Нам хорошо. Мы довольны и счастливы.
Она восторгается фотографиями, так что они уже сослужили мне службу. Они немного ее напугали и в то же время заставили ощутить себя частью большого мира — такого огромного и волнующего, — и чтобы унять волнение, она пьет еще.
Мы обсуждаем фотки, и я ей рассказываю о своих мучениях, когда я пытался придумать, что написать, чтобы текст подходил к фотографиям, и хотя она делает вид, что все так и должно быть, я вижу — она польщена, что я говорю с ней о «муках творчества» как с человеком, который все это знает и хорошо разбирается в этом деле. За окном — серые сумерки. Скоро стемнеет.
Мы сидим совсем рядом, так близко друг к другу, и вот наступает переломный момент. Мне кажется, я сейчас потеряю сознание, упаду в космическую пустоту. Я протягиваю руку и обнимаю ее за талию. Это так странно и так интимно — ощущать ее теплую кожу под блузкой. Это — как смерть. Она смотрит на меня с невинным, наивным восторгом и благодарностью — ей так приятно быть рядом с любимым племянником. Я привлекаю ее к себе, и этот невинный восторг у нее в глазах рассыпается в пыль, когда я целую ее в губы. Ее губы — они даже лучше, чем ее горячий живот у меня под ладонью.
33
Я закрываю глаза и пропихиваю язык еще дальше ей в рот. Какая-то доля секунды — но Господи Боже, ее рот, как горячая печь, доисторический огонь, расплавленная карамелька для взрослых. Как самый лучший приход, когда замирает сердце. Я чувствую, как у меня напряглись соски. У нас общие гены, общая кровь — они стремятся друг к другу. Так жарко, невероятно жарко.
Потом она отстраняется и смотрит на меня, удивленная, ошеломленная и растерянная, но я вижу, что она не сердится. Наоборот, ее это, кажется, забавляет. Лицо у нее все горит, и у меня — тоже, но я себя чувствую очень уверенно. Я снова добился, чего хотел, я готов покорить очередную вершину. У меня все под контролем. Я — решительный и надежный, умелый ведущий, которому можно довериться. Как будто я — старший, а она — младшая.
— Билли. Что ты делаешь?
— Хорошо провожу время.
— Так нельзя.
— Почему? Тебе не понравилось? — я сам поражаюсь тому, как хрипло и сдавленно звучит мой голос. А я-то думал, что владею собой.
Она молчит, а потом говорит:
— А мне надо было об этом задуматься?
И я понимаю, что она — моя.
— Нет, ты вообще ни о чем не думай. Просто пойдем со мной. — Я встаю и беру ее за руку. Она тоже встает.
— Куда? — говорит. Так растерянно. Господи, это так возбуждает. Все так волнующе. И неизбежно. Это — судьба. Я снова целую ее. Я такой огромный, а она такая маленькая. И хотя я уверен в себе и, вообще, крут и неслаб, когда я целую ее, у меня перехватывает дыхание. Она отвечает на мой поцелуй — пусть всего лишь на долю секунды, — и это правильно и чудесно, легко и пронзительно. Свободной рукой я хватаю бутылку вина и веду тетю к ней в спальню.
— Билли, нам надо поговорить.
— Я хочу, чтобы ты разделать. Хочу увидеть тебя без всего.
Она снова краснеет. Я отпиваю вина прямо из горлышка.
— Ты всегда этого хотел? — спрашивает она.
— Да, наверное. Я не знаю.
А разве я один такой?
— Я должна тебя остановить. Но я не хочу. Никогда не хотела тебя останавливать… — Она имеет в виду, что раньше она всегда потакала моим проказам и покрывала меня перед предками. Она всегда была за меня, всегда…
Мы уже в спальне, но она держится напряженно. Отошла от меня, встала поодаль. Меня слегка раздражает, что она никак не избавится от своей роли доброй тетушки, и при этом она вся такая застенчивая, такая робкая, как невинная девушка… и меня это тоже бесит. Неужели она не понимает, как это здорово?! Я передаю ей бутылку, и она тоже пьет прямо из горлышка, и все опять — сексуальное и приятное. Пока она пьет, я подхожу к ней вплотную и расстегиваю пуговицу у нее на джинсах.
— Билли, не надо. Прости меня. Я не могу. Это безумие. Ты, правда, этого хочешь?
Уже слишком поздно. Я еще успеваю подумать, что если все должно прекратиться, то прекращать надо прямо сейчас — но уже слишком поздно. Я миновал точку невозвращения, но дело даже не в этом. Если остановиться сейчас, то получится как-то даже и неудобно — получится, что весь этот всплеск был впустую. Если остановится сейчас, то останется лишь мрачный привкус, послевкусие секса, но без самого секса. Так что надо идти до конца. Мы оба пьяные. И я, понятное дело, ее не люблю, хотя я не очень знаю, что значит «любить» — во всяком случае, я к ней не испытываю никаких романтических чувств, хотя мне нравится притворяться, что что-то такое есть. Притворяться — перед собой. Не перед ней. Просто я ее хочу, и мне кажется, что она мне даст. И нам обоим будет приятно и интересно.
