Только вьющиеся розы меж стволов создавали впечатление замкнутости. Сад изгибался, он был как большая зеленая раковина, источающая запахи листьев и земли. Внизу, у самого крыльца, была площадка, вымощенная камнем, из щелей смотрели розовые цветы чабреца, а дальше шла подстриженная лужайка, и по ней были рассыпаны белые ромашки. И мне припомнился солнечный летний день моего детства. В тот день на бескрайней поляне сквозь рыжие метелки трав ребенок, которым был тогда я, увидел молодую лису, охотившуюся на мышей. Лиса была изящна, вся новенькая с иголочки, прямо из рук творца, ослепительно рыжая, в черных чулках, с белой кисточкой на хвосте. Она услышала и обернулась. Я видел ее живую маску, влажные янтарные глаза. Потом она исчезла. Исчез образ совершенной красоты и мистического смысла. Ребенок заплакал и почувствовал, что в нем пробудился художник.
— Так, значит, Роджер на седьмом небе от счастья, — сказала Рейчел. Я ей все рассказал.
— Но Присцилле нельзя этого говорить, верно?
— Пока нельзя.
— Роджер и эта девица. Противно!
— Знаю. Но вся сложность в Присцилле.
— Что мне делать, Рейчел, что мне делать?
Рейчел, босая, в платье без пояса, не отвечала. Она легонько поглаживала пальцами скулу в том месте, где мне привиделся синяк. Мы оба сидели, откинувшись, в шезлонгах и отдыхали. Но отдыхающая Рейчел была в то же время оживлена, на ее лице появилось знакомое мне выражение, Арнольд называл его «экзальтированным», — румянец каких-то предчувствий тронул обычно бледные, с веснушками щеки и зажег огонь в спокойных светло-карих глазах. Она сидела откинувшись, живая и красивая. Мелко завитые золотистые волосы были расчесаны во все стороны и неаккуратно торчали вокруг головы.
— Как заводные, — сказал я.
— Кто? Кто как заводные?
— Дрозды.
Несколько дроздов, дергаясь, точно игрушечные, расхаживали в подстриженной траве.
— Совсем как мы.
— О чем вы, Брэдли?
— Заводные. Как мы.
— Возьмите еще шоколаду.
— Фрэнсис любит молочный шоколад.
— Мне жалко Фрэнсиса, но я понимаю Кристиан.
— От таких приятельских разговоров про Кристиан мне становится тошно.
— А вы не обращайте внимания. Все это одни ваши мысли.
— Вся моя жизнь — одни мысли. Лучше бы она умерла. У себя в Америке. Я уверен, что она убила своего мужа.
— Брэдли. Я хотела вам сказать, все это неправда, — то, что я тогда говорила об Арнольде.
— Да, я знаю.
— В браке люди иногда говорят разные вещи просто так, нуда, механически, но они идут не от сердца.
— Не от чего?
— Брэдли, ну не будьте таким…
— У меня на сердце так тяжело, словно большой камень в груди. Иногда вдруг чувствуешь над собою гнетущую власть рока.
— Ну, пожалуйста, приободритесь, прошу вас.
— А вы не сердитесь на меня за то, что я был свидетелем… ну, вот как вы и Арнольд тогда?..
— Нет. Наоборот, вы только стали как-то ближе.
— Зачем, зачем она познакомилась с Арнольдом?
— Вы очень привязаны к Арнольду, правда?
— Правда.
— Вы ведь не просто дорожите его мнением? —Нет.
— Как странно это. Он так резок с вами. Часто говорит обидные вещи. Но вы для него очень много значите, я знаю, очень много.
— Давайте слегка переменим тему, хорошо?
— Вы такой смешной, Брэдли. Неземной какой-то. И робкий, как ребенок.
— Меня потрясло появление этой женщины. Вдруг, не ждал не гадал, и бац — пожалуйста. И она уже запустила когти в Арнольда. И в Присциллу.
— А знаете, она красивая.
— И в вас.
— Нет. Но я отдаю ей должное. Вы о ней не так рассказывали.
— Она сильно изменилась.
— Арнольд считает, что вы все еще любите ее.
— Если он так считает, то, верно, потому, что сам влюбился.
— А вы не влюблены в нее?
— Рейчел, вы хотите довести меня до истерики?
— Господи, ну и ребенок же вы в самом деле.
— Только благодаря ей я познал ненависть.
— А вы не мазохист, Брэдли?
— Не болтайте чепухи.
— Мне иногда казалось, что вы получаете удовольствие от нападок Арнольда.
— Арнольд влюблен в нее?
— По-вашему, куда он пошел, распрощавшись с нами?
— В библио… Неужели обратно к ней?
— Конечно.
— Дьявол! Он же виделся с нею всего два-три раза.
— А вы не верите в любовь с первого взгляда?
