И обволакивает влажная жара. Миную ресторанчик с выставленным меню на английском; внутри видны одни только европейцы. А вот и гостиница. У входа пара крепких охранников в зеленых мундирах, с мачете у пояса. Мне встречались в жизни более любезные ночные стражи, даже когда их будишь. Они немного говорят по-английски, пропускают меня, их сменяет девушка-портье, она предлагает мне номер, и я иду за ней. На третьем этаже слышатся звуки включенных телевизоров, все двери распахнуты, в коридоре стоит пивной автомат. Девушка показывает мне мою комнату, я лучше понимаю ее жесты, чем слова. Она перечисляет услуги для постояльцев: смена белья через день, парикмахер на пятом этаже, портной на втором и так далее. Каждый номер имеет две двери. Она советует оставлять на ночь открытой деревянную, но запирать железную решетчатую. Похоже, именно так все здесь и поступают. Девушка называет стоимость номера, я плачу.
Включаю потолочный вентилятор; уф, наконец-то можно отдышаться под струей прохладного воздуха! В путеводителе я прочел, что оставлять его на ночь включенным не рекомендуется: можно заполучить жестокую простуду, которую лечат только в больнице. Еще я прочел, что нельзя давить местных тараканов, даже если любишь спорт. В ванной на полу я увидел одного — громадного. И пожалел, что не обут в котурны.
Мое окно выходит на один из тех узеньких каналов, что заросли густыми зелеными травами. На улице люди молча едят суп. Вероятно, где-то здесь, вокруг отеля, простирается город, но сейчас он невидим. Завтра я на него взгляну.
Мне удалось чуточку освежиться под скупыми струйками душа, большего и не требовалось. Я подумал, не хлебнуть ли воды оттуда же, но решил, что не стоит. Затем я принарядился. Мой черный костюм. Мой красный вышитый галстук.
Девушка-портье любезно проводила меня до тротуара, кликнула моторикшу, который заменяет здесь такси, и дала ему указанный мной адрес. Еще она сообщила мне расценки и велела не давать вознице ни одного бата сверх положенного.
И только когда он высадил меня перед нужным зданием, мое сердце забилось как сумасшедшее. Посольство Франции. Весь фасад увешан флагами. Вспыхивают огни фейерверка.
План Блеза в принципе выглядел безупречным — 14 июля. Он советовал мне идти в посольство именно в этот вечер и ни в какой другой. На всякий случай я спросил, чем могу отблагодарить его. На всякий случай он тут же дал мне адрес, где можно купить фальшивый «Ролекс»: по его словам, он знал, кому перепродать эти часики в Париже. В этом я и не сомневался.
Меня не спрашивают, откуда я взялся, это и без того видно; парень на входе явно не физиономист, он всего лишь «выкликала» в шикарном фраке, с маленьким незаметным аппаратиком в руке, которым он щелкает, фиксируя количество гостей. Я не называю ему своего имени и прохожу по мостику, ведущему в средоточие празднества. Именно в этот момент, против всякого ожидания, я и почувствовал себя в Азии.
Ничего похожего на тусовки, к которым я привык, особенно на 14 июля, как его празднуют у нас, на площади Бастилии.
Такое впечатление, будто я заблудился во времени. Не вижу на лицах ни тени беспокойства, никакого жадного ожидания и лихорадочного стремления к веселью. Вместо этого учтивые, слегка утомленные улыбки, мягкие жесты, врожденная элегантность, словом, воплощение ностальгического свода правил для тех, кто ощущает себя в своем кругу, среди себе подобных, затерянных на этом заморском островке цивилизации, в тысяче миль от всяких национальных праздников. В толпе гостей неслышно скользят бои. Я стою поодаль, прислонившись к плетеному барьерчику у дорожки, идущей вдоль склона, чуть выше бассейна, вокруг которого столпилось большинство приглашенных. Отсюда я не виден, зато мне хорошо видно все, что творится внизу. Люди танцуют под музыку, подобранную как нельзя лучше; никогда еще я не слышал мелодий и ритмов, так идеально объединяющих поколения и континенты. Ничего общего с безумными ритмами парижских танцполов. А вот шампанское как раз имеет вполне французский вкус. Я пытаюсь расслышать, о чем болтает группа весьма хорошеньких женщин. Чувствуется, что это главный, а может, и единственный в году раут для всех работающих здесь французов. За моей спиной хлопают на ветру великолепные желтые расписные портьеры, я осторожно заглядываю в комнату: шикарно одетая парочка, возбужденная до крайности, ведет бой на компьютере, который завывает и щелкает, как автоматы в кафе. Официант протягивает мне поднос с какими-то сине-бело-красными шариками. Я пробую. Сладковатые, с легким привкусом тмина.
