– Кто оформлял ваш дом? Нанси Эверард?
– Точно. – Кин прошел к телефону, а Лесия, не спрашивая разрешения, налила в чайник воды и поставила его на плиту.
– Вы всегда так ревностно выполняете инструкции? – жестковато поинтересовался Кин, поднимая брови и убирая руку с телефонной трубки.
– Всегда, когда их дает врач. Но я и правда не отказалась бы от чая… если только вы не возражаете.
И подумала нервно, что, пока она заваривает и пьет этот чай, у нее есть основания оставаться с Кином, выполняя предписание доктора Брауна.
– Ничуть, – ответил Кин коротко.
Неловкими от смущения пальцами она достала заварочный чайник и чашки, сахарницу, молоко, чайные ложки, разложила и расставила все это на подносе.
Гостиная была просторной и элегантно обставленной, с большими незашторенными окнами, которые выходили в сад, где темнели листья кустарников и в серебристом сиянии луны виднелась неподвижная глянцевая гладь бассейна, почти сливавшаяся с мерцающей бескрайней поверхностью моря.
Когда Кин захотел зажечь свет, Лесия воскликнула:
– О, пожалуйста, не надо. Вид такой восхитительный.
– А вы сумеете без света разлить чай по чашкам?
– Я хорошо вижу в темноте.
Девушка разлила чай, добавила ему две чайные ложки сахара и поставила перед ним на широкий кофейный столик чашку с блюдцем.
– Обычно я не пью чай с сахаром, – безразличным тоном заметил он.
– Но сегодня выпьете, – строго сказала Лесия, стараясь, однако, чтобы ее голос не звучал слишком матерински или начальственно. – Сахар поглощает избыток адреналина.
Она уже ждала, что Кин категорически откажется, но он только сказал:
– Тогда вы и себе сделайте такой же. – И добавил мягко, хотя с явным предостережением: – Как правило, мной не так легко командовать.
О, в этом Лесия ничуть не сомневалась.
– Некоторые мужчины, – заметила она холодно, – так упиваются собственным мужеством, что забывают, что они такие же люди, как и все.
– И вы считаете меня одним из них?
– Нет, – ответила она безмятежно. – Вы не настолько глупы.
Воцарилось напряженное молчание, потом Кин сказал вкрадчиво:
– Я не нуждаюсь в том, чтобы со мной нянчились, Лесия.
– Если приготовить чашку чая означает, по-вашему, нянчиться, – возразила она, – значит, вы просто не знаете, что это такое. Нянчиться – это когда вам приносят завтрак в постель или трут спину под душем.
И тут же она пожалела, что привела именно эти примеры.
В темноте его улыбка, мгновенная и пугающая, была похожа на ослепительную белую вспышку. Ничего не ответив, он поднял чашку с блюдцем, которые поставила перед ним Лесия. В полной тишине послышалось слабое звяканье фарфора о фарфор, и Кин негромко чертыхнулся. Она быстро спросила:
– Вам очень больно?
– Не слишком.
– Это просто шок, – сказала она самым будничным тоном. – Не удивительно, если принять во внимание, чтб вам пришлось сегодня испытать. Но сладкое непременно поможет. Хотите, я подержу вам чашку?
И без того высокое мнение Лесии о его характере поднялось еще на несколько градусов, когда он сквозь зубы пробормотал:
– Разумеется, не хочу. Но если обязательно надо, чтобы этот проклятый сахар попал в мой организм, вам придется мне помочь, поскольку сам я вряд ли справлюсь.
Лесия обошла стол кругом и села рядом с ним на диван. Хотя Кин не смотрел на нее, она кожей чувствовала его напряженность. Сосредоточенно сдвинув брови, она поднесла чашку к его четко очерченным губам.
Все равно что кормить тигра, подумала она.
Эта непрошеная и опасная близость постепенно разжигала в ней глубоко тлеющее пламя чувственности. Сцепив зубы, она подносила ему чашку до тех пор, пока весь чай не был выпит.
Потом Кин сказал:
– Моя мать умерла от ожогов.
О Боже!
– Как жаль. Сегодняшнее несчастье, должно быть, вызвало у вас ужасные воспоминания, – тихо сказала Лесия.
– Да. – Кин долго молчал, прежде чем заговорить снова. – Она нечаянно уронила свечу, и на ней загорелась одежда. Она бросилась вверх по лестнице. Ее не успели догнать, она добежала до моей двери и распахнула ее настежь. Я тогда подумал, что вижу кошмарный сон.
Лесия машинально положила ладонь ему на руку. Кин сидел неподвижно.