— Так вы считаете, что он…
— Тогда в пивной он вел с ней очень долгую сердечную беседу. И потом вчера, когда она…
— Не рассказывайте мне, прошу вас. Так он?..
— Голову он не теряет. Он человек земной, но холодный. А вы не от мира сего и теплый. Он обожает всякую суматоху, как он вам говорил, обожает чужие драмы. Он безумно любопытен, ему все надо знать, всем владеть, он во все должен совать нос, всех и каждого исповедать. Из него и вправду вышел бы неплохой исповедник, он умеет поддержать человека, когда захочет. В два счета выудил у Кристиан всю историю вашего брака.
— Боже мой.
— Это еще тогда, в пивной. А вчера, я думаю, она… Ну хорошо, хорошо, не буду. Я только хотела сказать, что я на вашей стороне. Хотите, привезем Присциллу сюда?
— Поздно. О господи, Рейчел, мне как-то не по себе.
— Ну что за человек! Вот. Возьмите меня за руку. Возьмите. Под запотевшими стеклами веранды стало безумно душно и жарко. Земля и трава запахли как-то по-нездешнему, точно воскурения, и больше не отдавали свежестью и дождем. Рейчел придвинула свой шезлонг вплотную к моему. Вес ее близкого обвисшего тела давил на меня, точно мой собственный. Она подсунула руку мне под локоть и довольно неловко переплела свои пальцы с моими. Так два трупа могли бы приветствовать друг друга в день воскрешения из мертвых. Потом она стала медленно поворачиваться на бок лицом ко мне и положила голову мне на плечо. Я чувствовал запах ее пота и свежий чистый аромат только что вымытых волос.
Человек в шезлонге особенно беззащитен. Я тщетно ломал голову над тем, что должно означать это рукопожатие, как мне следует на него ответить, долго ли надо держать ее за руку. А когда она вдруг вытянула шею и неловко, ничуть не смущаясь, потерлась щекой о мое плечо, я неожиданно для себя испытал довольно приятное чувство полнейшей беспомощности. И одновременно сказал:
— Рейчел, встаньте, прошу вас, войдемте в дом.
Она вскочила на ноги. Я тоже встал, но гораздо медленнее. Обвисшая парусина не давала опоры — как она могла так быстро подняться, было выше моего разумения. Вслед за Рейчел я прошел в затемненную гостиную.
— Одну минутку, Брэдли. — Она уже распахнула дверь в коридор. Ее отрывистый голос и решительный вид недвусмысленно показывали, что у нее на уме. Я понял, что, если я немедленно не заключу ее в объятия, случится нечто «непоправимое». Поэтому, закрыв дверь в коридор, я повернулся и обнял ее. Сделал я это не без удовольствия. Я ощутил ладонями горячую пышность ее плеч и снова — ласкающее, давящее прикосновение ее щеки.
— Сядем, Рейчел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
— Так, значит, Роджер на седьмом небе от счастья, — сказала Рейчел. Я ей все рассказал.
— Но Присцилле нельзя этого говорить, верно?
— Пока нельзя.
— Роджер и эта девица. Противно!
— Знаю. Но вся сложность в Присцилле.
— Что мне делать, Рейчел, что мне делать?
Рейчел, босая, в платье без пояса, не отвечала. Она легонько поглаживала пальцами скулу в том месте, где мне привиделся синяк. Мы оба сидели, откинувшись, в шезлонгах и отдыхали. Но отдыхающая Рейчел была в то же время оживлена, на ее лице появилось знакомое мне выражение, Арнольд называл его «экзальтированным», — румянец каких-то предчувствий тронул обычно бледные, с веснушками щеки и зажег огонь в спокойных светло-карих глазах. Она сидела откинувшись, живая и красивая. Мелко завитые золотистые волосы были расчесаны во все стороны и неаккуратно торчали вокруг головы.
— Как заводные, — сказал я.
— Кто? Кто как заводные?
— Дрозды.
Несколько дроздов, дергаясь, точно игрушечные, расхаживали в подстриженной траве.
— Совсем как мы.
— О чем вы, Брэдли?
— Заводные. Как мы.
— Возьмите еще шоколаду.
— Фрэнсис любит молочный шоколад.
— Мне жалко Фрэнсиса, но я понимаю Кристиан.
— От таких приятельских разговоров про Кристиан мне становится тошно.
— А вы не обращайте внимания. Все это одни ваши мысли.
— Вся моя жизнь — одни мысли. Лучше бы она умерла. У себя в Америке. Я уверен, что она убила своего мужа.
— Брэдли. Я хотела вам сказать, все это неправда, — то, что я тогда говорила об Арнольде.
— Да, я знаю.
— В браке люди иногда говорят разные вещи просто так, нуда, механически, но они идут не от сердца.
— Не от чего?
