Прока (рассерженно). А почему бы нет, например?
Гина. Если можешь ты, кум Агатон, сможет и он.
Агатон. Ну, сможет, я не говорю, что не сможет, но только ты посмотри на него, каков он. Посмотри на него, пожалуйста! Тридцать лет сох в общинном архиве, выглядит, как изголодавшийся клоп, вылезший из старой кожи.
Гина. Ию-у-у!
Агатон. А уж если управлять имуществом, надо обладать глоткой, чтобы орать, надо обладать кулаком, чтобы стучать им по столу и перед адвокатом, и перед съемщиком, и перед мастером, который ремонтирует хозяйство.
Гина. Прости, кум Агатон, но я думаю, что мы пришли сюда не для того, чтобы оскорблять друг друга, а собрались в память покойного, чтобы погоревать, как полагается родне. (Плачет).
Сарка. Господи, кума Гина, опять ты плачешь?
Прока. Оставьте женщину, пускай поплачет; покойный ей родня, вот она и горюет.
Сарка. Но разве нет здесь родственников и кроме нее?
Трифун. Может быть, у женщины сердце мягкое.
Прока. Конечно!
Сарка. Коли так, Трифун, то и у меня сердце мягкое; все знают, какое у меня мягкое сердце, но ведь я не плачу.
Агатон. Прошу тебя, кума Гина, не считай за обиду то, что я сказал о Проке. Это так только, примера ради. Если ты принимаешь это так близко к сердцу, мы можем и не говорить о Проке. Можем взять, например, Трифуна.
Трифун. Ну-ка, давай послушаем!
Агатон. Пожалуйста, поручите ему управление имуществом. Попробуйте поручить ему…
Трифун. Не понимаю, почему бы и не поручить?
Агатон. Не обижайся, пожалуйста, ведь в своей семье мы можем быть откровенными. Потому, брат, что ты не выпускаешь карт из рук. У тебя руки заняты, не свободны, чтобы управлять имуществом.
Трифун. Я не проиграл, Агатон, ни одной твоей копейки.
Агатон. Не проиграл, действительно, не проиграл. Не думаю, чтобы ты проиграл хоть одну копейку и из денег покойного. Нет! Но, знаешь, как может случиться: получишь арендную плату, сунешь в карман, сядешь с приятелями, сдадут карты, и выпадет тебе туз. Ну, как теперь, сможешь ли ты не спустить арендную плату?
Трифун. Никогда!
Агатон. Не говорю, что ты сделаешь это по своей воле, но ведь, знаешь, как бывает: когда на руках туз, досадно упустить случай. А если и не так, пусть тебе не выпадет туз, пусть ты даже карт в руки не возьмешь, и все-таки, братец, ты должен признать – что не годится, то не годится!
Трифун. Не понимаю, почему?
Агатон. А потому, братец, что у тебя никакого дела нет. Сколько я тебя знаю, ты только «здешний». Трифун Спасич, здешний. Никогда ничем ты не занимался.
Трифун. А зачем?
Агатон. Ну, конечно, тебе это не нужно. Занятие – только обуза для человека. Но если, братец, нет у тебя никакого занятия, ты не можешь быть опекуном. Ей-богу, не можешь! А когда мы и тебя исключим, скажите, кто у нас останется?
Mича. Как кто, а я? Разве я не существую?
Агатон. Существуешь, я не говорю, что не существуешь, но существуешь вроде как в воздухе.
Mича. Как, в воздухе? Что вы имеете в виду?
Агатон. Понимаешь, ухватить тебя не за что…
Мича. Не знаю, зачем вам понадобилось хвататься за меня?
Агатон. Ну, хорошо. Я хочу сказать: у тебя никак не держится наследство. Ты получил поело отца много денег, и все они каким-то образом уплыли, все уплыли от тебя.
Мича. Я учился на эти деньги.
