Госпожа Удача решила дать ей шанс. Туристический корабль стоял у причала; он сделал всего лишь трехчасовую остановку для дозаправки. Смешавшись с толпой европейских туристов, гулявших по набережной, Джасмин сразу перестала выделяться.
Джасмин узнала, что на предыдущей остановке кто-то из пассажиров покинул лайнер из-за болезни, так что нет никакой проблемы в том, чтобы взять на борт еще одного пассажира. Из почти инстинктивной предосторожности Джасмин предъявила новозеландский паспорт, тот самый, из-за которого у Тарика зародились подозрения. Граждане Новой Зеландии чаще путешествуют на туристических лайнерах, чем граждане уединенного Зюльхейля.
Час спустя сверкающие пески Зюльхейля скрылись за горизонтом. Джасмин стояла на палубе, не в силах оторвать взгляд от исчезающей земли. Ей хотелось верить, что пока она видит землю, последние ниточки, связывающие ее с Тариком, не оборваны. Но настала ночь, и пришел конец даже этим несбыточным грезам.
Тарик не мог избавиться от грызущего ощущения утраты, которое медленно, но верно пожирало все его надежды на счастье.
Когда он был на полпути между Абразом и Зюльхейной, гнев немного улегся, чему способствовали родные пейзажи. Взамен его охватила тоска. Он отдал Мине сердце, и она во второй раз порвала его в клочья.
В его мозгу крутился мучительный образ – жгучая боль в глазах Мины, когда он объявил ей, что намерен взять вторую жену. Что он отвергает ее, отвергает так же, как и ее семья. Какой-то отчаянный глубинный голос твердил ему, что он совершил ошибку, что должен вернуться домой. В поисках любого проблеска надежды он стал прислушиваться к этому голосу.
Если взглянуть на дело логически, без эмоционального ослепления, то все случившееся предстает бессмысленным. Если Джасмин намеревалась бросить его, она могла бы сделать это и без содействия Сары. Страх вполз в Тарика, когда он осознал этот факт. И почему Джамар сообщил ему об измене таким будничным тоном, причем в отеле, где кто угодно мог услышать?
Не желая верить, что недоверие ввергло его в столь ужасную ошибку, и в то же время зная в глубине души, что так оно и случилось, он велел водителю разворачиваться и возвращаться в Зюльхейну как можно быстрее. Взяв трубку встроенного телефона, он связался с телохранителем. Тот ответил после первого звонка:
– Да, сэр.
– Джамар, я тут думал о подарке для моей жены и вдруг вспомнил, что вы говорили мне в Австралии. Джасмин была довольна, когда сестра заговорила с ней о билетах в Новую Зеландию?
Его рука с силой стиснула трубку.
– Я слышал, как Джасмин аль эйя шейх сказала, что узнает, найдется ли у вас свободное время. Мне кажется, путешествие в качестве подарка ей понравится. – По его голосу чувствовалось, что он улыбается, потому что спросили его мнение. – Меня вызвал начальник охраны как раз тогда, когда я собирался спросить, не могу ли я быть ее телохранителем в такой поездке. Я знаю, что прошу слишком многого, но… Что-то мне не понравилось в ее сестре.
– Я согласен с вами, Джамар. Спасибо вам.
Кровь его холодела от сознания немыслимой ошибки, когда он вернулся в Зюльхейну.
Поздно. Слишком, слишком поздно.
Услышав шорох бумаги, Тарик с удивлением глянул вниз. И увидел чужую руку. Руку, которая мнет в кулаке несчастную бумагу.
Разогнув пальцы, которые он с трудом признал за свои, он постарался разгладить листок на темной поверхности стола, словно это что-то изменит.
Нет, ему никогда уже не насладиться любовью его Джасмин. Он топтал и разбивал ее сердце столько раз, столькими способами, и все-таки она продолжала любить его. Тихое и стойкое мужество женщины. Но последнего удара не простит даже ее великодушная натура.
Нет, она незаменима. Он не сможет жить без половины души, пусть даже она ненавидит его.
– Ты принадлежишь мне, Мина.
Только пустыня услышала его. Только пустыня принесла ему вздох сочувствия на крыльях прохладного вечернего ветра. Только пустыня понимает его одиночество… и решимость.
Все путешествие Джасмин провела у себя в каюте. Она не плакала, она хотела одного: забыть.
Но Тарик не оставлял ее. Каждую ночь он являлся к ней, сильный, исполненный мужской мощи, отказывающийся признавать ее решение. Она ворочалась и ерзала, вся в поту, боролась с ним, но победа каждый раз оставалась за Тариком.
«Ты принадлежишь мне, Мина». – Даже во сне его мужская прямолинейность оставалась при нем.
«Тарик», – шептала она и протягивала руку, чтобы коснуться теплой, влекущей кожи. Только холодную пустоту встречала ее ищущая рука.
Лайнер швартовался в разных портах Среднего Востока, но Джасмин ни разу не сошла на берег, чтобы ее не узнал какой-нибудь случайный встречный. Две недели прошли в добровольной изоляции. Затем корабль сделал незапланированную остановку у берегов небольшого греческого острова, поскольку одному из пассажиров из-за каких-то непредвиденных обстоятельств пришлось прервать круиз. Тогда Джасмин, измученная переживанием потери и бессонницей, выскользнула на берег и не вернулась. Место не хуже любого другого, уныло подумала она. К тому же едва ли ее здесь выследят, даже если Тарик ищет ее, поскольку остановка не предусмотрена маршрутом.
Ей удалось снять комнату в мансарде какого-то дома. В ночь приезда она свернулась калачиком на кровати и больше не могла шевельнуться. Мысли о Тарике преследовали ее днем и ночью; от них у нее темнело в глазах, и груз утраты стал еще тяжелее, чем в тот день, когда она взошла на борт теплохода. Раз за разом последняя стычка прокручивалась у нее в мозгу. Она пыталась найти другой путь, другой выход. Другого не было.
Через неделю Джасмин вытолкала себя на улицу, чтобы справиться с депрессией. Случайно она увидела в какой-то витрине объявление: «Требуется швея». Сделав глубокий вдох, она толкнула дверь и вошла.
В этот вечер, когда она взяла в руки ножницы, ее душевное онемение прошло. Само тело подсказало ей, что она решила жить, а не просто существовать, коль скоро взялась за какое-то дело. И с этой переменой к ней пришли мысли, воспоминания, сердечная боль.
Газет и журналов она избегала, понимая, что если увидит фотографию Тарика с новой женой, то потеряет с таким трудом обретенный контроль над своими чувствами.
Тарик взял кисть и набрал на нее краску густого кремового цвета. Добавить чуть-чуть бледно-розового – и он получит оттенок кожи своей Джасмин. Один мазок – и на холсте появилась грациозная рука. И вот ее образ уже почти завершен, творение краски и чувства. Сжимая зубы от боли, Тарик принялся добавлять детали, благодаря которым Мина была уникальной. Чистейший небесно-голубой цвет больших, всегда невинных глаз. Даже после того, как он обучил Мину таинствам наслаждений, часть ее навеки сохранила невинность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36