Она не рассказала мужу о нем всей правды. Приказ из России гласил, что никто не должен был знать о его шпионской деятельности.
Кукхофф считал Арвида беспринципным карьеристом и мелким буржуа, который может оставить революционную партию в беде. Однажды он пришел в такую ярость, что выгнал Арвида на улицу и дал ему пощечину. Фрау Кукхофф вспоминает: "По реакции Харнака я могла понять, что он все прекрасно понял и остался совершенно невозмутим".
Словоохотливый Кукхофф также не был знаком с тем, кто в одно время был тайной движущей силой группы Харнака - с Александром Эрдбергом. Конечно, вербовщик Разведупра находился в советском торгпредстве, но Грета Кукхофф утверждает, что "Харнак получал распоряжения из посольства". Теперь на первые роли выходил Эрдберг, и потому военный атташе в Берлине генерал-майор В. И. Тупиков получил из Москвы новые инструкции.
Информация Харнака главным образом касалась экономики, и хотя Москва считала это очень важным, но приближение Второй мировой войны заставило разведку собирать как можно более полную информацию о германской военной машине. Советскую разведку снова и снова интересовали подробности о гитлеровском вермахте. Письма Гизелы фон Пельниц показывают, как в данном случае распорядился Разведупр. Военную информацию обеспечивал Шульце-Бойзен, и у Эрдберга родился план объединения групп Шульце-Бойзена и Харнака.
Первый шаг был сделан Гретой Кукхофф, установившей дружеские отношения с четой Шульце-Бойзен. Летом 1939 года юрист и продюсер киноконцерна "Тобис" Энгельзинг привез Кукхоффов и Шульце-Бойзен на свою виллу в Грюневальде. Предлогом послужил их общий интерес к кинобизнесу: Кукхофф надеялся получить работу кинорежисера, а Либертас Шульце-Бойзен, которая тем временем стала писать сценарии для киноцентра Министерства пропаганды, была в дружеских отношениях с целым рядом продюсеров, вроде Вольфганга Либенайнера.
Вскоре к их кругу примкнул Харнак, который представил своего хозяина Эрдберга. Перед вторжением в Польшу Арвид Харнак и Гарро Шульце-Бойзен уже работали вместе и конец их сотрудничеству положил только палач из Плотцензее.
На самом деле Харнак без всякого энтузиазма смотрел на мальчишеские выходки энергичного лейтенанта, который сразу же попытался взять обе группы под свое начало. Харнак был типичным далеким от сентиментальности марксистом и настаивал на строгом соблюдении приличий и порядка в личной и общественной жизни. Романтический национал-революционер Шульце-Бойзен со своими шумными водными прогулками и застольями казался ему скорее незрелым нигилистом, чем человеком, которому стоило доверять такое опасное задание, как руководство разведывательной организацией Сопротивления.
Грета Кукхофф говорит, что муж её сразу понял: "Шу-Бо нужна дисциплина", - намек на экзотическую личную жизнь Шульце-Бойзена и ту легкость, с которой они с Либертас старались разрушить узы брака, разменяв его на пеструю серию новых романов. Чета Кукхофф рассматривала эту парочку не столько как вызов буржуазной морали, сколько как преступление против конспиративных правил Москвы. Остальные коммунисты из группы Харнака тоже считали, что Шульце-Бойзен слишком нетерпелив и слишком вольно обращается с правилами; многие отмежевались от учатия в его "коммунистической гостиной", особенно после того, как узнали, что партия с неодобрением относится к его связи с Кюхенмайстером, которого вывели из её рядов.
Однако в тот момент и Шульце-Бойзен, и Харнак вынуждены были принимать во внимание взгляды официального руководства Германской коммунистической партии, поскольку обе группы выступали как организация профессиональных коммунистов-революционеров, более фанатичных и последовательных, чем все те, к которым привыкли немецкие противники нацизма. Ортодоксальные коммунисты следовали приказам Коминтерна, которые предписывали восстановление Германской компартии, серьезно пострадавшей от гестапо; так политика партии и потребности разведки советского государства шли рука об руку.
Вскоре после подписания в августе 1939 года советско-германского пакта о ненападении коммунистическое руководство в Москве поддалось обольстительной иллюзии, что союз двух диктаторов даст возможность Германской компартии восстановить легальную деятельность в Третьем рейхе. Как война с Японией вынудила антикоммунистического диктатора Китая маршала Чан Кайши терпеть своих коммунистических противников, утверждали они, - так и война против "западного империализма" заставит Гитлера мириться с присутствием германских коммунистов.