Я становлюсь все нахальнее и наглее, как будто мы с ней дразним Бога, как будто наш грех — это гордая, самоуверенная демонстрация нашей свободы, и она принимает игру — с отчаянием, граничащим с безрассудством, — чтобы не думать о том, что происходит на самом деле. Но, как всегда, в ней есть что-то такое, что мне недоступно, что от меня ускользает, что вне пределов моей досягаемости — она моя, но лишь постольку-поскольку, — она все равно остается загадкой, как и любая другая женщина. Но все равно это так замечательно: вставить собственной тете, тем более, такой милой и славной тете — большой эрегированный член. Это приятно для моего самолюбия, да и вообще — просто приятно. Я чувствую, как разбухает мое «эго», надувается, как воздушный шар, и хотя вокруг — вовсе не чистое небо, а стаи летучих мышей и взвихренный черный ветер, мне все равно хорошо. Но я не боюсь за свое самолюбие — его ничто не пробьет. Или, может быть, это любовь.
Все происходит как шквал дождя, как маленькая, но свирепая буря в ее мягкой постели. Это так здорово — познать ее тело вот так. Это как некое неуловимое знание где-то внутри, экстраполяция подсознания, тайное подозрение вне всех пределов, мечта, воплотившаяся в реальность, мечта, которая далась тебе в руки и стала твоей. Это как чудо, которое ошеломляет. Как изумительное извращение. Мы — в другом мире. У нее потрясающее влагалище для женщины ее возраста — тугое, упругое, тесное. Похоже, она не часто занимается сексом.
Я не знаю, хочу ли я видеть ее глаза — я смотрю ей в глаза, но это совсем не опасно, потому что ее глаза плотно зажмурены. Я смотрю на нее — на всю. Я лижу и обсасываю ее разгоряченную штучку, мой напрягшийся член прижимается к ее гладкой икре. Даже ее влагалище — может быть, я его пару раз видел раньше, мельком, случайно, когда был совсем маленьким, — кажется таким близким, таким знакомым. Она вся пронизана сексуальностью, вся такая уступчивая и покорная, ее соки пенятся у меня на губах. Такая нежная, ласковая… и волосы у нее на лобке — такие мягкие, и от нее так вкусно пахнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Она восторгается фотографиями, так что они уже сослужили мне службу. Они немного ее напугали и в то же время заставили ощутить себя частью большого мира — такого огромного и волнующего, — и чтобы унять волнение, она пьет еще.
Мы обсуждаем фотки, и я ей рассказываю о своих мучениях, когда я пытался придумать, что написать, чтобы текст подходил к фотографиям, и хотя она делает вид, что все так и должно быть, я вижу — она польщена, что я говорю с ней о «муках творчества» как с человеком, который все это знает и хорошо разбирается в этом деле. За окном — серые сумерки. Скоро стемнеет.
Мы сидим совсем рядом, так близко друг к другу, и вот наступает переломный момент. Мне кажется, я сейчас потеряю сознание, упаду в космическую пустоту. Я протягиваю руку и обнимаю ее за талию. Это так странно и так интимно — ощущать ее теплую кожу под блузкой. Это — как смерть. Она смотрит на меня с невинным, наивным восторгом и благодарностью — ей так приятно быть рядом с любимым племянником. Я привлекаю ее к себе, и этот невинный восторг у нее в глазах рассыпается в пыль, когда я целую ее в губы. Ее губы — они даже лучше, чем ее горячий живот у меня под ладонью.
33
Я закрываю глаза и пропихиваю язык еще дальше ей в рот. Какая-то доля секунды — но Господи Боже, ее рот, как горячая печь, доисторический огонь, расплавленная карамелька для взрослых. Как самый лучший приход, когда замирает сердце. Я чувствую, как у меня напряглись соски. У нас общие гены, общая кровь — они стремятся друг к другу. Так жарко, невероятно жарко.
Потом она отстраняется и смотрит на меня, удивленная, ошеломленная и растерянная, но я вижу, что она не сердится. Наоборот, ее это, кажется, забавляет. Лицо у нее все горит, и у меня — тоже, но я себя чувствую очень уверенно. Я снова добился, чего хотел, я готов покорить очередную вершину. У меня все под контролем. Я — решительный и надежный, умелый ведущий, которому можно довериться. Как будто я — старший, а она — младшая.
— Билли. Что ты делаешь?
— Хорошо провожу время.
— Так нельзя.
— Почему? Тебе не понравилось? — я сам поражаюсь тому, как хрипло и сдавленно звучит мой голос. А я-то думал, что владею собой.
Она молчит, а потом говорит:
— А мне надо было об этом задуматься?
