Золотистые вьющиеся волосы ее посылали ей привет, личико сияло ровным загаром этого лета, на ней был топ цветов радуги, загорелый узкий живот украшен был пирсингом в пупке, изображающим серебряного человечка – голого отшельникааскета, который сидел в позе лотоса в овальном углублении ее пупка, как в маленькой пещере.
Член отшельника был эрегирован, и он невозмутимо созерцал свой серебряный фаллос.
Она обвела поездной туалет вдохновенным взглядом: как же она боялась этих вагонных туалетов в детстве, как страшилась их вони, их смрадных луж и тряпок, их железных педалей с пупырышками, их лязга и жестяных ведер с непонятными буквами… Страшилась, но больше не боится, наоборот, туалет показался ей прекрасным, родным – он был просторнее и величественнее, чем тесные клаустрофобические туалеты европейских поездов с их глупой пластмассой и душным запахом химических освежителей воздуха. Здесь же все было настоящим, кондовым, крупным, как и должно быть в России, просторное окно было привольно замазано краской, и этот загадочный цвет – то ли зеленый, то ли серый, то ли желтый, и крупные размашистые мазки большой кисти – все это выглядело как фрагмент живописного полотна, сверху было нацарапано нецензурное слово, и сквозь прозрачные царапины видны были проносящиеся леса.
Волна любви к Родине как логическое завершение триады, состоящей из волн любви к бабушке и к себе, накатила на Машу, она наклонилась к окну и поцеловала царапину, составляющую чер точку над буквой «Й», и сквозь эту царапину поцеловала леса, дачи, заводы, овраги и реки родной страны.
Тем временем в другом конце вагона, в другом туалете девочка по имени Катя Сестролицкая достала из шелкового мешочка с иероглифами крошечный шарик, напоминающий жемчужину. Она положила его на ладонь и тоже, как и Маша Аркадьева, глянула в зеркало. Собственная красота в очередной раз заворожила ее…
Она была столь же хороша, как и Маша, но в другом духе: субтильная, словно ребенок, с очень белой кожей, с темными гладкими волосами, с темными, чуть раскосыми глазами, немного похожая на японскую девочку, с припухшими губами – столь яркими на ее овальном личике, что они всегда казались накрашенными. Она смотрела на себя без той робкой влюбленности, с какой глядела на себя отраженная Маша, – Катя Сестролицкая глядела на себя оком заговорщицы, она словно была шпионом, а ее отражение – сообщницей, которой она собиралась поведать секретную информацию.
Ее взгляд и тонкое запястье, глядящее из черных рукавов китайской рубашки, все это было паролем, внимая которому она собиралась узнать саму себя. Минувшую ночь она также не спала, но нигде не тусовалась, а лежала в старой комнате одного московского сквота и молча смотрела на «жемчужину». Теперь она положила шарик в рот – он мгновенно растворился у нее на языке, оставив сладкое послевкусие. Через минуту туалет, где она находилась, стал кабиной космического корабля, оборудованный приборами будущего, унитаз и раковина расцвели лампочками, кнопками, датчиками, зеркало обратилось в светящийся волнистый экран, на котором возникла прелестная инопланетянка, стройная как стебелек, в черно-синей униформе своего звездолета – ее белое личико цветок трепетало и что-то безмолвно шептало детскими устами, словно испившими межгалактической крови – что-то она пыталась сказать: я… я?
Вроде бы она хотела обнажить это «я» – то ли в инопланетянке, то ли на кране, то ли в пульте управления полетом… Горизонтальное движение поезда грациозно вывернулось в вертикальное: теперь все неслось вверх… Фамилия девушки – Сестролицкая – тоже участвовала в ее переживании, и, не в силах найти свое «я», она желала обнаружить ее в «лице сестры». Лицо сестры на льдистом экране таяло и мерцало, в нем мелькали различные отражения, отсветы, и на какой-то миг – на долю секунды, на сахарную лимонную дольку секунды – она увидела чудесное лицо Маши Аркадьевой, ее золотистые волосы, ее влюбленные глаза – словно два зеркала, обнявшие вагончик с двух сторон, сообщались меж собою по двум каналам восхищения.
Два полурастворившихся «я» отразились друг в друге. Катя стояла в вагонном туалете, в поезде, несущемся в Крым. И она продолжала там стоять, внезапно околдованная созерцанием герба Украины, который был изображен на расписании, случайно попавшем ей на глаза. Она видела этот герб тысячу раз, но никогда его прежде не замечала, и вдруг ей открылась его странность, его загадочность – этот вензель в духе сецессии, символ, придуманный во времена символизма – удивительный усложненный трезубец Посейдона, почемуто ставший гербом не слишком морской страны, – что он значит, этот знак? Катя почувствовала, что этот знак говорит что-то, она должна его разгадать – он словно соткался в глубинах ее галлюцинаций.
И она разгадала: это были два «я», точнее, «я» и его отражение, и оба – «я» и отражение – пустили корни, обросли завитками, срослись, образовав между собой фигуру, напоминаю щую восьмерку, – знак бесконечности, и эта бесконечность и соединяла, и в то же время навеки отделяла «я» и его отражение, как отделяет зеркальная амальгама.
Между «я» и его отражением располагается бесконечность, бездна, и имя этой бездны – Зеркало.
Так расшифровала герб Украины Катя Сестролицкая.
Почему же Украина пометила себя этим мудрым знаком бога морей? Потому что ей принадлежит полуостров Крым, царство Черномора, одно из самых таинственных мест на свете.
Туда они все и направлялись.
Катя вернулась в купе, ответив на все вопросы, которые задала ей жемчужина. Ей казалось, она успешно сдала некий экзамен.
В купе было сонно. Коля Поленов спал как полено на нижней полке. Маша Аркадьева лежала на верхней с закрытыми глазами, улыбаясь. На другой верхней полке Яша Яхонтов писал в своем дневнике: «И вот свершилось: я еду на Казантип.
Но что такое "я"? Кто едет на Казантип в моем лице?»
Последняя фраза показалась ему странной, он даже несколько раз потрогал пальцами свое лицо, но продолжал писать: «Мое "я " состоит, как минимум, из двух "я". Я это Я.Я. (Яша Яхонтов). На пляже или лежа в ванне, когда я гляжу на свое голое тело, я хочу вытатуировать на нем фразу:
«Здесь живет мое "я"». Но когда я в одежде, то начинаю думать, что "я " живет между телом и одеждой.
Более того, иногда "я " начинает жить в самой одежде. Оно живет в моих кроссовках, джинсах, в моих майках, даже в часах. Вещи – это круто».
В этот момент в купе вошла еще одна девушка – Юля Волховцева. Ее все знали, но никто не ожидал ее здесь увидеть. Решение ехать на Казантип с этой компанией явилось к ней внезапно, и в последний момент она подбежала к поезду за пол минуты до отправления и запрыгнула в него безбилетницей и все это время шла по вагонам, высматривая друзей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38