– Когда сегодня эта женщина закричала, – выговорил он хрипло, – я вспомнил все так отчетливо. Не то чтобы я когда-нибудь забывал, но большей частью мне удавалось отодвинуть воспоминания в прошлое, которому они принадлежат. Я до сих пор слышу, как кричит моя мать – от чудовищной боли, от безграничного ужаса. Одежда на ней пылала – и волосы…
Лесия не могла больше выдержать. Она обхватила его за плечи, обняла изо всех сил, прижалась щекой к его щеке, испытывая лишь невыразимое словами, глубокое, пронзительное сострадание, пытаясь передать ему вместе со своим теплом хотя бы малую частицу собственных сил. Его руки сомкнулись вокруг нее; тихо ахнув, девушка ощутила, как напряглись его мускулы, в следующий миг он приподнял ее и, посадив к себе на колени, крепко сжал в судорожном порыве.
– Странно… – Голос его звучал отрешенно, почти бесстрастно. – Но больше я ничего не могу вспомнить. Я знаю, что отец набросил на нее одеяло с моей кровати, что она пролежала несколько месяцев в больнице, прежде чем умерла, но в памяти ничего этого не сохранилось – одна пустота. Я тогда жил у дяди с тетей, должно быть, они оберегали меня.
Но ту страшную ночь он так и не смог забыть…
– Все хорошо, – тихонько приговаривала Лесия, не вдумываясь в смысл своих слов и стараясь лишь, насколько это было в ее силах, хоть немного успокоить его. – Все уже позади. Все хорошо…
Сколько времени они сидели так, она не знала. Они не разговаривали, не шевелились. Крепко обнявшись, сидели в темной гостиной и слушали стук сердец друг друга.
Лесия проснулась, зевнула и потянулась, разминая онемевшие мышцы, и только тогда поняла, что лежит, привалившись к чему-то теплому; и это теплое дышит.
Пытаясь вспомнить, где находится, она отчетливо различила биение двух сердец – своего собственного, частое и взволнованное, и другого – размеренное и спокойное, прямо у своего уха.
Медленно и настороженно она приоткрыла веки.
Они с Кином лежали, вытянувшись на диване, их головы были рядом на маленькой диванной подушечке. Ночью они, как видно, поменялись местами, и Лесия теперь лежала между Кином и диванной спинкой, ее левый бок прижимался к его боку, а лицом она уткнулась ему в шею. Его длинные пальцы покоились на ее бедре.
Лесия затаила дыхание. Если она попытается перебраться через него, он немедленно проснется…
Кин пошевелился, и ее охватил трепет и горячее желание дать ему все, чего он пожелает.
Лесия вскинула ресницы и тут же встретилась с пронзительным взглядом синих глаз, в глубине которых тлело опасное пламя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Точно. – Кин прошел к телефону, а Лесия, не спрашивая разрешения, налила в чайник воды и поставила его на плиту.
– Вы всегда так ревностно выполняете инструкции? – жестковато поинтересовался Кин, поднимая брови и убирая руку с телефонной трубки.
– Всегда, когда их дает врач. Но я и правда не отказалась бы от чая… если только вы не возражаете.
И подумала нервно, что, пока она заваривает и пьет этот чай, у нее есть основания оставаться с Кином, выполняя предписание доктора Брауна.
– Ничуть, – ответил Кин коротко.
Неловкими от смущения пальцами она достала заварочный чайник и чашки, сахарницу, молоко, чайные ложки, разложила и расставила все это на подносе.
Гостиная была просторной и элегантно обставленной, с большими незашторенными окнами, которые выходили в сад, где темнели листья кустарников и в серебристом сиянии луны виднелась неподвижная глянцевая гладь бассейна, почти сливавшаяся с мерцающей бескрайней поверхностью моря.
Когда Кин захотел зажечь свет, Лесия воскликнула:
– О, пожалуйста, не надо. Вид такой восхитительный.
– А вы сумеете без света разлить чай по чашкам?
– Я хорошо вижу в темноте.
Девушка разлила чай, добавила ему две чайные ложки сахара и поставила перед ним на широкий кофейный столик чашку с блюдцем.
– Обычно я не пью чай с сахаром, – безразличным тоном заметил он.
– Но сегодня выпьете, – строго сказала Лесия, стараясь, однако, чтобы ее голос не звучал слишком матерински или начальственно. – Сахар поглощает избыток адреналина.
Она уже ждала, что Кин категорически откажется, но он только сказал:
– Тогда вы и себе сделайте такой же. – И добавил мягко, хотя с явным предостережением: – Как правило, мной не так легко командовать.
О, в этом Лесия ничуть не сомневалась.
– Некоторые мужчины, – заметила она холодно, – так упиваются собственным мужеством, что забывают, что они такие же люди, как и все.
– И вы считаете меня одним из них?
– Нет, – ответила она безмятежно. – Вы не настолько глупы.
Воцарилось напряженное молчание, потом Кин сказал вкрадчиво:
– Я не нуждаюсь в том, чтобы со мной нянчились, Лесия.
– Если приготовить чашку чая означает, по-вашему, нянчиться, – возразила она, – значит, вы просто не знаете, что это такое. Нянчиться – это когда вам приносят завтрак в постель или трут спину под душем.