Молодая женщина, стоящая невдалеке, улыбается, глядя, как я жую.
— Вы, видно, недавно приехали.
— Всего десять минут назад. Она вежливо смеется.
— Нет, я имела в виду — в Бангкок.
— Четыре часа назад.
Она снова смеется. Ее тело окутывает сари из великолепной голубой ткани; в противоположность остальным женщинам она не пожелала щеголять в платье от знаменитых кутюрье.
— Какая погода сейчас в Париже?
— А как вы догадались, что я именно оттуда?
— О, тут не может быть никаких сомнений, я так и вижу, как вы выходите из метро.
— На станции «Георг Пятый»?
— Скорее на «Пантен»note 46. Теперь моя очередь рассмеяться.
— Скажите, что это за гигантский купол вон там, слева?
— Это стадион Лумпхини. Советую вам посмотреть там матч тайского бокса, это потрясающее зрелище.
— А где же знаменитый золотой Будда?
— Он слишком далеко, отсюда не видно.
— А плавучий рынок?
— Вы что, начитались дорожных путеводителей? Мне ужасно хотелось спросить, не служит ли ее муж в посольстве, не работает ли она здесь сама и живет ли в Таиланде круглый год. Но я побоялся, что она ответит на все это утвердительно, и предпочел остаться в неведении. В догадках, так сказать.
И вдруг на меня словно дохнуло жаром, но климат и выпивка были тут ни при чем. Горячая волна обожгла мне внутренности и поднялась к лицу.
— Скажите, вон тот молодой человек с газетой подмышкой, он кто?
— Который? Тот, что поставил бокал рядом с деревом? Его зовут Лоране, он секретарь культурного атташе.
— Ах, вот как!
— Вполне симпатичный юноша, правда, чуточку жеманный; он приехал сюда меньше года назад, но, кажется, уже вполне прилично адаптировался.
Белый костюм. Из кармана выглядывает широкий блокнот. Он пожимает протянутые руки, не прерывая беседы с каким-то молодым парнем. Затем, учтиво извинившись, отходит на минутку к пожилому господину, сидящему среди гостей за столом, что-то шепчет ему на ухо, читает запись из блокнота (господин кивает) и возвращается к своему собеседнику, подхватив на ходу бокал с подноса.
Ну до чего же он хорош, мистер Лоуренс! Вспомнив это прозвище, я улыбаюсь. Мистер Лоуренс… Можно ли назвать Бертрана иначе, видя его таким — сияющим, уверенным в себе, в полном блеске секретарских обязанностей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Включаю потолочный вентилятор; уф, наконец-то можно отдышаться под струей прохладного воздуха! В путеводителе я прочел, что оставлять его на ночь включенным не рекомендуется: можно заполучить жестокую простуду, которую лечат только в больнице. Еще я прочел, что нельзя давить местных тараканов, даже если любишь спорт. В ванной на полу я увидел одного — громадного. И пожалел, что не обут в котурны.
Мое окно выходит на один из тех узеньких каналов, что заросли густыми зелеными травами. На улице люди молча едят суп. Вероятно, где-то здесь, вокруг отеля, простирается город, но сейчас он невидим. Завтра я на него взгляну.
Мне удалось чуточку освежиться под скупыми струйками душа, большего и не требовалось. Я подумал, не хлебнуть ли воды оттуда же, но решил, что не стоит. Затем я принарядился. Мой черный костюм. Мой красный вышитый галстук.
Девушка-портье любезно проводила меня до тротуара, кликнула моторикшу, который заменяет здесь такси, и дала ему указанный мной адрес. Еще она сообщила мне расценки и велела не давать вознице ни одного бата сверх положенного.
И только когда он высадил меня перед нужным зданием, мое сердце забилось как сумасшедшее. Посольство Франции. Весь фасад увешан флагами. Вспыхивают огни фейерверка.
План Блеза в принципе выглядел безупречным — 14 июля. Он советовал мне идти в посольство именно в этот вечер и ни в какой другой. На всякий случай я спросил, чем могу отблагодарить его. На всякий случай он тут же дал мне адрес, где можно купить фальшивый «Ролекс»: по его словам, он знал, кому перепродать эти часики в Париже. В этом я и не сомневался.