Агатон. Учился, правильно, только дорого обошлось тебе это учение, и, самое главное, не вижу я, какая тебе от него польза. Службы у тебя нет, ремесла ты никакого не знаешь, никаких прибылей не имеешь.
Мича. Нет пользы, я не говорю, что есть, но в конце концов человек учится вовсе не для того, чтобы извлекать какую-то пользу, а просто, чтобы стать образованным.
Агатон. Ну вот, именно потому, что ты образованный человек, ты и не сможешь распоряжаться имуществом. Одно дело – учение, другое – имение. В школе ты можешь выучиться, как делать химию, но не сможешь научиться, как получить арендную плату от съемщиков, если они, например, ночью сбежали и унесли вещи.
Трифун. Что же это, один не годится, другой не годится, этот – то, а тот – это; другими словами, если хорошенько перетасовать карты, окажется, что только Агатон способен управлять имуществом.
Агатон. Так и есть, Трифун! Знаешь ли ты, что такое волость на пятьдесят две тысячи триста семьдесят четыре жителя? Пятьдесят две тысячи триста семьдесят четыре жителя, а стоит мне только крикнуть: «Смирно!» – и все пятьдесят две тысячи триста семьдесят четыре жителя становятся во фронт, смотрят мне прямо в глаза и дрожат. Дрожат, а то как же! Вот, дорогой Трифун, что значит управлять!
Трифун. Да, если только съемщики захотят становиться во фронт!
Агатон. Будь спокоен, уж я их поставлю.
Явление второе
Те же и Даница.
При ее появлении все умолкают, только переглядываются и дают понять друг другу, что при ней следует молчать. Даница несет на подносе кутью и угощает всех.
Симка (при появлении Даницы толкает локтем Виду, которая сидит рядом с ней, и шепчет). Ну, слава богу, наконец догадались угостить нас.
Агатон (крестится, угощается). Царство ему небесное!
Танасие (крестится и угощается). Да будет земля ему пухом!
Вида крестится и угощается. Гина, когда очередь доходит до нее, начинает плакать.
Сарка. Боже мой, кума Гина, тебя словно наняли.
Гина. Тяжело мне! (Крестится, угощается). Да простит его господь бог!
Mича (когда Даница подходит к нему, восхищенный, встает). Кто бы мог подумать, что в доме, полном печали и горя, такое свежее и очаровательное явление! (Угощается,).
Aгaтон (Данице, которая продолжает обходить всех по очереди с подносом). Ваша тетя, вероятно, больна?
Даница. Нет, но она старая женщина, а я решила ее заменить.
Агатон. Ну, конечно, вы помоложе, и разумеется…
Симка ревниво тащит его за полу пиджака, прерывая разговор. Даница, закончив обносить всех, уходит.
Явление третье
Те же, без Даницы.
Mича (после того как Даница ушла, провожаемая его взглядом). Действительно, прелестная девочка, надо признать!
Симка (Агатону). Что ты, ей-богу: старый, а пускаешься в разговор с нею!
Агатон. Я только хотел, знаешь, немного порасспросить ее.
Симка. О чем расспрашивать? Ты здесь не в волости, а на поминках. О чем тебе ее спрашивать?
Вида. Видишь ли, Симка, по правде сказать, и надо бы порасспросить. Нам необходимо все знать: ведь то, что получилось, настоящий позор; собрались мы, его родня и семья, как говорится, а чужой человек нас принимает и угощает.
Агатон. Что поделаешь, кума Вида, таково последнее желание покойного, и мы не можем обойти его волю.
Сарка. А кому, например, он сообщил свою последнюю волю?
Танасие. Верно, верно! Последняя его воля – это завещание, а завещание еще не вскрыто.
Агатон. И не будет вскрыто, пока не пройдет сорок дней со дня смерти покойного.
Прока. Знаешь, Агатон, я вчера прочитал закон и расспросил нашего старосту-юриста и еще кое-кого из адвокатов, которые приходят в общину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19