Последние слова он произнес медленно и точно с сожалением.
– Нет, – сказал иезуит. – Оставьте пьяниц в покое, мы вполне можем устроиться втроем на этой стороне.
Цирюльник улыбнулся, и серые глазки его засветились.
– Спасибо, отец мой, – проговорил он. – Знаете, мне бы это дорого стоило – спать с ними. Хватит и того, что приходится терпеть их весь день.
6
Все трое готовились ко сну, когда вошла толстуха – разносчица воды, которую видел Матье. Заметив иезуита, она перекрестилась и сказала:
– Там один больной вот-вот преставится.
– Сейчас иду, – откликнулся монах. – Вы обмываете покойников?
– Нет, эта женщина стряпает, – ответил за нее цирюльник. – Ее зовут Эрсилия Макло. Она из Салена. Три недели назад у нее умер муж, и с тех пор она кормит у нас больных. Совсем одна – никто ей не помогает, а это не так легко.
Женщина слушала, переминаясь с ноги на ногу, и улыбалась. У нее были большие навыкате глаза и лоснящееся, точно смазанное жиром лицо.
Отец Буасси вынул из сумки небольшое распятие из белого металла, молитвенник и скромную епитрахиль, которую он развернул и надел на шею. Кроме того, он взял две небольшие, накрытые крышками, металлические чаши со святым причастием.
– Пойдемте, – сказал он.
Они вышли вслед за цирюльником, который нес зажженный фонарь. Ночь показалась Матье еще чернее и холоднее прежнего. Ветер мяукал, цепляясь за крыши бараков, где уже погасили огни. Однако стоны и вопли звучали по-прежнему, – правда, не так громко, как в момент их прибытия.
– Вы предупредили Антуанетту Брено? – спросил цирюльник.
– Да, – ответила Эрсилия Макло. – Она уже там.
– Я ведь говорил вам: не надо, чтоб умирающие видели, как приходит женщина, которая будет класть их в гроб.
– Но они же видят ее теперь целыми днями. Она помогает мне варить суп и раздавать еду – другого-то никого нет.
– И все же, – не уступал цирюльник, – не в такой поздний час.
– А вы сами скажите ей, цирюльник. Я, к примеру, считаю, что она права. Когда у человека агония, ему легче, ежели кто есть рядом – лучше уж она, чем вообще никого не будет.
Матье шел последним, видя между спинами лишь свет фонаря, выхватывавшего из темноты рытвины и грязные лужи. В небе, где продолжал водить хороводы ветер, не оставалось уже ни единого просвета. Матье не раз вздрагивал. Ему казалось, что эта ночь вот-вот навалится на них и обовьет гигантским влажным ледяным саваном. И снова его охватило желание бежать, – однако стоило хоть на миг погрузиться взглядом в эту темноту, как становилось ясно, что лучшей стражи, чем она, быть не может. А ведь как часто темной ночью ему приходилось идти или спать в лесу, на голой земле; сегодня же он чувствовал себя пленником тьмы, точно эта ночь была отлична от тех, которые он пережил раньше. Здесь, в обиталище самой страшной из болезней, он чувствовал себя будто в совсем незнакомом мире, где со всех сторон в зловещей темноте подстерегают его ловушки. И ему казалось, что жалкие остатки жизни, еще сохранившиеся на земле, собраны тут, в этих бараках, где существа, подобные ему, цепляются за свою боль.
И мир, быть может, угаснет вместе с ними. До сих пор ему, вознице, у которого не осталось ни дома, ни семьи, удавалось выскользнуть из всех ловушек, что расставляла ему смерть, но, придя сюда, он попал в западню, откуда нет выхода. Его послали сюда, в бараки, и хотя нашелся человек, который разрешил ему бежать, он все-таки пришел сюда. И ему придется теперь своими руками касаться смерти, которую умирающие и умершие передают живым, чтобы увлечь их вслед за собой, как если бы они страшились отправиться одни в этот путь.
Священник и его спутники увидели освещенное окно, и цирюльник сказал:
– Ну вот, опять в последнем бараке. Уже четвертый за сегодняшний день.
– И наверняка будут еще, – добавила толстуха.
Цирюльник отворил дверь и вошел первым. Вопли и стоны сразу усилились.
В глубине комнаты горела единственная лампа, но фонарь, который нес цирюльник, выхватывал из полутьмы ввалившиеся лица мужчин с отросшими бородами. Сверкали глаза, тянулись костлявые, изуродованные руки. Сначала Матье показалось, что его сейчас вырвет – до того тошнотворный стоял здесь запах. Возница на секунду задержал дыхание, остановился, но выйти не отважился. Приложив к носу влажную ладонь, еще хранившую запах лошадей, он старался дышать как можно реже.
Он пошел вслед за остальными и увидел довольно красивую смуглую женщину лет тридцати; она стояла, скрестив на груди руки, возле неподвижного тела, накрытого с ногами и головой серой дерюгой.
Матье понял, что эта женщина обмывает покойников, и подивился, как она, такая молодая и красивая, может заниматься этим делом.
Она посмотрела на них своими черными глазами и спокойно сказала, обращаясь к священнику:
– Вы пришли слишком поздно, отец мой, он только что преставился.
Священник перекрестился и прочел заупокойную молитву. На мгновение наступила тишина, потом по комнате точно пробежал ветерок. Это больные шепотом повторяли молитву. Еще раз перекрестившись, монах отвернулся от покойника.
– Надо его вынести, – сказал цирюльник.
И тогда человек двадцать слабеющими голосами принялись звать священника:
– Отец мой, подойдите ко мне.
– Господин кюре… Господин кюре…
Священник широким жестом поднял руки, призывая к спокойствию.
– Да, да, я здесь, со всеми вами. Не волнуйтесь, я подойду по очереди к каждому.
Призывы и даже стоны стихли. Воцарилось тяжелое молчание, прерываемое лишь хрипами да время от времени – икотой. А священник уже сидел на краю нар рядом с больным, держа в ладонях его изуродованную руку.
– А ну, – сказал цирюльник, – помогите-ка мне… Ты – парень крепкий, подхватывай под плечи.
Матье без труда превозмог отвращение. Он больше ни о чем не думал. Словно разум его отделился от тела, которое повиновалось приказам цирюльника. Вот он просунул руки под теплые еще плечи покойника. Дерюга оказалась мокрой и липкой, но возница не отдернул рук. Цирюльник взялся за ноги, а толстуха и молодая женщина с двух сторон подхватили тело, чтобы оно не провисало. Подняв покойника, они медленно направились к двери. Какой-то больной крикнул им вслед:
– Вымойте побыстрей его нары. Я хочу перейти туда. А то я у двери.
– Я сейчас вернусь, – сказала молодая женщина. – Переложим вас завтра утром.
– Нет, нынче вечером… Не могу я спать у самой двери.
Они вышли и положили тело в нескольких шагах от барака.
– Завтра у нас дела хватит, – сказала молодая женщина, дотрагиваясь до плеча возницы. – Значит, закапывать ты будешь?
– Да, – ответил он, – я.
– Стало быть, оба здесь спину погнем.
Женщина обернулась к цирюльнику, который сходил в барак за фонарем и, возвращаясь, теперь прикрывал за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65