Когда все ушли, Радое с таинственным видом подошел к писарю, сел за его столик, заказал ему водки и только тогда начал разговор:
— Ты, писарь, это самое… так сказать, ученый человек.
— Если я ученый, это в свое время себя окажет, а пока я не желаю, чтобы мне такое говорили! — сказал ему писарь, засунув обе руки в карманы жилета.
— Ладно, ладно, — успокоил его Радое Убогий, — я тебе совсем другое хотел сказать,
— Изволь, говори.
— А ты знаешь… это самое… куда поп пошел из церкви?
— Не знаю. К Анике, наверно.
— К ней. Но есть у меня новость и почище.
А надо знать, что Радое Убогий был вдовец, и не будь он убогим, давно бы нашел себе подругу, а так он все время ждал какую-нибудь вдову, но и тут всякий раз ему перебегали дорогу утешители вдов.
— Что значит почище?
— Почему утром старосты в церкви не было?
— Откуда мне-то знать, — сказал равнодушно писарь и с намеком постучал пустым стаканом по столу.
— Утром во время службы он был у Аники, и в селе говорят, что он там не в первый раз.
— Староста?! — вспылил писарь и грохнул кулаком об стол. — Почему же он скрывает от меня?…
Опрокинув еще стаканчик, он сердито встал и вышел, бешено хлопнув дверью.
А Радое Убогий, посмеиваясь, расплачивался в кабаке за одиннадцать стаканчиков, выпитых писарем.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ, в которой Аника без всяких на то оснований рожает мальчика ровно через тринадцать месяцев после смерти мужа
Прошел изрядный срок с тех пор, как Радое Убогий сказал писарю про старосту с батюшкой, вызвав у того страшный гнев. Не раз еще приходилось писарю выходить из себя, и, кажется, они со старостой поглядывали друг на друга косо.
А Радое Убогий не угомонился, мутил воду, нашептывал, распускал слухи. Но батюшка не обращал на это никакого внимания. Только раз как-то, да и то по-хорошему, по-отечески, пожурил он Радое:
— Если еще услышу, что ты тявкаешь про меня всякую ерунду, я тебе все зубы в глотку вобью и в церкви больше причастия не дам, так и знай!
А Радое Убогий ответил батюшке так, как и подобает отвечать богобоязненному прихожанину:
— Ежели б церковь была зеленная лавка, а причастие — лук, ты мог бы мне его дать или не дать. А ежели мои зубы, поп, в глотке окажутся, то и твоя камилавка не такая уж тесная, чтоб нельзя было насунуть тебе ее на нос да на уши! Ну, а тявкать, поп, я выучился у тебя, еще когда в школярах бегал.
Батюшка, человек умный, ничего не ответил Радое и только бросил грустный, сочувственный взгляд на «заблудшую овцу», способную даже священнику набить камилавку на уши.
Впрочем, называть Радое «заблудшей овцой» было бы неверно: скорее уж он был «заблудшим бараном», так как, упустив третью вдову и потеряв надежду когда-нибудь жениться, он поднял в селе такой шум, что староста с писарем стали подумывать, как бы ему укоротить язык.
Но кто бы в селе слушал Радое, кабы не произошло одно событие.
Был большой праздник, благовещенье, кажется, и в Прелепницу собрался народ даже из других сел. А уж если народ собирался, поп Пера не упускал случая поговорить с церковной кафедры. Лет пять назад поп Пера вбил себе в голову, что не худо бы ему стать депутатом скупщины, и с тех пор часто разглагольствовал в церкви. Райя из Крман однажды сказал в присутствии многих: «А что, люди, уж батюшка Пера за нас постоял бы!» И не один он так думал, но самое главное, что так думал поп Пера.
С того времени батюшка зачастил и в кабак. Там он то и дело бил по столу кулаком и восклицал: «Они там, наверху, не знают, что народу нужно, а сказать им об этом некому!» Во многие свои церковные проповеди он вворачивал такое изречение: «Народ нуждается в хороших заступниках как перед богом, так и перед земными властями. До бога достойный заступник донесет народные моления, а до земных властей народные чаяния!»
Вот и на благовещенье батюшка произнес проповедь, а в той проповеди самой важной была такая мысль: на ниве, оставшейся без хозяина, все должны трудиться сообща (при этих словах Радое закашлялся, но поп довел свою речь до конца, а после не дал ему причаститься). Что хотел батюшка сказать, то и сказал весьма благолепно; божья служба окончилась, и все чинно вышли на церковную паперть и остановились, чтобы поговорить о том о сем, как и положено почтенным людям.
Тут и отец Пера, и староста, и один член общинной управы, и староста из села Буринаца, потом бывший староста Райко, лавочник Йова, Исайло из Драйковаца и многие другие. Не было только в том обществе кабатчика и писаря; оба были в кабаке, всяк при своем деле.
На лавку под каштаном, что так красиво раскинул ветви у церкви, сели батюшка, Исайло и староста, а остальные кто остался на ногах и оперся на палку, кто притащил камень и уселся. Закурили самокрутки и трубки, и потекла беседа.
Исайло из Драйковаца сказал, что слышал от людей, которые ездили в город на рынок, будто в России холера, ну, а раз речь зашла об этом, лавочник стал долго и обстоятельно рассказывать, как брат его дедушки умер от холеры. «Посмотрел он, брат, на нас всех разом (я тогда мальчишка был), схватился руками за живот и в одночасье помер!» Потом поговорили немного о чуме, но батюшка счел своим долгом дать такую справку:
— Чумы, брат, не существует. Нельзя доказать исторически, что она существует: она больше так, в народных песнях.
Староста из Буринаца завел разговор о новом налоге на вооружение, ему об этом сказал уездный писарь. Отец Пера, как человек, метящий в депутаты, решил, разумеется, что ему и тут надо сказать свое слово:
— Что касается вооружения, то оно совершенно необходимо, но лично я против налоговой системы вооружения!
Староста эту батюшкину мысль переиначил по-своему, то есть он был и за вооружение и за налог, а нам уже известно, что этот староста налоги любит.
После этого советник, член общинной управы, заметил, что надо бы побелить церковь, но, поскольку эту тему никто не поддержал, разговор перекинулся на другое, и, когда всласть наговорились уже и стали подниматься на ноги, чтобы двинуться помаленьку к батюшкиному дому, неожиданно подошел Радое Убогий и сказал:
— С праздником вас, дай вам бог счастья!
Обычно Радое ходит не спеша, вразвалку, а тут, видно, торопился, приветствие свое выпалил на ходу и злорадно захихикал.
— Дай бог счастья и тебе! — ответили ему.
— Дай бог, — продолжал Радое, — чтоб этот праздник принес нам добра всякого! Дай бог, чтобы год был урожайным, чтобы овцы ягнились, чтобы коровы телились, чтобы даже вдовы — дай боже — рожали только мальчиков! — закончил Радое, подняв руку, как будто держал заздравную чашу, а сам все злорадно хихикал, оглядывая всех подряд.
У батюшки подкатил ком к горлу, но он взял себя в руки и попытался обратить все в шутку:
— Э… э… э… ну и длинная у тебя здравица!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53