Или на крыше товарняка поехали искать край по-сытнее нашенского. На восток, на юго-восток. Там, говорят, из-за корочки хлеба не давятся, там даже мясо настоящее жрут. Потому что в тех местах война не проходила.
Но возможно и так, что сидят все трое в каталажке за незаконные действия на рынке с честными советскими гражданами, сидят и ноют, скулят через замочную скважину: «Дяденька милиционер, отпусти… Отпусти, мы детдомовские…» А что с них возьмешь, у них ничего и никого нет. Подержат да отпустят, припугнув для острастки. А наш беспризорный брат — пуганый. Чем больше пужают, тем больше не боится.
Васька вспомнил, как однажды они козу сперли. Попробовали доить, а она такая дура — не доится. Держали ее под домом в подвале, пока она не заблеяла от голода на весь поселок.
— Вывернуть карманы, — сказала Анна Михайловна и пошла по ряду. Все вывернули, и Васька вывернул, размышляя над тем, что вот Анна Михайловна, воспитательница, — не дура, не чета той козе. А простой истины не понимает. Кто же станет прятать ценные вещи в дурацких карманах? И без них в одежде столько тайных мест, что на спор мешок картошки вынес бы со склада, если бы тебя пустили на тот склад… А уж для всяких там мелочей вроде ножичка, денег или корки хлеба — тысяча самых загашных мест, попробуй-ка их сыщи! Можно в ботинок под стельку положить, сунуть в манжетину штанов, в трусы между ног или сбоку под мышкой… А то за подкладкой, а то и в кармане у самой воспитательницы, пока она проверяет.
Рядом с Васькой стоял Грачев Сашка, Грач, заложив что-то за щеку, громко сосал и чмокал. Вот тоже вариант — положить в рот и молчать, покуда шарят. Анна Михайловна проверила у Васьки карманы, посмотрела у Грачева, пошла дальше.
— У тебя чего? — спросил Васька. Грач высунул изо рта кусочек жмыха и тут же убрал обратно.
— Подумаешь, — сказал Васька и вынул свой компас. — Смотри! Только руками не лапай!
— Часы? — спросил Грач. У него получилось: «Чаши».
— Дура, компас это. Стороны света показывает.
— Дай посмотреть! — У него вышло: «Вайошошеть».
— А ты жмых!
— Посмотреть?
— Пощупать… — сказал Васька. — Языком… Я только лизну…
— Ладно, — подумав, согласился Грач. — Лизни. — И предупредил: — Зубами не грызи, он тоненький.
Незаметно обменялись, Грач уткнулся в компас, стал искать север и юг. А Васька только засунул в рот жмых, впился зубами. Авось отколется краешек. Напрасные усилия, жмых был как каменный. Повезло Грачу: неделю можно сосать. Интересно, где он свой жмышок прячет на ночь? Небось так и держит во рту. Полезешь, полруки отхватит. А что, если компас попробовать прятать в рот? Не залезет разве? Рот как резина, его и растянуть можно. Но ведь компас не жмых, он от слюней испортиться может…
Васька снова изо всех сил надавил на жмых зубами. Чтобы протянуть время, затеял с Грачом отвлекающий разговор.
— Нашел юг? — получилось: «Нафолюг».
— Что? — спросил Грач.
— Нафолюг?
Грач ничего не понял, но сообразил, куда гнет Васька. Пора возвращать жмых, а то ничего не останется, будь он трижды каменный. Получив свой жмых, Грач внимательно осмотрел его со всех сторон, произнес с обидой:
— Ну и зубы у тебя! Вон сколько выскреб!
— Он не скребется, — сказал Васька.
— Что я, не вижу!
— Ты думаешь, компас не портится, когда его без умения крутят?
— Подумаешь, север, юг… Ну и что? Васька сказал Грачу, как по секрету:
— А то, что на юге этого жмыха завались. Говорят, около станции валяется в кучах, на него никто и не смотрит.
— На жмых? — произнес Грач так удивленно, что чуть не подавился своим жмышком. Вот бы был номер, если бы Грач проглотил его! Он бы заплакал от жалости.
Ваське стало так смешно, он сказал:
— Что жмых, они им коров кормят.
— Врешь?
— Еще свиней, — добавил Васька с превосходством. — А я тебе не скотина, чтобы его жевать… Не свинья какая-нибудь.
Васькин компас был отомщен. Но тут Грач опомнился, крикнул:
— Ах ты Сморчок! Ты все от зависти придумал!
— Что за шум? — спросила, повернувшись, Анна Михайловна.
Она закончила обыск и теперь стояла, глядя на строй. Глаза у нее были синие, этот цвет шел откуда-то из глубины ее, он не согревал. Временами даже казалось, что она никого кругом не видит, а взгляд ее сосредоточен на чем-то, что за пределами окружающего.
Вот и сейчас она молча смотрела, но ничего не видела. Опомнившись, произнесла быстро, чтобы ребята приготовились к обеду, помыли руки.