Меня не спрашивают, откуда я взялся, это и без того видно; парень на входе явно не физиономист, он всего лишь «выкликала» в шикарном фраке, с маленьким незаметным аппаратиком в руке, которым он щелкает, фиксируя количество гостей. Я не называю ему своего имени и прохожу по мостику, ведущему в средоточие празднества. Именно в этот момент, против всякого ожидания, я и почувствовал себя в Азии.
Ничего похожего на тусовки, к которым я привык, особенно на 14 июля, как его празднуют у нас, на площади Бастилии.
Такое впечатление, будто я заблудился во времени. Не вижу на лицах ни тени беспокойства, никакого жадного ожидания и лихорадочного стремления к веселью. Вместо этого учтивые, слегка утомленные улыбки, мягкие жесты, врожденная элегантность, словом, воплощение ностальгического свода правил для тех, кто ощущает себя в своем кругу, среди себе подобных, затерянных на этом заморском островке цивилизации, в тысяче миль от всяких национальных праздников. В толпе гостей неслышно скользят бои. Я стою поодаль, прислонившись к плетеному барьерчику у дорожки, идущей вдоль склона, чуть выше бассейна, вокруг которого столпилось большинство приглашенных. Отсюда я не виден, зато мне хорошо видно все, что творится внизу. Люди танцуют под музыку, подобранную как нельзя лучше; никогда еще я не слышал мелодий и ритмов, так идеально объединяющих поколения и континенты. Ничего общего с безумными ритмами парижских танцполов. А вот шампанское как раз имеет вполне французский вкус. Я пытаюсь расслышать, о чем болтает группа весьма хорошеньких женщин. Чувствуется, что это главный, а может, и единственный в году раут для всех работающих здесь французов. За моей спиной хлопают на ветру великолепные желтые расписные портьеры, я осторожно заглядываю в комнату: шикарно одетая парочка, возбужденная до крайности, ведет бой на компьютере, который завывает и щелкает, как автоматы в кафе. Официант протягивает мне поднос с какими-то сине-бело-красными шариками. Я пробую. Сладковатые, с легким привкусом тмина.
Молодая женщина, стоящая невдалеке, улыбается, глядя, как я жую.
— Вы, видно, недавно приехали.
— Всего десять минут назад. Она вежливо смеется.
— Нет, я имела в виду — в Бангкок.
— Четыре часа назад.
Она снова смеется. Ее тело окутывает сари из великолепной голубой ткани; в противоположность остальным женщинам она не пожелала щеголять в платье от знаменитых кутюрье.
— Какая погода сейчас в Париже?
— А как вы догадались, что я именно оттуда?
— О, тут не может быть никаких сомнений, я так и вижу, как вы выходите из метро.
— На станции «Георг Пятый»?
— Скорее на «Пантен»note 46. Теперь моя очередь рассмеяться.
— Скажите, что это за гигантский купол вон там, слева?
— Это стадион Лумпхини. Советую вам посмотреть там матч тайского бокса, это потрясающее зрелище.
— А где же знаменитый золотой Будда?
— Он слишком далеко, отсюда не видно.
— А плавучий рынок?
— Вы что, начитались дорожных путеводителей? Мне ужасно хотелось спросить, не служит ли ее муж в посольстве, не работает ли она здесь сама и живет ли в Таиланде круглый год. Но я побоялся, что она ответит на все это утвердительно, и предпочел остаться в неведении. В догадках, так сказать.
И вдруг на меня словно дохнуло жаром, но климат и выпивка были тут ни при чем. Горячая волна обожгла мне внутренности и поднялась к лицу.
— Скажите, вон тот молодой человек с газетой подмышкой, он кто?
— Который? Тот, что поставил бокал рядом с деревом? Его зовут Лоране, он секретарь культурного атташе.
— Ах, вот как!
— Вполне симпатичный юноша, правда, чуточку жеманный; он приехал сюда меньше года назад, но, кажется, уже вполне прилично адаптировался.
Белый костюм. Из кармана выглядывает широкий блокнот. Он пожимает протянутые руки, не прерывая беседы с каким-то молодым парнем. Затем, учтиво извинившись, отходит на минутку к пожилому господину, сидящему среди гостей за столом, что-то шепчет ему на ухо, читает запись из блокнота (господин кивает) и возвращается к своему собеседнику, подхватив на ходу бокал с подноса.
Ну до чего же он хорош, мистер Лоуренс! Вспомнив это прозвище, я улыбаюсь. Мистер Лоуренс… Можно ли назвать Бертрана иначе, видя его таким — сияющим, уверенным в себе, в полном блеске секретарских обязанностей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54