Как ты думаешь, Стриж, чем она занималась, когда тебе грозил эшафот? Когда тебя замели в прето и проверяли на детекторе лжи? Когда ты стоял перед Оттоном Иллирианским, отказываясь по холуйски отвечать нашему жизнерадостному маньяку? А?”
Куры успешно влезли на гребень сетчатой ограды и теперь победно обозревали окрестности.
“Сострадалист милосерден, в этом его бесконечное обаяние. Но он же идеальный эгоист. У нашей Джу великое качество – она, совсем не затрачивая усилий, умудряется каждого встречного призвать на службу себе… Итак, что я сейчас буду делать? Я сейчас пойду к Наан, скажу ей спасибо, потом вернусь домой и забуду об этом деле. Или нет – я буду помнить только о потенциальной опасности. Кто предупрежден, тот вооружен. Спасибо. Спасибо вам, Джулия Симониан…”
Стриж встал, ощущая тупую усталость, и пошел к выходу.
– Роза!
Послушница явилась словно из пустоты.
– Проводи меня. Тебе же так велела мать Наан?
Дезет вышел во двор. Пыльные суматошные куры нашли возле засохшей лужи заблудившегося на асфальте червяка и сейчас жадно рвали его на части. Стрижа почему-то замутило от безобидного зрелища. Он прошел к воротам, расшвыривая прожорливых клуш пинками.
– Не стой как чучело, открой калитку.
Девушка с козьими глазами поспешно отдернула засов и, испугано приоткрыв рот, уставилась на Дезета.
“Что я делаю? Что я говорю? Я схожу с ума,” – подумал Стриж. Он помедлил перед распахнутыми воротцами.
– Наан все еще в исповедальной?
– Да, мастер Дезет.
– Отведи меня обратно – я забыл ее поблагодарить.
Под своды храма Стриж вошел решительно, свет в кабинке падал все так же, сверху слева, бросая решетку теней на бледное лицо монашки.
– Это опять вы?
– Простите, леди Наан, мне нужен совет.
– “Мать Наан”.
– Пусть будет так, но совет мне нужен все равно.
– Я не советую без исповеди.
– Какой холеры! Поймите, госпожа, я атеист. Совет мне и в самом деле необходим. Может быть, мы не будем разыгрывать пародию на религиозные обряды? Я не хочу осквернять вашу веру своим лицемерием.
– Тогда отправляйтесь за советом в другое место.
– Отклоняется. Я доверяю именно вам.
– Вы хотите пользоваться Храмом для своих моральных нужд, но не желаете уважать установленные здесь обычаи.
Дезет устало вздохнул.
– Ладно. Если так положено, раз вы не цените собственное время и спокойствие, я расскажу вам кое-что о себе. Я буду считать это рассказом, вы можете считать исповедью. Лады?
Монахиня кивнула.
– Ради торжества Святого Разума Церковь разрешает компромиссы.
– Да будет так. А теперь начнем. Несколько лет назад, на войне, я расстрелял женщину…
* * *
Когда Стриж закончил рассказ, мать Наан пожала угловатыми птичьими плечами.
– Вы думали меня удивить?
– Все это не так уж ординарно.
– Те, кто прошел через Межгражданский Конфликт, приходят ко мне и не с таким. Ваша история прославилась лишь потому, что вы “нулевик”, и дело раздули каленусийские газеты. Так что не вижу причин заноситься. Но я вас не оправдываю, то, что вы и ваши люди сотворили с крестьянами – настоящая мерзость.
– Я расплатился за все по их правилам.
– Вашими страданиями мертвых не поднимешь.
– Я знаю.
– Вы хотели совет?
– Да.
– Тогда спрашивайте.
Стриж рассказал о уником-сообщении, не скрывая зыбкости предположений. Монахиня, выслушав, в сомнении покачала головой.
– Вы просто хотите спасти кого-нибудь, надеетесь зачеркнуть этим собственные убийства?
– Да. Нет. Я не знаю.
– Отправившись туда, вы снова вступите на роковой путь насилия.
– Так что мне делать – позволить им убить девушку?
– А как вы думаете остановить этих неизвестных?
– Любыми способами. На месте будет видно.
– Тогда лучше оставайтесь в Порт-Иллири и предоставьте ход событий Разуму. Без его воли и волос с головы не упадет. Не творите насилия в ответ на насилие. Жизнь любого человека равно бесценна. Я не могу дать вам отпущения, пока вы не согласитесь с этими тезисами.
Стриж поразился сам себе – впервые за последние месяцы он ощутил приступ самой настоящей, нерассуждающей, бурной ярости.
– И за такими советами я к вам пришел?! Холера на вас, святоши! Насилие было всегда. Вы живете в уюте и безопасности, укрывшись стеной обителей, вам дела нет до тех, кто в крови и дерьме отбивает посягательства на ваш замкнутый мирок. Семь лет назад, в Ахара, мои люди поймали мародера. Он обдирал амуницию с тел, заодно промышляя грабежами беженцев. Где-то в поле этот человек поймал каленусийскую женщину, старуху, простите, леди, такую, как вы. Он перерезал ей горло для удобства и надругался над трупом. Парни застукали его как раз за этим занятием. Я расстрелял его, на месте, как будто убрал грязь. Так что скажете – я и в этом убийстве должен раскаиваться?!