С точки зрения обосновавшегося в Советском Союзе руководства ГКП в изгнании следовало сделать все возможное, чтобы помочь Гитлеру укрепиться в этом мнении. Вальтер Ульбрихт предостерегал товарищей не ставить своим "грубым антифашизмом" под удар "будущие возможности легальной работы ГКП. А функционер Коминтерна Фюрнберг пошел ещё дальше, утверждая, что "следует отбросить многие предубеждения". Если через советско-германский пакт можно достичь социализма, тогда партии как с неизбежным злом придется смириться даже с концентрационными лагерями и еврейскими погромами.
К тому же по мнению советских специалистов по Германии Советская Россия теперь приобрела в Третьем рейхе такую популярность, что нацисты не осмелятся противостоять коммунистам или Советам. У одной из советских представительниц Самойлович всегда была наготове трогательная история из поездки по Польше о том, как германские солдаты на демаркационной линии так охотно собирали советские эмблемы, что целому взводу Красной Армии пришлось оторвать со своей формы все пуговицы и звездочки и подарить немецким военным.
Убеждение, что советско-германская дружба приведет к некоторому смягчению гитлеровского режима, побудило Коминтерн предпринять эффектную акцию. В январе 1940 года два самых высокопоставленных лица Коминтерна, Генеральный секретарь Георгий Димитров и второй секретарь Дмитрий Мануильский пригласили членов ЦК ГКП в Москву и устроили им партийное расследование. Не заботясь о чувствах своих германских товарищей, они обвинили руководство Германской компартии в полном провале борьбы с фашизмом. Мануильский бушевал, доказывая, что в Германии больше не осталось ни одного коммуниста. Димитров резко заявил, что ГКП перестала быть в Германии независимой партией. Никто не слышал ничего подобного со времен гражданской войны в Испании. Председатель ГКП Вильгельм Пик отверг подобные обвинения, но взаимные упреки стали ещё резче.
В конце концов Димитров прервал спор и перешел к существу дела. По его словам, главной целью являлось создание в Германии новых коммунистических ячеек, а затем их объединение в партию, которая будет действовать, как единое целое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Кукхофф считал Арвида беспринципным карьеристом и мелким буржуа, который может оставить революционную партию в беде. Однажды он пришел в такую ярость, что выгнал Арвида на улицу и дал ему пощечину. Фрау Кукхофф вспоминает: "По реакции Харнака я могла понять, что он все прекрасно понял и остался совершенно невозмутим".
Словоохотливый Кукхофф также не был знаком с тем, кто в одно время был тайной движущей силой группы Харнака - с Александром Эрдбергом. Конечно, вербовщик Разведупра находился в советском торгпредстве, но Грета Кукхофф утверждает, что "Харнак получал распоряжения из посольства". Теперь на первые роли выходил Эрдберг, и потому военный атташе в Берлине генерал-майор В. И. Тупиков получил из Москвы новые инструкции.
Информация Харнака главным образом касалась экономики, и хотя Москва считала это очень важным, но приближение Второй мировой войны заставило разведку собирать как можно более полную информацию о германской военной машине. Советскую разведку снова и снова интересовали подробности о гитлеровском вермахте. Письма Гизелы фон Пельниц показывают, как в данном случае распорядился Разведупр. Военную информацию обеспечивал Шульце-Бойзен, и у Эрдберга родился план объединения групп Шульце-Бойзена и Харнака.
Первый шаг был сделан Гретой Кукхофф, установившей дружеские отношения с четой Шульце-Бойзен. Летом 1939 года юрист и продюсер киноконцерна "Тобис" Энгельзинг привез Кукхоффов и Шульце-Бойзен на свою виллу в Грюневальде. Предлогом послужил их общий интерес к кинобизнесу: Кукхофф надеялся получить работу кинорежисера, а Либертас Шульце-Бойзен, которая тем временем стала писать сценарии для киноцентра Министерства пропаганды, была в дружеских отношениях с целым рядом продюсеров, вроде Вольфганга Либенайнера.
Вскоре к их кругу примкнул Харнак, который представил своего хозяина Эрдберга. Перед вторжением в Польшу Арвид Харнак и Гарро Шульце-Бойзен уже работали вместе и конец их сотрудничеству положил только палач из Плотцензее.
