Он думает, что этот посох обладает магической силой.
Кто там? — пищит он, подходя к кругу богов. На нем черная накидка; белая, как снег вокруг, борода свисает почти до самых колен. — Кто там? — повторяет он и, постукивая посохом перед собой, протискивается между двумя божками. — Есть здесь кто-нибудь? — канючит он.
Это я, — говорю я. — Разрушитель.
Старик содрогается, как от удара. Он весь трясется, едва удерживается на ногах.
— Господи! — всхлипывает он и падает на колени. — О всемилостивый боже! — На его лице появляется сомнение, но он гонит его прочь. — Мне послышалось, что здесь кто-то есть, — говорит он. — Я думал, это… — Вновь его одолевает сомнение, на этот раз смешанное с испугом. Он щурится, склоняет голову набок, стараясь преодолеть свою Слепоту силой воли.
— Меня зовут Орк, — робко говорит он. — Я старейший и мудрейший из всех жрецов.
Я улыбаюсь и молчу. Пожалуй, я разукрашу этих идолов горячей кровью старика.
Мне ведомы все тайны, — говорит жрец. — Единственный среди живущих ныне, я познал их все.
Мы довольны тобой, Орк, — говорю я серьезно-торжественным тоном. Тут на меня находит блажь (временами я не могу удержаться). — Скажи нам, что тебе известно о Царе Богов.
Царе Богов? — говорит он.
Царе Богов. — Я не хихикаю.
Он закатывает слепые глаза, прикидывая что к чему и вороша в голове подходящие доктрины.
— Выскажи нам свое понимание Его несказанной красоты и ужаса, — говорю я и жду.
Снег тихо засыпает фигурки богов. Коленопреклоненный старик-жрец придавил одним коленом бороду и никак не может поднять голову. Он весь дрожит, будто паралич — еще одна стихия вне его, вроде ветра.
— Царь Богов есть последнее ограничение, — лепечет он, — а его существование — последняя иррациональность. — Нервная дрожь пробегает по его щеке; уголок рта дергается. — Ибо нельзя указать основание иного ограничения, которое налагается его собственной природой. Царь Богов не конкретен, но Он есть основание конкретной действительности. Нет оснований для объяснений природы Бога, потому что эта природа есть основание самой рациональности.
Он поднимает голову, ожидая от меня ответа, который подскажет ему, на правильном ли он пути. Я молчу. Старик прочищает горло, и лицо его приобретает еще более благостное выражение. Щека опять дрожит.
— Царь Богов есть действительная сущность, благодаря которой все множество вечных объектов иерархически упорядочивается на каждой стадии сращения. Вне его не может быть никакой значимой новизны.
Я с удивлением замечаю, что слепые глаза жреца наполняются слезами. Слезы скатываются по его щекам в бороду. В недоумении я прижимаю пальцы к губам.
— Целью Верховного Бога в процессе творения является создание новых напряженностей. Он есть соблазн для наших чувств,
— Орк уже неудержимо рыдает, расчувствовавшись так, что спазмы душат его.Я с удивлением гляжу. Его узловатые руки дрожат и трясутся.
— Он есть вечное побуждение желания, определяющее цели всех существ. Он являет собой бесконечное терпение, неослабную заботу о том, что бы ничто в мире не пропало даром.
Он начинает стонать, его бьет дрожь, и мне приходит в голову, что старик просто-напросто замерз. Но вместо того чтобы сжаться от холода, как можно ожидать, он поднимает руки к небесам; пальцы с чудовищно распухшими суставами скрючены и изогнуты так, словно он хочет напугать меня.
— О, конечное зло в преходящем мире глубже любого отдельного проявления зла, такого, как ненависть, или страдание, или смерть! Конечное зло состоит в том, что Время есть постоянное исчезновение, а действительное существование неотделимо от уничтожения. Природа зла, следовательно, может быть кратко выражена в двух простых, но страшных и сокровенных фразах: «Все угасает» и «Альтернативы исключают друг друга». Тайна Его такова: красота требует контраста, и дисгармония лежит в основании творения новых напряженностей чувствования. Высшая мудрость, как я теперь вижу, состоит в приятии того, что торжество и величие вселенной проистекает из медленного процесса слияния, в котором задействованы все разнородные виды существования, и ничто, ничто не утрачивается.
Старик падает вперед, распластав руки перед собой, и заливается благодарными слезами. Я с трудом соображаю, что делать дальше.
Прежде чем я успеваю принять какое-то решение, я замечаю, что по направлению к святилищу движутся другие люди, привлеченные причитаниями старика. Поэтому я тихо, так что даже Орк не слышит меня, выхожу на цыпочках из круга и прячусь за толстым каменным богом с черепом на коленях и в фартуке кузнеца. К Орку подходят три жреца. Они встают над ним и наклоняются, чтобы получше его рассмотреть. На них тихо падает снег.
ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Орк, что ты здесь делаешь? Писание гласит, что старцы должны пребывать в покое на ложах своих!
ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Это дурная привычка, возлюбленный друг, бродить по ночам, когда кругом рыскают чудища.
ТРЕТИЙ ЖРЕЦ: Старческое слабоумие. Я же говорил вам, что старый дурак совсем из ума выжил.
ОРК: Братья, я разговаривал с Великим Разрушителем!
ТРЕТИЙ ЖРЕЦ: Чушь!
ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Богохульство! Писание гласит: «Не узрите вы лице мое».
ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Подумай только, в каком виде ты будешь на утреннем молении!
ОРК: Он стоял так же близко ко мне, как вы сейчас.
ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: «Дело жрецов — служить богам. Что делают боги — это дело самих богов». Ты же знаешь текст.
ТРЕТИЙ ЖРЕЦ: Ну что за дурость! Если так приспичило иметь видения, то надо делать это прилюдно, тогда нам от этого будет хоть какая-то польза.
ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Не пристало тебе, возлюбленный друг, бродить среди ночи. Следует вести более размеренную жизнь.
ОРК: И все-таки я видел его. Жизнь моя, посвященная трудам и благочестию, увенчалась наградой! Я высказал ему свое мнение о Царе Богов, и он не отверг его. Полагаю, что я в общих чертах прав.
ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Эта теория нелепа. Пустые измышления. Ибо сказано…
ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Будь добр, пойдем с нами, возлюбленный друг. Я так не люблю бодрствовать после полуночи. Это потом выбивает меня из колеи на целый день. Из-за этого я что-нибудь не так надеваю, путаюсь в службе и неправильно питаюсь…
ТРЕТИЙ ЖРЕЦ: Полоумные жрецы портят все дело. Людей просто трясет от них. Из-за такого, как он, мы все скоро по миру пойдем.
Пока я слушаю, покачивая головой и дивясь странностям жреческой беседы, к ним подбегает, на ходу запахивая накидку, еще один жрец, помоложе остальных. Они поворачиваются и с раздражением смотрят на молодого жреца. Мне кажется, что он изрядно выпил.
— Что это? — кричит он. — Благие боги, что это?
Он выпрастывает руки, радуясь всему, что видит. И с восторгом выслушивает Орка, который рассказывает ему о своем видении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Кто там? — пищит он, подходя к кругу богов. На нем черная накидка; белая, как снег вокруг, борода свисает почти до самых колен. — Кто там? — повторяет он и, постукивая посохом перед собой, протискивается между двумя божками. — Есть здесь кто-нибудь? — канючит он.
Это я, — говорю я. — Разрушитель.
Старик содрогается, как от удара. Он весь трясется, едва удерживается на ногах.
— Господи! — всхлипывает он и падает на колени. — О всемилостивый боже! — На его лице появляется сомнение, но он гонит его прочь. — Мне послышалось, что здесь кто-то есть, — говорит он. — Я думал, это… — Вновь его одолевает сомнение, на этот раз смешанное с испугом. Он щурится, склоняет голову набок, стараясь преодолеть свою Слепоту силой воли.
— Меня зовут Орк, — робко говорит он. — Я старейший и мудрейший из всех жрецов.
Я улыбаюсь и молчу. Пожалуй, я разукрашу этих идолов горячей кровью старика.
Мне ведомы все тайны, — говорит жрец. — Единственный среди живущих ныне, я познал их все.
Мы довольны тобой, Орк, — говорю я серьезно-торжественным тоном. Тут на меня находит блажь (временами я не могу удержаться). — Скажи нам, что тебе известно о Царе Богов.
Царе Богов? — говорит он.
Царе Богов. — Я не хихикаю.
Он закатывает слепые глаза, прикидывая что к чему и вороша в голове подходящие доктрины.
— Выскажи нам свое понимание Его несказанной красоты и ужаса, — говорю я и жду.
Снег тихо засыпает фигурки богов. Коленопреклоненный старик-жрец придавил одним коленом бороду и никак не может поднять голову. Он весь дрожит, будто паралич — еще одна стихия вне его, вроде ветра.
— Царь Богов есть последнее ограничение, — лепечет он, — а его существование — последняя иррациональность. — Нервная дрожь пробегает по его щеке; уголок рта дергается. — Ибо нельзя указать основание иного ограничения, которое налагается его собственной природой. Царь Богов не конкретен, но Он есть основание конкретной действительности. Нет оснований для объяснений природы Бога, потому что эта природа есть основание самой рациональности.
Он поднимает голову, ожидая от меня ответа, который подскажет ему, на правильном ли он пути. Я молчу. Старик прочищает горло, и лицо его приобретает еще более благостное выражение. Щека опять дрожит.