— Брэдли, ну не будьте таким…
— У меня на сердце так тяжело, словно большой камень в груди. Иногда вдруг чувствуешь над собою гнетущую власть рока.
— Ну, пожалуйста, приободритесь, прошу вас.
— А вы не сердитесь на меня за то, что я был свидетелем… ну, вот как вы и Арнольд тогда?..
— Нет. Наоборот, вы только стали как-то ближе.
— Зачем, зачем она познакомилась с Арнольдом?
— Вы очень привязаны к Арнольду, правда?
— Правда.
— Вы ведь не просто дорожите его мнением? —Нет.
— Как странно это. Он так резок с вами. Часто говорит обидные вещи. Но вы для него очень много значите, я знаю, очень много.
— Давайте слегка переменим тему, хорошо?
— Вы такой смешной, Брэдли. Неземной какой-то. И робкий, как ребенок.
— Меня потрясло появление этой женщины. Вдруг, не ждал не гадал, и бац — пожалуйста. И она уже запустила когти в Арнольда. И в Присциллу.
— А знаете, она красивая.
— И в вас.
— Нет. Но я отдаю ей должное. Вы о ней не так рассказывали.
— Она сильно изменилась.
— Арнольд считает, что вы все еще любите ее.
— Если он так считает, то, верно, потому, что сам влюбился.
— А вы не влюблены в нее?
— Рейчел, вы хотите довести меня до истерики?
— Господи, ну и ребенок же вы в самом деле.
— Только благодаря ей я познал ненависть.
— А вы не мазохист, Брэдли?
— Не болтайте чепухи.
— Мне иногда казалось, что вы получаете удовольствие от нападок Арнольда.
— Арнольд влюблен в нее?
— По-вашему, куда он пошел, распрощавшись с нами?
— В библио… Неужели обратно к ней?
— Конечно.
— Дьявол! Он же виделся с нею всего два-три раза.
— А вы не верите в любовь с первого взгляда?
— Так вы считаете, что он…
— Тогда в пивной он вел с ней очень долгую сердечную беседу. И потом вчера, когда она…
— Не рассказывайте мне, прошу вас. Так он?..
— Голову он не теряет. Он человек земной, но холодный. А вы не от мира сего и теплый. Он обожает всякую суматоху, как он вам говорил, обожает чужие драмы. Он безумно любопытен, ему все надо знать, всем владеть, он во все должен совать нос, всех и каждого исповедать. Из него и вправду вышел бы неплохой исповедник, он умеет поддержать человека, когда захочет. В два счета выудил у Кристиан всю историю вашего брака.
— Боже мой.
— Это еще тогда, в пивной. А вчера, я думаю, она… Ну хорошо, хорошо, не буду. Я только хотела сказать, что я на вашей стороне. Хотите, привезем Присциллу сюда?
— Поздно. О господи, Рейчел, мне как-то не по себе.
— Ну что за человек! Вот. Возьмите меня за руку. Возьмите. Под запотевшими стеклами веранды стало безумно душно и жарко. Земля и трава запахли как-то по-нездешнему, точно воскурения, и больше не отдавали свежестью и дождем. Рейчел придвинула свой шезлонг вплотную к моему. Вес ее близкого обвисшего тела давил на меня, точно мой собственный. Она подсунула руку мне под локоть и довольно неловко переплела свои пальцы с моими. Так два трупа могли бы приветствовать друг друга в день воскрешения из мертвых. Потом она стала медленно поворачиваться на бок лицом ко мне и положила голову мне на плечо. Я чувствовал запах ее пота и свежий чистый аромат только что вымытых волос.
Человек в шезлонге особенно беззащитен. Я тщетно ломал голову над тем, что должно означать это рукопожатие, как мне следует на него ответить, долго ли надо держать ее за руку. А когда она вдруг вытянула шею и неловко, ничуть не смущаясь, потерлась щекой о мое плечо, я неожиданно для себя испытал довольно приятное чувство полнейшей беспомощности. И одновременно сказал:
— Рейчел, встаньте, прошу вас, войдемте в дом.
Она вскочила на ноги. Я тоже встал, но гораздо медленнее. Обвисшая парусина не давала опоры — как она могла так быстро подняться, было выше моего разумения. Вслед за Рейчел я прошел в затемненную гостиную.
— Одну минутку, Брэдли. — Она уже распахнула дверь в коридор. Ее отрывистый голос и решительный вид недвусмысленно показывали, что у нее на уме. Я понял, что, если я немедленно не заключу ее в объятия, случится нечто «непоправимое». Поэтому, закрыв дверь в коридор, я повернулся и обнял ее. Сделал я это не без удовольствия. Я ощутил ладонями горячую пышность ее плеч и снова — ласкающее, давящее прикосновение ее щеки.
— Сядем, Рейчел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123