На самом деле Харнак без всякого энтузиазма смотрел на мальчишеские выходки энергичного лейтенанта, который сразу же попытался взять обе группы под свое начало. Харнак был типичным далеким от сентиментальности марксистом и настаивал на строгом соблюдении приличий и порядка в личной и общественной жизни. Романтический национал-революционер Шульце-Бойзен со своими шумными водными прогулками и застольями казался ему скорее незрелым нигилистом, чем человеком, которому стоило доверять такое опасное задание, как руководство разведывательной организацией Сопротивления.
Грета Кукхофф говорит, что муж её сразу понял: "Шу-Бо нужна дисциплина", - намек на экзотическую личную жизнь Шульце-Бойзена и ту легкость, с которой они с Либертас старались разрушить узы брака, разменяв его на пеструю серию новых романов. Чета Кукхофф рассматривала эту парочку не столько как вызов буржуазной морали, сколько как преступление против конспиративных правил Москвы. Остальные коммунисты из группы Харнака тоже считали, что Шульце-Бойзен слишком нетерпелив и слишком вольно обращается с правилами; многие отмежевались от учатия в его "коммунистической гостиной", особенно после того, как узнали, что партия с неодобрением относится к его связи с Кюхенмайстером, которого вывели из её рядов.
Однако в тот момент и Шульце-Бойзен, и Харнак вынуждены были принимать во внимание взгляды официального руководства Германской коммунистической партии, поскольку обе группы выступали как организация профессиональных коммунистов-революционеров, более фанатичных и последовательных, чем все те, к которым привыкли немецкие противники нацизма. Ортодоксальные коммунисты следовали приказам Коминтерна, которые предписывали восстановление Германской компартии, серьезно пострадавшей от гестапо; так политика партии и потребности разведки советского государства шли рука об руку.
Вскоре после подписания в августе 1939 года советско-германского пакта о ненападении коммунистическое руководство в Москве поддалось обольстительной иллюзии, что союз двух диктаторов даст возможность Германской компартии восстановить легальную деятельность в Третьем рейхе. Как война с Японией вынудила антикоммунистического диктатора Китая маршала Чан Кайши терпеть своих коммунистических противников, утверждали они, - так и война против "западного империализма" заставит Гитлера мириться с присутствием германских коммунистов.
С точки зрения обосновавшегося в Советском Союзе руководства ГКП в изгнании следовало сделать все возможное, чтобы помочь Гитлеру укрепиться в этом мнении. Вальтер Ульбрихт предостерегал товарищей не ставить своим "грубым антифашизмом" под удар "будущие возможности легальной работы ГКП. А функционер Коминтерна Фюрнберг пошел ещё дальше, утверждая, что "следует отбросить многие предубеждения". Если через советско-германский пакт можно достичь социализма, тогда партии как с неизбежным злом придется смириться даже с концентрационными лагерями и еврейскими погромами.
К тому же по мнению советских специалистов по Германии Советская Россия теперь приобрела в Третьем рейхе такую популярность, что нацисты не осмелятся противостоять коммунистам или Советам. У одной из советских представительниц Самойлович всегда была наготове трогательная история из поездки по Польше о том, как германские солдаты на демаркационной линии так охотно собирали советские эмблемы, что целому взводу Красной Армии пришлось оторвать со своей формы все пуговицы и звездочки и подарить немецким военным.
Убеждение, что советско-германская дружба приведет к некоторому смягчению гитлеровского режима, побудило Коминтерн предпринять эффектную акцию. В январе 1940 года два самых высокопоставленных лица Коминтерна, Генеральный секретарь Георгий Димитров и второй секретарь Дмитрий Мануильский пригласили членов ЦК ГКП в Москву и устроили им партийное расследование. Не заботясь о чувствах своих германских товарищей, они обвинили руководство Германской компартии в полном провале борьбы с фашизмом. Мануильский бушевал, доказывая, что в Германии больше не осталось ни одного коммуниста. Димитров резко заявил, что ГКП перестала быть в Германии независимой партией. Никто не слышал ничего подобного со времен гражданской войны в Испании. Председатель ГКП Вильгельм Пик отверг подобные обвинения, но взаимные упреки стали ещё резче.
В конце концов Димитров прервал спор и перешел к существу дела. По его словам, главной целью являлось создание в Германии новых коммунистических ячеек, а затем их объединение в партию, которая будет действовать, как единое целое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93