— Царь Богов есть действительная сущность, благодаря которой все множество вечных объектов иерархически упорядочивается на каждой стадии сращения. Вне его не может быть никакой значимой новизны.
Я с удивлением замечаю, что слепые глаза жреца наполняются слезами. Слезы скатываются по его щекам в бороду. В недоумении я прижимаю пальцы к губам.
— Целью Верховного Бога в процессе творения является создание новых напряженностей. Он есть соблазн для наших чувств,
— Орк уже неудержимо рыдает, расчувствовавшись так, что спазмы душат его.Я с удивлением гляжу. Его узловатые руки дрожат и трясутся.
— Он есть вечное побуждение желания, определяющее цели всех существ. Он являет собой бесконечное терпение, неослабную заботу о том, что бы ничто в мире не пропало даром.
Он начинает стонать, его бьет дрожь, и мне приходит в голову, что старик просто-напросто замерз. Но вместо того чтобы сжаться от холода, как можно ожидать, он поднимает руки к небесам; пальцы с чудовищно распухшими суставами скрючены и изогнуты так, словно он хочет напугать меня.
— О, конечное зло в преходящем мире глубже любого отдельного проявления зла, такого, как ненависть, или страдание, или смерть! Конечное зло состоит в том, что Время есть постоянное исчезновение, а действительное существование неотделимо от уничтожения. Природа зла, следовательно, может быть кратко выражена в двух простых, но страшных и сокровенных фразах: «Все угасает» и «Альтернативы исключают друг друга». Тайна Его такова: красота требует контраста, и дисгармония лежит в основании творения новых напряженностей чувствования. Высшая мудрость, как я теперь вижу, состоит в приятии того, что торжество и величие вселенной проистекает из медленного процесса слияния, в котором задействованы все разнородные виды существования, и ничто, ничто не утрачивается.
Старик падает вперед, распластав руки перед собой, и заливается благодарными слезами. Я с трудом соображаю, что делать дальше.
Прежде чем я успеваю принять какое-то решение, я замечаю, что по направлению к святилищу движутся другие люди, привлеченные причитаниями старика. Поэтому я тихо, так что даже Орк не слышит меня, выхожу на цыпочках из круга и прячусь за толстым каменным богом с черепом на коленях и в фартуке кузнеца. К Орку подходят три жреца. Они встают над ним и наклоняются, чтобы получше его рассмотреть. На них тихо падает снег.
ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Орк, что ты здесь делаешь? Писание гласит, что старцы должны пребывать в покое на ложах своих!
ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Это дурная привычка, возлюбленный друг, бродить по ночам, когда кругом рыскают чудища.
ТРЕТИЙ ЖРЕЦ: Старческое слабоумие. Я же говорил вам, что старый дурак совсем из ума выжил.
ОРК: Братья, я разговаривал с Великим Разрушителем!
ТРЕТИЙ ЖРЕЦ: Чушь!
ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Богохульство! Писание гласит: «Не узрите вы лице мое».
ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Подумай только, в каком виде ты будешь на утреннем молении!
ОРК: Он стоял так же близко ко мне, как вы сейчас.
ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: «Дело жрецов — служить богам. Что делают боги — это дело самих богов». Ты же знаешь текст.
ТРЕТИЙ ЖРЕЦ: Ну что за дурость! Если так приспичило иметь видения, то надо делать это прилюдно, тогда нам от этого будет хоть какая-то польза.
ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Не пристало тебе, возлюбленный друг, бродить среди ночи. Следует вести более размеренную жизнь.
ОРК: И все-таки я видел его. Жизнь моя, посвященная трудам и благочестию, увенчалась наградой! Я высказал ему свое мнение о Царе Богов, и он не отверг его. Полагаю, что я в общих чертах прав.
ПЕРВЫЙ ЖРЕЦ: Эта теория нелепа. Пустые измышления. Ибо сказано…
ВТОРОЙ ЖРЕЦ: Будь добр, пойдем с нами, возлюбленный друг. Я так не люблю бодрствовать после полуночи. Это потом выбивает меня из колеи на целый день. Из-за этого я что-нибудь не так надеваю, путаюсь в службе и неправильно питаюсь…
ТРЕТИЙ ЖРЕЦ: Полоумные жрецы портят все дело. Людей просто трясет от них. Из-за такого, как он, мы все скоро по миру пойдем.
Пока я слушаю, покачивая головой и дивясь странностям жреческой беседы, к ним подбегает, на ходу запахивая накидку, еще один жрец, помоложе остальных. Они поворачиваются и с раздражением смотрят на молодого жреца. Мне кажется, что он изрядно выпил.
— Что это? — кричит он. — Благие боги, что это?
Он выпрастывает руки, радуясь всему, что видит. И с восторгом выслушивает Орка, который рассказывает ему о своем видении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34