Все ждали этих слов и с криками «ура» ринулись прямо к столовой. Анна Михайловна предусмотрительно перекрыла вход, встав в дверях, и крикнула, что пускать будет с чистыми руками, когда накроют. Ее не слушались, толпились у дверей, заглядывали в щелку.
Васька смог всунуть один глаз между остальной ребятней и сразу углядел, что в столовой дежурит Боня (полное имя было Бонифаций), а на Васькино обеденное место положена тощая пайка.
Ребята кричали из-за двери:
— Боня, мне горбушку! Мне горбушку!
Каждый кричал, и каждый хотел горбушку. А где возьмешь столько горбушек? Васька не стал кричать из-за двери. Он шмыгнул во двор и залез со стороны окна. Он наперед всех сообразил, что в столовой уже открыли окна: на дворе весна. Карабкаясь, пробормотал: «Наши войска захватили высоту „Н“…"Васька лег животом на подоконник, сразу оценив, что раздача еще не кончилась и можно отсюда, как маршал с высоты, обозреть окрестности и влиять на ход боя. Противником в сражении был Боня, а добычей в победе — крупная горбушка. Стоило начинать сражение.
Васька сказал негромко:
— Боня! Боня! Я тебе что покажу…
Бонифаций раскладывал пайки, а на Ваську не среагировал. Лишь глаз скосил в его сторону. В это время он считал: «Двадцать один, двадцать два, двадцать три…""Ну, подожди, — подумал Васька. — Буду дежурить, ты у меня запляшешь. Ты у меня танец живота будешь на пороге исполнять».
Васька, как на экране, представил картину, поменяв сейчас себя и Боню местами. Боня канючит с подоконника, а Васька положил ему тоненькую, как стеклышко, пайку, добавок перенес другому. Но от вымышленной картины легче не стало. Воспользовавшись, что Анну Михайловну атаковали от входа, Васька под шумок крикнул:
— Бонифаций! Положи мне горбушку!
Как и предполагал Васька, тот лишь отмахнулся:
— Иди, Сморчок! Не засть мне свет. Нет у меня для всех горбушек.
— Мне не для всех, мне для меня.
— Где я возьму? — спросил Боня.
— Поищи, — настаивал Васька. Он понял, что разведка кончилась, пора бросать в бой главные силы. Почти независимо произнес: — А у меня тут компас, между прочим…
— Какой компас? — спросил вроде бы без любопытства Боня, но приблизился, стараясь разглядеть, что там держит Васька в своей руке.
— Настоящий военный компас, — отчеканил Васька энергично. — В темноте светится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Но возможно и так, что сидят все трое в каталажке за незаконные действия на рынке с честными советскими гражданами, сидят и ноют, скулят через замочную скважину: «Дяденька милиционер, отпусти… Отпусти, мы детдомовские…» А что с них возьмешь, у них ничего и никого нет. Подержат да отпустят, припугнув для острастки. А наш беспризорный брат — пуганый. Чем больше пужают, тем больше не боится.
Васька вспомнил, как однажды они козу сперли. Попробовали доить, а она такая дура — не доится. Держали ее под домом в подвале, пока она не заблеяла от голода на весь поселок.
— Вывернуть карманы, — сказала Анна Михайловна и пошла по ряду. Все вывернули, и Васька вывернул, размышляя над тем, что вот Анна Михайловна, воспитательница, — не дура, не чета той козе. А простой истины не понимает. Кто же станет прятать ценные вещи в дурацких карманах? И без них в одежде столько тайных мест, что на спор мешок картошки вынес бы со склада, если бы тебя пустили на тот склад… А уж для всяких там мелочей вроде ножичка, денег или корки хлеба — тысяча самых загашных мест, попробуй-ка их сыщи! Можно в ботинок под стельку положить, сунуть в манжетину штанов, в трусы между ног или сбоку под мышкой… А то за подкладкой, а то и в кармане у самой воспитательницы, пока она проверяет.
Рядом с Васькой стоял Грачев Сашка, Грач, заложив что-то за щеку, громко сосал и чмокал. Вот тоже вариант — положить в рот и молчать, покуда шарят. Анна Михайловна проверила у Васьки карманы, посмотрела у Грачева, пошла дальше.
— У тебя чего? — спросил Васька. Грач высунул изо рта кусочек жмыха и тут же убрал обратно.
— Подумаешь, — сказал Васька и вынул свой компас. — Смотри! Только руками не лапай!
— Часы? — спросил Грач. У него получилось: «Чаши».
— Дура, компас это. Стороны света показывает.
— Дай посмотреть! — У него вышло: «Вайошошеть».
— А ты жмых!
— Посмотреть?
— Пощупать… — сказал Васька. — Языком… Я только лизну…
— Ладно, — подумав, согласился Грач. — Лизни. — И предупредил: — Зубами не грызи, он тоненький.
