Фрейзер достал из гардероба новенькую форму — опять же накануне он перетолковал со знакомым каптенармусом и, многозначительно сославшись на некий сюрприз, который он сотоварищи приготовил для ревнителя-новичка к очередному празднованию Дня Сошествия, выписал повседневный мундир и плащ с рефракционной решеткой — точь-в-точь такие, какие полагалось носить на службе Тедлю Ноху. Мундир не представлял ничего особенного, а вот плащ дорогого стоил.
— Смотрите внимательно!
Фрейзер набросил плащ на плечи. Тэйтус непонимающе взирал на забавы хозяина каюты.
— А сейчас капюшон на голову и… — там, где только что был Шарби Унц, не было никого. Лазутчик исчез, хотя можно было поклясться, что он здесь. Но сколько Тэйтус ни напрягал зрение, увидеть фрейзера не удалось.
— Шарби, кончайте свои фокусы! — воскликнул доктор раздраженно. — Вы меня пугаете.
В то же мгновение на фоне дверцы стенного шкафа возникло лицо лазутчика. Одно лицо. Оно висело в воздухе, как громкий паук на летательной паутине.
— Это хорошо, что вы испугались. Значит, инстинкт самосохранения не притупился.
Плащ, шурша, распахнулся, вернув лазутчика целиком.
— Держите и помните, когда вам будет грозить опасность, выверните капюшон наизнанку и прикройте голову — кахоута в рефракционной накидке не разглядеть даже в упор!
После обеда фрейзер сослался на неотложные дела и удалился, строго-настрого наказав никому не открывать. Диафрагмы кают были настроены на хозяев и всегда автоматически открывались при их приближении, но если в этот момент в помещении находился кто-то другой, автоматика не срабатывала.
Тэйтус воспользовался тем, что остался один, и ознакомился с офицерской каютой. Две небольшие комнатки плюс места личной гигиены. Особенно его порадовал проточный бассейн, в котором можно было уместить двоих сидя, стилизованный под горный родник: облицовка гранитной крошкой, дикорастущие плющи, спускающиеся с потолка и навесной одоратор, из которого вился дымок с ароматами родной провинции Шарби Унца. Тэйтус сразу узнал хмельной запах дикого мёда и цветущего серповника. Просто чудо какое-то! Опальному астроному больше всего досаждало, что в чужих квартирах, которых он сменил множество, с ванными и душевыми всегда возникали проблемы.
Ему страстно захотелось смыть грязь прямо сейчас, не дожидаясь разрешения фрейзера, тем более, что по всем прикидкам на корабле наступил час Вечернего Омовения. И, недолго думая, он сбросил пропыленную одежду.
Только проточная вода, нагретая до среднесуточной температуры Единоутробного Океана, способна принести кахоуту столько блаженства. Тэйтусу казалось, что он всей кожей ощущает, как струи воды уносят невзгоды и лишения. Потом он долго лежал, размякши, и перебирал в памяти события последних дней. А не сделал ли он роковой ошибки, согласившись на эту авантюру? Чтобы там ни было, а он скрывался на родине, где каждый камень, каждое дерево были родными. Пусть его преследовали глупцы, но они были кахоутами. А что его ждёт у Молекулярного Экрана? Искусственный планетоид Зет-03? Что ни говори, как ни уговаривай себя, но его экипаж состоит из граждан Содружества, значит, Тэйтусу придётся принять их сторону, а предателем он никогда не был. Правда, Змея не раз намекал, что люди по своей сущности те же кахоуты, но всё же… И потом, во весь рост встаёт проблема весьма преклонного возраста: столь круто менять жизнь может позволить себе такой молокосос, как Шарби, у которого впереди еще множество сезонов, но не Тэйтус, годящийся ему даже не в деды, а в прадеды. Святой Цукеш, подай какой-нибудь знак, что неизвестность, клубящаяся впереди, будет благосклонна к изгнаннику…
Но никакого знака под убаюкивающие объятия включенного псевдоприбоя не последовало. Либо святой проигнорировал обращение, либо не владеет азами прогностики. В любом случае решать придётся самому. Придя к такому выводу, Тэйтус включил ливневую стену.
Отряхиваясь, как выскочивший из реки злопоух, Тэйтус попрыгал на мохнатом водоотталкивающем коврике, растёрся гигиенической лентой и с трудом влез в форму, которую ему презентовал фрейзер. К своему сожалению, он должен был признать, что сезоны, проведённые в опале, и просто сезоны, которых у него набралось побольше, чем у Тедля Ноха, не способствовали стройности фигуры.
— Эх, — сказал с досадой астроном, — придётся сесть на диету, иначе ни в какие габариты не вписаться!
Он придирчиво оглядел свой силуэт в туманном овале встроенного зеркала, остался им крайне недоволен и отправился в уголок Вечернего Отдохновения, где прилёг на диванчике, обитом кожей рукокрылого легкомысла, зарылся носом в подушку, набитую его же подшерстком, прикрылся плащом и забылся беспечным сном до прихода своего покровителя, который вернулся лишь перед часом Единодушия, предшествовавшим первой вахте.
— Как себя чувствуете, господин ревнитель? — поинтересовался Шарби с порога.
— Вот малость прилёг отдохнуть, — виновато щурясь, признался Тэйтус, — и сам того не ожидая, провалился в забытье…
— Это хорошо, — неожиданно похвалил фрейзер, — что вы выспались. Ночь нам предстоит не просто беспокойная, а беспокойная втройне, если не сказать больше.
2
Каюта фрейзера первого ранга преподобного Тедля Ноха располагалась на той же палубе, что и скромное жилище командира лазутчиков. Шарби Унц пригладил волосы, оправил форму и решительно постучал в звуковую мембрану. Три чётких удара, именно так должен стучаться старший офицер, собираясь войти в каюту другого старшего офицера в неслужебное время. Младший офицер стукнул бы два раза, а рядовой состав стучать вообще не имеет права, а обязан поскоблить мембрану ногтем.
Некоторое время ответа не было; лазутчик чётко представлял, как пожилой ревнитель, бормоча: «И кого это святой Цукеш послал на ночь глядя», — спешно наводит на столе рабочий беспорядок, долженствующий показать незваному гостю, что ревнитель имперских стандартов и в неуставное время стоит на посту, денно и нощно лечась о моральном и идеологическом облике экипажа.
Наконец лепестки диафрагмы убрались в окантовку входа, и фрейзер мог заглянуть в открывшийся проход.
Ревнитель Тедль Нох, облик которого Шарби Унц успел изучить до мельчайших подробностей, сидел за столом, держа в руках баллончик, заправленный чернилами певчей каракатицы. Всем видом он показывал, что его оторвали от работы — сочинения завтрашней проповеди, которой, конечно, придаётся особое значение, ведь это первая проповедь нового ревнителя, произнесённая не на стационарной орбите, а в условиях боевого похода.
— Разрешите войти, достопочтимый Нох?
Ревнитель сделал приглашающий жест:
— С кем имею честь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80