И тут же она пожалела, что привела именно эти примеры.
В темноте его улыбка, мгновенная и пугающая, была похожа на ослепительную белую вспышку. Ничего не ответив, он поднял чашку с блюдцем, которые поставила перед ним Лесия. В полной тишине послышалось слабое звяканье фарфора о фарфор, и Кин негромко чертыхнулся. Она быстро спросила:
– Вам очень больно?
– Не слишком.
– Это просто шок, – сказала она самым будничным тоном. – Не удивительно, если принять во внимание, чтб вам пришлось сегодня испытать. Но сладкое непременно поможет. Хотите, я подержу вам чашку?
И без того высокое мнение Лесии о его характере поднялось еще на несколько градусов, когда он сквозь зубы пробормотал:
– Разумеется, не хочу. Но если обязательно надо, чтобы этот проклятый сахар попал в мой организм, вам придется мне помочь, поскольку сам я вряд ли справлюсь.
Лесия обошла стол кругом и села рядом с ним на диван. Хотя Кин не смотрел на нее, она кожей чувствовала его напряженность. Сосредоточенно сдвинув брови, она поднесла чашку к его четко очерченным губам.
Все равно что кормить тигра, подумала она.
Эта непрошеная и опасная близость постепенно разжигала в ней глубоко тлеющее пламя чувственности. Сцепив зубы, она подносила ему чашку до тех пор, пока весь чай не был выпит.
Потом Кин сказал:
– Моя мать умерла от ожогов.
О Боже!
– Как жаль. Сегодняшнее несчастье, должно быть, вызвало у вас ужасные воспоминания, – тихо сказала Лесия.
– Да. – Кин долго молчал, прежде чем заговорить снова. – Она нечаянно уронила свечу, и на ней загорелась одежда. Она бросилась вверх по лестнице. Ее не успели догнать, она добежала до моей двери и распахнула ее настежь. Я тогда подумал, что вижу кошмарный сон.
Лесия машинально положила ладонь ему на руку. Кин сидел неподвижно.
– Когда сегодня эта женщина закричала, – выговорил он хрипло, – я вспомнил все так отчетливо. Не то чтобы я когда-нибудь забывал, но большей частью мне удавалось отодвинуть воспоминания в прошлое, которому они принадлежат. Я до сих пор слышу, как кричит моя мать – от чудовищной боли, от безграничного ужаса. Одежда на ней пылала – и волосы…
Лесия не могла больше выдержать. Она обхватила его за плечи, обняла изо всех сил, прижалась щекой к его щеке, испытывая лишь невыразимое словами, глубокое, пронзительное сострадание, пытаясь передать ему вместе со своим теплом хотя бы малую частицу собственных сил. Его руки сомкнулись вокруг нее; тихо ахнув, девушка ощутила, как напряглись его мускулы, в следующий миг он приподнял ее и, посадив к себе на колени, крепко сжал в судорожном порыве.
– Странно… – Голос его звучал отрешенно, почти бесстрастно. – Но больше я ничего не могу вспомнить. Я знаю, что отец набросил на нее одеяло с моей кровати, что она пролежала несколько месяцев в больнице, прежде чем умерла, но в памяти ничего этого не сохранилось – одна пустота. Я тогда жил у дяди с тетей, должно быть, они оберегали меня.
Но ту страшную ночь он так и не смог забыть…
– Все хорошо, – тихонько приговаривала Лесия, не вдумываясь в смысл своих слов и стараясь лишь, насколько это было в ее силах, хоть немного успокоить его. – Все уже позади. Все хорошо…
Сколько времени они сидели так, она не знала. Они не разговаривали, не шевелились. Крепко обнявшись, сидели в темной гостиной и слушали стук сердец друг друга.
Лесия проснулась, зевнула и потянулась, разминая онемевшие мышцы, и только тогда поняла, что лежит, привалившись к чему-то теплому; и это теплое дышит.
Пытаясь вспомнить, где находится, она отчетливо различила биение двух сердец – своего собственного, частое и взволнованное, и другого – размеренное и спокойное, прямо у своего уха.
Медленно и настороженно она приоткрыла веки.
Они с Кином лежали, вытянувшись на диване, их головы были рядом на маленькой диванной подушечке. Ночью они, как видно, поменялись местами, и Лесия теперь лежала между Кином и диванной спинкой, ее левый бок прижимался к его боку, а лицом она уткнулась ему в шею. Его длинные пальцы покоились на ее бедре.
Лесия затаила дыхание. Если она попытается перебраться через него, он немедленно проснется…
Кин пошевелился, и ее охватил трепет и горячее желание дать ему все, чего он пожелает.
Лесия вскинула ресницы и тут же встретилась с пронзительным взглядом синих глаз, в глубине которых тлело опасное пламя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37