиками, на которую в дождливый день попал Хаджиев, жалобы хозяев и грозные обещания «уллы-бояра» – все это было лишь частью забот командующего.
Тылы 8-й армии раскинулись на громадной территории в несколько губерний. По законам военного времени местная администрация всех тыловых районов подчинялась армейскому командованию.
Западные губернии России были знакомы Корнилову по годам прежней службы. В свое время в Варшавском военном округе он проходил и стажировку, и отбывал командный ценз.
Вступив в командование 8-й армией, Лавр Георгиевич получил на руки не только тяжеловесное армейское хозяйство, на него также свалилась такая застарелая болезнь империи Российской, как национальный вопрос.
В древнем Киеве всегда считали заклятыми врагами Украины ляха, жида и москаля. На этой почве пышным цветом распускался непримиримый местный национализм. Самостийники исполь-зовали любой случай, чтобы посчитаться с застарелыми национальными обидами… Оголтелый национализм – болезнь, как правило, малых народов. Народы большие, великие имеют природную склонность к патриотизму. Национализм не имеет ничего общего с патриотизмом. Если национализм зиждется на ненависти к окружающим, то патриотизм стремится к открытости в отношениях с соседями, к дружбе и тесному сотрудничеству.
К живучести украинского национализма сильно приложила руку местная интеллигенция. Нашлись ученые – великие специалисты по искажению истории. Они провозглашали (и доказывали!), что по обе стороны Днепра издревле обитал «особенный народ», коренным образом отличавшийся от великорусского. Этот народ имел сугубо свой самостоятельный язык, нисколько не похожий на тот, что на севере, в Московии. Само собою выходило, что Володимер Святой, крестивший свой народ, был крестителем Украины, а не Руси, он дал православие не русским, а лишь украинцам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185
Отречение Николая II застало Троцкого в Америке, в Нью-Йорке, где он вместе с Бухариным издавал газету и содержал специальную школу со специально подобранным составом учеников. Едва из Петрограда пришла весть о царском отречении, газета сразу же закрылась, а слушатели школы в полном составе погрузились на специально зафрахтованный корабль и на всех парах понеслись в Россию, где уже явно попахивало великой кровью гражданской войны.
Немецкий вагон из Швейцарии привез так называемую ленинскую гвардию. Гвардия Троцкого готовилась в Америке, на пароходе их поместилось несколько сот человек, они спешили вовсе не помогать изнемогающей Германии – их предназначение связывалось с более глубокими, более основательными замыслами… В вагоне с Лениным нашлось место всего трем десяткам персон. Следом за этой «пожарной» партией прибыло еще несколько вагонов (имена всех приехавших в настоящее время известны). Не всех вместил и пароход с гвардейцами Троцкого. Они продолжали прибывать в течение нескольких месяцев и в одиночку, и группами. Их кумир, проклятый родным отцом в синагоге, всех встречал, инструктировал, устраивал. Безделье прибывших, судя по развороту событий, не обещало быть долгим…
Россия, пребывающая в эйфории от свержения царя, не знала и не догадывалась, что тучи международной саранчи слетаются на ее уже и без того измученную землю.
Главные страдания державы и ее народа были впереди.
…Все-таки это была отрава навек – писательство, создание романов. Тем более столь удачное, успешное… В последнее время Борис Викторович все чаще ощущал в себе не старого заслуженного боевика, а известного в читательской среде литератора. Его так и позывало за письменный стол, в глубокое и увлекательнейшее уединение над нетронутым листом бумаги. Мир, сотворяемый им в книгах, с неодолимой властностью перетягивал его от всего того, что открывалось взору. Острый и циничный наблюдатель, проявившийся в нем за годы увлеченного сочинительства, невольно сказывался в прищуре припухших глаз, в брезгливой складке бледных тонких губ. Все же он засядет наконец и напишет свою самую откровенную, самую разоблачительную книгу. Название будущего романа давно было готово – короткое и хлесткое, словно удар хлыста, – «Мразь». Да, именно так. Уж кому-кому, но ему-то есть что порассказать, есть что изобразить, вывернуть наизнанку. Ка-кая, как посмотришь, гнусь вокруг! Откуда она вдруг повылезала? Где сохранялась? Причем в таком немыслимом количестве! Обрадовалась, дождалась… О, Русь, Россия-матушка! В тебе, оказывается, таилось и такое. И вот расперло, вспучило – и зафонтанировало, потекло…
Однако игра еще не кончена, господа! Время ставок не ушло, а ему есть что кинуть на самый выигрышный номер этой завлекательной рулетки, в которой разыгрывается не больше и не меньше, как государственная власть в России.