И я понимаю, что она — моя.
— Нет, ты вообще ни о чем не думай. Просто пойдем со мной. — Я встаю и беру ее за руку. Она тоже встает.
— Куда? — говорит. Так растерянно. Господи, это так возбуждает. Все так волнующе. И неизбежно. Это — судьба. Я снова целую ее. Я такой огромный, а она такая маленькая. И хотя я уверен в себе и, вообще, крут и неслаб, когда я целую ее, у меня перехватывает дыхание. Она отвечает на мой поцелуй — пусть всего лишь на долю секунды, — и это правильно и чудесно, легко и пронзительно. Свободной рукой я хватаю бутылку вина и веду тетю к ней в спальню.
— Билли, нам надо поговорить.
— Я хочу, чтобы ты разделать. Хочу увидеть тебя без всего.
Она снова краснеет. Я отпиваю вина прямо из горлышка.
— Ты всегда этого хотел? — спрашивает она.
— Да, наверное. Я не знаю.
А разве я один такой?
— Я должна тебя остановить. Но я не хочу. Никогда не хотела тебя останавливать… — Она имеет в виду, что раньше она всегда потакала моим проказам и покрывала меня перед предками. Она всегда была за меня, всегда…
Мы уже в спальне, но она держится напряженно. Отошла от меня, встала поодаль. Меня слегка раздражает, что она никак не избавится от своей роли доброй тетушки, и при этом она вся такая застенчивая, такая робкая, как невинная девушка… и меня это тоже бесит. Неужели она не понимает, как это здорово?! Я передаю ей бутылку, и она тоже пьет прямо из горлышка, и все опять — сексуальное и приятное. Пока она пьет, я подхожу к ней вплотную и расстегиваю пуговицу у нее на джинсах.
— Билли, не надо. Прости меня. Я не могу. Это безумие. Ты, правда, этого хочешь?
Уже слишком поздно. Я еще успеваю подумать, что если все должно прекратиться, то прекращать надо прямо сейчас — но уже слишком поздно. Я миновал точку невозвращения, но дело даже не в этом. Если остановиться сейчас, то получится как-то даже и неудобно — получится, что весь этот всплеск был впустую. Если остановится сейчас, то останется лишь мрачный привкус, послевкусие секса, но без самого секса. Так что надо идти до конца. Мы оба пьяные. И я, понятное дело, ее не люблю, хотя я не очень знаю, что значит «любить» — во всяком случае, я к ней не испытываю никаких романтических чувств, хотя мне нравится притворяться, что что-то такое есть. Притворяться — перед собой. Не перед ней. Просто я ее хочу, и мне кажется, что она мне даст. И нам обоим будет приятно и интересно.
Я становлюсь все нахальнее и наглее, как будто мы с ней дразним Бога, как будто наш грех — это гордая, самоуверенная демонстрация нашей свободы, и она принимает игру — с отчаянием, граничащим с безрассудством, — чтобы не думать о том, что происходит на самом деле. Но, как всегда, в ней есть что-то такое, что мне недоступно, что от меня ускользает, что вне пределов моей досягаемости — она моя, но лишь постольку-поскольку, — она все равно остается загадкой, как и любая другая женщина. Но все равно это так замечательно: вставить собственной тете, тем более, такой милой и славной тете — большой эрегированный член. Это приятно для моего самолюбия, да и вообще — просто приятно. Я чувствую, как разбухает мое «эго», надувается, как воздушный шар, и хотя вокруг — вовсе не чистое небо, а стаи летучих мышей и взвихренный черный ветер, мне все равно хорошо. Но я не боюсь за свое самолюбие — его ничто не пробьет. Или, может быть, это любовь.
Все происходит как шквал дождя, как маленькая, но свирепая буря в ее мягкой постели. Это так здорово — познать ее тело вот так. Это как некое неуловимое знание где-то внутри, экстраполяция подсознания, тайное подозрение вне всех пределов, мечта, воплотившаяся в реальность, мечта, которая далась тебе в руки и стала твоей. Это как чудо, которое ошеломляет. Как изумительное извращение. Мы — в другом мире. У нее потрясающее влагалище для женщины ее возраста — тугое, упругое, тесное. Похоже, она не часто занимается сексом.
Я не знаю, хочу ли я видеть ее глаза — я смотрю ей в глаза, но это совсем не опасно, потому что ее глаза плотно зажмурены. Я смотрю на нее — на всю. Я лижу и обсасываю ее разгоряченную штучку, мой напрягшийся член прижимается к ее гладкой икре. Даже ее влагалище — может быть, я его пару раз видел раньше, мельком, случайно, когда был совсем маленьким, — кажется таким близким, таким знакомым. Она вся пронизана сексуальностью, вся такая уступчивая и покорная, ее соки пенятся у меня на губах. Такая нежная, ласковая… и волосы у нее на лобке — такие мягкие, и от нее так вкусно пахнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53