– Жизнь любого человека…
– Оставь мы ему жизнь, следующей жертвой могли стать вы сами, вы, леди Наан. Ему все равно – у ублюдков нет национальности. Хватит! Меня мутит от вашей убогой проповеди ненасилия. Есть люди, которые заслужили смерть безо всяких отговорок, справедливость я предпочитаю милосердию…
Наан гневно сверкнула желтыми как у совы глазами.
– Ага, для других. Но не для себя.
– То есть?
– Когда-то вы приняли помилование от каленусийских сенаторов, предпочтя их милосердие объективной справедливости.
Дезет чуть не подавился.
– Спасибо за сравнение, это прямо в точку. Все. Я ухожу. Отпущения вы мне не дадите, отлично. Оно мне, собственно, и не нужно – я атеист. Ваш милосердный, святой совет сидеть сложа руки, пока погибает человек, я тоже отвергаю. Может, я нераскаявшийся грешник, но я не предатель.
Он выскочил из маленького храма под вечереющее небо. Ветром нагнало груду туч, донышки облаков отливали тревожным багровым светом. Он прошел через площадку к калитке, жадная стая кур бесследно исчезла. Послушницы не было нигде, Дезет сам отодвинул засов.
– Эй, постойте!
Он оглянулся. Размытый сумерками силуэт монахини замер на пороге храма.
– Вернитесь, мастер Дезет!
– Не хочу.
– Пожалуйста. Я вас настойчиво прошу задержаться.
Стриж нехотя остановился.
– Ну и?
– Посмотрите сюда. Это вам следует взять с собой.
Стриж равнодушно отвернулся.
– Я не ношу на себе культовых предметов, матушка.
Наан укоризненно, без злобы, вздохнула:
– Вы хотя бы взглянули, упрямец, прежде чем отвергать. Вам же не на что уехать в Каленусию. Это чек. Деньги из свободных средств обители.
Стриж растеряно повертел в руках гладкий пластиковый прямоугольник.
– Спасибо. Чем я вам теперь обязан?
– Ничем. Впрочем… Не вертитесь, постойте спокойно – я хочу благословить вас… Вот так. А теперь – ступайте, сын мой. И пусть ваш путь определяет Разум.
Дезет на секунду склонил голову, подождал, пока сухая фигурка монашки не исчезнет за дверью, потом выпрямился и вышел на дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130
Куры успешно влезли на гребень сетчатой ограды и теперь победно обозревали окрестности.
“Сострадалист милосерден, в этом его бесконечное обаяние. Но он же идеальный эгоист. У нашей Джу великое качество – она, совсем не затрачивая усилий, умудряется каждого встречного призвать на службу себе… Итак, что я сейчас буду делать? Я сейчас пойду к Наан, скажу ей спасибо, потом вернусь домой и забуду об этом деле. Или нет – я буду помнить только о потенциальной опасности. Кто предупрежден, тот вооружен. Спасибо. Спасибо вам, Джулия Симониан…”
Стриж встал, ощущая тупую усталость, и пошел к выходу.
– Роза!
Послушница явилась словно из пустоты.
– Проводи меня. Тебе же так велела мать Наан?
Дезет вышел во двор. Пыльные суматошные куры нашли возле засохшей лужи заблудившегося на асфальте червяка и сейчас жадно рвали его на части. Стрижа почему-то замутило от безобидного зрелища. Он прошел к воротам, расшвыривая прожорливых клуш пинками.
– Не стой как чучело, открой калитку.
Девушка с козьими глазами поспешно отдернула засов и, испугано приоткрыв рот, уставилась на Дезета.
“Что я делаю? Что я говорю? Я схожу с ума,” – подумал Стриж. Он помедлил перед распахнутыми воротцами.
– Наан все еще в исповедальной?
– Да, мастер Дезет.
– Отведи меня обратно – я забыл ее поблагодарить.
Под своды храма Стриж вошел решительно, свет в кабинке падал все так же, сверху слева, бросая решетку теней на бледное лицо монашки.
– Это опять вы?
– Простите, леди Наан, мне нужен совет.
– “Мать Наан”.
– Пусть будет так, но совет мне нужен все равно.
– Я не советую без исповеди.
– Какой холеры! Поймите, госпожа, я атеист. Совет мне и в самом деле необходим. Может быть, мы не будем разыгрывать пародию на религиозные обряды? Я не хочу осквернять вашу веру своим лицемерием.
– Тогда отправляйтесь за советом в другое место.
– Отклоняется. Я доверяю именно вам.
– Вы хотите пользоваться Храмом для своих моральных нужд, но не желаете уважать установленные здесь обычаи.
Дезет устало вздохнул.
