Однако Хитчу показалось, что его глаза сверкнули на лице, которое в одно и то же время было и старше, и странно моложе, чем он помнил. Куда-то ушли глубокие линии, которые доминировали на этом суровом лице.
— Я захватила не все свои шляпы, — объяснила Синди. Она выглядела в этой темной комнате с панелями орехового дерева, тяжелой мебелью и стеллажами с книгами в кожаных переплетах так же неуместно, как радуга в угольной шахте. — У меня одиннадцать законченных моделей и материал для нескольких еще, но вы должны понять, что это только рабочие модели.
— Да, конечно, — вежливо пробормотала судья.
Она выглядела немного обескураженной, и уже не впервые за последнее время.
Пора уходить, дорогая, молча призвал Хитч.
Никогда в жизни он бы не пригласил се сюда. Решение прийти принадлежало Синди. Она видела во сне, что Хитч зовет ее. И он должен был сознаться, что никогда в жизни так не радовался, как заметив рыжеволосое, веснушчатое видение, появившееся в дверях солярия. Он почувствовал, как тепло проникло глубоко в его душу и выплеснулось наружу, подобно растаявшему свечному воску.
Во время их вчерашнего нескончаемого ужина она сказала, что могла бы уехать завтра, если не будет ему нужна. Или поищет работу и жилье где-то здесь.
— Я не обязана оставаться в Ричмонде, — серьезно объяснила она. — В этом и прелесть независимости. Я могу уехать, куда захочу, делать то, что захочу, и никому нет до меня никакого дела.
Мне есть, подумал он, но не осмелился произнести это вслух. Время еще не пришло, и к тому же у него не было оснований полагать, что она хочет это услышать.
— Синди, как ты думаешь, что можно сделать с цветами, которые прислали? — спросила Джанет после того, как демонстрация шляп была закончена. — Может, ты принесешь сюда по несколько цветков из каждого букета?
Огромные букеты прибывали все утро; в основном, как подумал Хитч, они были призваны не порадовать, а произвести впечатление.
— С удовольствием. В эту комнату хочется принести что-то яркое.
— Может, тебе разложить несколько твоих… шляпок вокруг? — пошутила судья.
Хитч, который никогда не слышал от матери ничего даже отдаленно напоминающего шутку, чуть не свалился со стула.
Остаток недели прошел в мучительной смене надежд, разочарований, привыкания и откровений. Вызванный Джанет Хитчкок на дом доктор сказал, что пока слишком рано ждать каких-то изменений, но все выглядит обнадеживающе.
Хитч соорудил временный кабинет в своей спальне, а в середине недели ненадолго наведался в Ричмонд, чтобы ликвидировать небольшой возникший там кризис. Миллер Гроув — или Бак, как его называла Синди, — был выдающимся генератором идей, но совсем не умел контактировать с клиентами. Но Синди! Синди была просто находкой. Если бы его спросили всего неделю назад, Хитч бы ответил, что она никогда в жизни не впишется в семейный уклад его родителей.
Но это Синди стала писать благодарственные открытки. Это Синди облегчила труд сиделок, читая мистеру Хитчкоку вслух газеты и старый роман Форрестера о Второй мировой войне. Она даже приспособилась работать здесь над своими шляпами, позируя время от времени и спрашивая мнение больного.
— Эта мне что-то не нравится. Как вам кажется, не слишком ли много цветов? Я бы могла снять вот эти. А может, добавить с другой стороны? — И кивала головой, словно получила ответ.
Это Синди называла его мать по имени. Он опешил, когда в первый раз услышал, как она сказала:
— Джанет, вы забыли сегодня позавтракать.
Мы с Энни пожарили оладьи.
Энни. Она называла и слуг по именам. До сих пор, насколько было известно Хитчу, никто никогда не называл эту женщину, которая командовала на кухне как генерал, иначе чем миссис Кюбер.
В этот вечер Хитч воспользовался редким моментом, оказавшись с Синди наедине, чтобы поблагодарить ее за все, что она сделала. Они встретились перед кабинетом отца. Хитч направлялся в свою комнату, где собирался просмотреть последнюю кипу факсов и электронную почту, а Синди шла по своим собственным делам.
— Не знаю, как и благодарить тебя. Ты сделала…
Она прижала палец к его губам. Это была ее первая ошибка. Дотронуться до него. Он поймал ее палец, поцеловал его и взял ее за руку.
— Я серьезно. Это как проделать брешь в Великой Китайской или в Берлинской стене. Ты заставила их плясать под свою дудку — мою мать и даже моего отца. Я почти уверен, что он пытался улыбнуться, когда ты рассказывала ему о том, как я едва не сшиб тебя.
К этому моменту она практически была в его объятиях, сводя его с ума теплым цветочным запахом своих волос. Она улыбнулась. Вообще-то это скорее была усмешка, но он снова это почувствовал: то, что его заливает расплавленный свечной воск. И он поцеловал ее и, возможно, даже отнес бы наверх, в свою спальню, чтобы поцеловать еще, если бы быстрые шаги его матери не нарушили это колдовство.
Едва дыша, они смотрели друг на друга.
— Я понимаю теперь, почему тебя зовут Синди , — прошептал он.
— Я говорила тебе это, — сказала она, отодвинувшись на безопасное расстояние.
Пропустив мимо ушей эти ее слова, он сказал:
— Это сокращенно от слова «зажигательный». Громким голосом он произнес:
— Мама, ты не возражаешь, если я займу твой факс на несколько минут?
Царственным кивком головы Джанет дала разрешение. Хитч подумал: пронесло. Если бы его мать потрудилась взглянуть на него, она бы запустила в него книгой или, по крайней мере, прочла лекцию о моральной распущенности. А может, даже и не поняла бы его состояния… Хотя она и его отец, должно быть, размягчились, по крайней мере, один раз в ранние годы своего брака, иначе Хитча бы не было в этом мире.
В понедельник на следующей неделе Джанет Хитчкок высказалась в том духе, что ее сыну пора возвращаться в Ричмонд.
— Ты больше ничем не можешь здесь помочь.
Процесс выздоровления Джорджа будет медленным, а я уверена, что ты должен жить собственной жизнью.
То, что эти слова задели его за живое, свидетельствовало о том, что он потерял бдительность.
— Да, ты права. Нам пора уезжать. Ты всегда можешь позвонить, если что.
Судья подняла одну бровь. Если бы две, это бы означало: мне это не нравится, сэр. Одна поднятая бровь означала: вы опасно близки к проявлению неуважения к суду.
Он готовился услышать обвинения. Приговор он уже слышал.
— Ты хочешь сказать мне что-то еще?
— Синди может остаться. Джорджу, кажется, нравится ее общество.
Хитч надолго лишился дара речи. Он сказал себе, что это было напряженное время для всех них — а для его матери в первую очередь, к тому же она никогда не отличалась особой тактичностью.
Но это было так же запредельно, как услышать десятилетнему мальчику, что у его отца есть дела поважнее, чем смотреть, как он играет в футбол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32