Незаметно обменялись, Грач уткнулся в компас, стал искать север и юг. А Васька только засунул в рот жмых, впился зубами. Авось отколется краешек. Напрасные усилия, жмых был как каменный. Повезло Грачу: неделю можно сосать. Интересно, где он свой жмышок прячет на ночь? Небось так и держит во рту. Полезешь, полруки отхватит. А что, если компас попробовать прятать в рот? Не залезет разве? Рот как резина, его и растянуть можно. Но ведь компас не жмых, он от слюней испортиться может…
Васька снова изо всех сил надавил на жмых зубами. Чтобы протянуть время, затеял с Грачом отвлекающий разговор.
— Нашел юг? — получилось: «Нафолюг».
— Что? — спросил Грач.
— Нафолюг?
Грач ничего не понял, но сообразил, куда гнет Васька. Пора возвращать жмых, а то ничего не останется, будь он трижды каменный. Получив свой жмых, Грач внимательно осмотрел его со всех сторон, произнес с обидой:
— Ну и зубы у тебя! Вон сколько выскреб!
— Он не скребется, — сказал Васька.
— Что я, не вижу!
— Ты думаешь, компас не портится, когда его без умения крутят?
— Подумаешь, север, юг… Ну и что? Васька сказал Грачу, как по секрету:
— А то, что на юге этого жмыха завались. Говорят, около станции валяется в кучах, на него никто и не смотрит.
— На жмых? — произнес Грач так удивленно, что чуть не подавился своим жмышком. Вот бы был номер, если бы Грач проглотил его! Он бы заплакал от жалости.
Ваське стало так смешно, он сказал:
— Что жмых, они им коров кормят.
— Врешь?
— Еще свиней, — добавил Васька с превосходством. — А я тебе не скотина, чтобы его жевать… Не свинья какая-нибудь.
Васькин компас был отомщен. Но тут Грач опомнился, крикнул:
— Ах ты Сморчок! Ты все от зависти придумал!
— Что за шум? — спросила, повернувшись, Анна Михайловна.
Она закончила обыск и теперь стояла, глядя на строй. Глаза у нее были синие, этот цвет шел откуда-то из глубины ее, он не согревал. Временами даже казалось, что она никого кругом не видит, а взгляд ее сосредоточен на чем-то, что за пределами окружающего.
Вот и сейчас она молча смотрела, но ничего не видела. Опомнившись, произнесла быстро, чтобы ребята приготовились к обеду, помыли руки.
Все ждали этих слов и с криками «ура» ринулись прямо к столовой. Анна Михайловна предусмотрительно перекрыла вход, встав в дверях, и крикнула, что пускать будет с чистыми руками, когда накроют. Ее не слушались, толпились у дверей, заглядывали в щелку.
Васька смог всунуть один глаз между остальной ребятней и сразу углядел, что в столовой дежурит Боня (полное имя было Бонифаций), а на Васькино обеденное место положена тощая пайка.
Ребята кричали из-за двери:
— Боня, мне горбушку! Мне горбушку!
Каждый кричал, и каждый хотел горбушку. А где возьмешь столько горбушек? Васька не стал кричать из-за двери. Он шмыгнул во двор и залез со стороны окна. Он наперед всех сообразил, что в столовой уже открыли окна: на дворе весна. Карабкаясь, пробормотал: «Наши войска захватили высоту „Н“…"Васька лег животом на подоконник, сразу оценив, что раздача еще не кончилась и можно отсюда, как маршал с высоты, обозреть окрестности и влиять на ход боя. Противником в сражении был Боня, а добычей в победе — крупная горбушка. Стоило начинать сражение.
Васька сказал негромко:
— Боня! Боня! Я тебе что покажу…
Бонифаций раскладывал пайки, а на Ваську не среагировал. Лишь глаз скосил в его сторону. В это время он считал: «Двадцать один, двадцать два, двадцать три…""Ну, подожди, — подумал Васька. — Буду дежурить, ты у меня запляшешь. Ты у меня танец живота будешь на пороге исполнять».
Васька, как на экране, представил картину, поменяв сейчас себя и Боню местами. Боня канючит с подоконника, а Васька положил ему тоненькую, как стеклышко, пайку, добавок перенес другому. Но от вымышленной картины легче не стало. Воспользовавшись, что Анну Михайловну атаковали от входа, Васька под шумок крикнул:
— Бонифаций! Положи мне горбушку!
Как и предполагал Васька, тот лишь отмахнулся:
— Иди, Сморчок! Не засть мне свет. Нет у меня для всех горбушек.
— Мне не для всех, мне для меня.
— Где я возьму? — спросил Боня.
— Поищи, — настаивал Васька. Он понял, что разведка кончилась, пора бросать в бой главные силы. Почти независимо произнес: — А у меня тут компас, между прочим…
— Какой компас? — спросил вроде бы без любопытства Боня, но приблизился, стараясь разглядеть, что там держит Васька в своей руке.
— Настоящий военный компас, — отчеканил Васька энергично. — В темноте светится!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58