– Ладно. Если так положено, раз вы не цените собственное время и спокойствие, я расскажу вам кое-что о себе. Я буду считать это рассказом, вы можете считать исповедью. Лады?
Монахиня кивнула.
– Ради торжества Святого Разума Церковь разрешает компромиссы.
– Да будет так. А теперь начнем. Несколько лет назад, на войне, я расстрелял женщину…
* * *
Когда Стриж закончил рассказ, мать Наан пожала угловатыми птичьими плечами.
– Вы думали меня удивить?
– Все это не так уж ординарно.
– Те, кто прошел через Межгражданский Конфликт, приходят ко мне и не с таким. Ваша история прославилась лишь потому, что вы “нулевик”, и дело раздули каленусийские газеты. Так что не вижу причин заноситься. Но я вас не оправдываю, то, что вы и ваши люди сотворили с крестьянами – настоящая мерзость.
– Я расплатился за все по их правилам.
– Вашими страданиями мертвых не поднимешь.
– Я знаю.
– Вы хотели совет?
– Да.
– Тогда спрашивайте.
Стриж рассказал о уником-сообщении, не скрывая зыбкости предположений. Монахиня, выслушав, в сомнении покачала головой.
– Вы просто хотите спасти кого-нибудь, надеетесь зачеркнуть этим собственные убийства?
– Да. Нет. Я не знаю.
– Отправившись туда, вы снова вступите на роковой путь насилия.
– Так что мне делать – позволить им убить девушку?
– А как вы думаете остановить этих неизвестных?
– Любыми способами. На месте будет видно.
– Тогда лучше оставайтесь в Порт-Иллири и предоставьте ход событий Разуму. Без его воли и волос с головы не упадет. Не творите насилия в ответ на насилие. Жизнь любого человека равно бесценна. Я не могу дать вам отпущения, пока вы не согласитесь с этими тезисами.
Стриж поразился сам себе – впервые за последние месяцы он ощутил приступ самой настоящей, нерассуждающей, бурной ярости.
– И за такими советами я к вам пришел?! Холера на вас, святоши! Насилие было всегда. Вы живете в уюте и безопасности, укрывшись стеной обителей, вам дела нет до тех, кто в крови и дерьме отбивает посягательства на ваш замкнутый мирок. Семь лет назад, в Ахара, мои люди поймали мародера. Он обдирал амуницию с тел, заодно промышляя грабежами беженцев. Где-то в поле этот человек поймал каленусийскую женщину, старуху, простите, леди, такую, как вы. Он перерезал ей горло для удобства и надругался над трупом. Парни застукали его как раз за этим занятием. Я расстрелял его, на месте, как будто убрал грязь. Так что скажете – я и в этом убийстве должен раскаиваться?!
– Жизнь любого человека…
– Оставь мы ему жизнь, следующей жертвой могли стать вы сами, вы, леди Наан. Ему все равно – у ублюдков нет национальности. Хватит! Меня мутит от вашей убогой проповеди ненасилия. Есть люди, которые заслужили смерть безо всяких отговорок, справедливость я предпочитаю милосердию…
Наан гневно сверкнула желтыми как у совы глазами.
– Ага, для других. Но не для себя.
– То есть?
– Когда-то вы приняли помилование от каленусийских сенаторов, предпочтя их милосердие объективной справедливости.
Дезет чуть не подавился.
– Спасибо за сравнение, это прямо в точку. Все. Я ухожу. Отпущения вы мне не дадите, отлично. Оно мне, собственно, и не нужно – я атеист. Ваш милосердный, святой совет сидеть сложа руки, пока погибает человек, я тоже отвергаю. Может, я нераскаявшийся грешник, но я не предатель.
Он выскочил из маленького храма под вечереющее небо. Ветром нагнало груду туч, донышки облаков отливали тревожным багровым светом. Он прошел через площадку к калитке, жадная стая кур бесследно исчезла. Послушницы не было нигде, Дезет сам отодвинул засов.
– Эй, постойте!
Он оглянулся. Размытый сумерками силуэт монахини замер на пороге храма.
– Вернитесь, мастер Дезет!
– Не хочу.
– Пожалуйста. Я вас настойчиво прошу задержаться.
Стриж нехотя остановился.
– Ну и?
– Посмотрите сюда. Это вам следует взять с собой.
Стриж равнодушно отвернулся.
– Я не ношу на себе культовых предметов, матушка.
Наан укоризненно, без злобы, вздохнула:
– Вы хотя бы взглянули, упрямец, прежде чем отвергать. Вам же не на что уехать в Каленусию. Это чек. Деньги из свободных средств обители.
Стриж растеряно повертел в руках гладкий пластиковый прямоугольник.
– Спасибо. Чем я вам теперь обязан?
– Ничем. Впрочем… Не вертитесь, постойте спокойно – я хочу благословить вас… Вот так. А теперь – ступайте, сын мой. И пусть ваш путь определяет Разум.
Дезет на секунду склонил голову, подождал, пока сухая фигурка монашки не исчезнет за дверью, потом выпрямился и вышел на дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130