Время покушений кончилось. Однако заговорам конца не будет, не предвидится. Почему они, эсеры, так мало занимались армией, офицерством, генералитетом? Не верили в толпу с оружием в руках, отдавая предпочтение героям-одиночкам? Настало время исправлять ошибки.
В русской истории настали времена людей вооруженных, армейской массы, ведомой боевыми генералами.
При таких обстоятельствах знаменитый террорист и литератор обратил свое внимание на человека, назначенного в начале марта командовать войсками столичного округа. На генерала Корнилова…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Хан Хаджиев быстро сделался настоящим членом Корниловской семьи. К нему привязался Юрик, позднее дитя, предмет болезненной любви стареющих родителей. Взрослая дочь, Наталья, прошлой осенью вышла замуж. Вся неизрасходованная любовь в семье сосредоточилась на Юрике. Мать и отец не чаяли в нем души… Всякий раз, как только появлялась статная фигура молодого офицера в ярком халате и громадной лохматой папахе, мальчишка издавал вопль восторга и устремлялся в прихожую. С этой минуты он завладевал гостем безраздельно и на весь вечер. Стаскивал с него папаху, тащил в гостиную, вскарабкивался на колени. Хаджиев, придерживая повисшего на шее Юрика, неловко отстегивал шашку и прятал кобуру с наганом.
Лавр Георгиевич нашел в воинственных текинцах как раз те качества, которые ценил: верность долгу, преданность. Отныне он был спокоен и уверен. Этим молодым, затянутым в рюмочку джигитам можно было, как говорили в Азии, доверить свою спину – не ударят, не вонзят ножа.
Встреча с помещиками, на которую в дождливый день попал Хаджиев, жалобы хозяев и грозные обещания «уллы-бояра» – все это было лишь частью забот командующего.
Тылы 8-й армии раскинулись на громадной территории в несколько губерний. По законам военного времени местная администрация всех тыловых районов подчинялась армейскому командованию.
Западные губернии России были знакомы Корнилову по годам прежней службы. В свое время в Варшавском военном округе он проходил и стажировку, и отбывал командный ценз.
Вступив в командование 8-й армией, Лавр Георгиевич получил на руки не только тяжеловесное армейское хозяйство, на него также свалилась такая застарелая болезнь империи Российской, как национальный вопрос.
В древнем Киеве всегда считали заклятыми врагами Украины ляха, жида и москаля. На этой почве пышным цветом распускался непримиримый местный национализм. Самостийники исполь-зовали любой случай, чтобы посчитаться с застарелыми национальными обидами… Оголтелый национализм – болезнь, как правило, малых народов. Народы большие, великие имеют природную склонность к патриотизму. Национализм не имеет ничего общего с патриотизмом. Если национализм зиждется на ненависти к окружающим, то патриотизм стремится к открытости в отношениях с соседями, к дружбе и тесному сотрудничеству.
К живучести украинского национализма сильно приложила руку местная интеллигенция. Нашлись ученые – великие специалисты по искажению истории. Они провозглашали (и доказывали!), что по обе стороны Днепра издревле обитал «особенный народ», коренным образом отличавшийся от великорусского. Этот народ имел сугубо свой самостоятельный язык, нисколько не похожий на тот, что на севере, в Московии. Само собою выходило, что Володимер Святой, крестивший свой народ, был крестителем Украины, а не Руси, он дал православие не русским, а лишь украинцам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185