Он в некотором роде плод моего воображения. Или, может быть, я — плод его воображения. Это философский вопрос.
— Это не тот, которым был ты, когда еще бредил?
— Я мог упомянуть это имя. Но сейчас мне намного лучше, да? — Он мигнул, чтобы не мерещились двойники, и улыбнулся, глядя в глаза девушки, в которых застыл вопрос.
— В конце концов мне удалось слияние, и я ходил по веткам и ел птичий корм, и…
— Тазло, ты пугаешь меня, когда так говоришь. Это будто… будто ты играешь роль вместо того, чтобы быть собой.
— Не думай об этом совсем, милая, — серьезно сказал Лафайет. — Тебя сводит с ума то, что сказал старик Уиззи. Какая ерунда! Вот это и в самом деле захватывает умы. Возможно, просто был какой-нибудь несчастный агент Центральной с коротким циклом в схеме вероятности и совсем без всякого злого умысла.
— Безвредный, да? — раздался совсем рядом недоброжелательный голос. Уизнер Хиз сердито смотрел с высоты нескольких футов. Его насест оказался сбоку от крошечного столика, за которым сидели Лафайет и Сисли. — Я наблюдал за тобой, Хаз, или кто ты там. Ты ведешь себя ненормально. Ты не так чувствуешь…
— Конечно, он еще немного странный, — выпалила Сисли. — Он еще не совсем оправился от удара по голове!
— Уходи, Уигги Хиг, — презрительно кинул Лафайет. — Или Хиггли Уиг. Твое гнусное бормотание раздражает меня. Ночь создана для любви. Особенно сегодняшняя, здесь, на вершине дерева. Дома никогда в это не поверят… — Он повел рукой, как бы охватывая бумажные фонарики, растянутые на ветвях, и весело одетых крылатых мужчин и женщин, которые всюду весело порхали, и луну, плывущую высоко в небе.
— Дома? Где бы это могло быть? — колко спросил Смотритель.
— Это просто риторическая фраза, — быстро вмешалась Сисли. — Оставьте его в покое, Уизнер Хиз! Он никому не причиняет вреда!
— Никто из них не причинял — сначала. А потом они начинали… изменяться. Ты не помнишь, девочка, ты была слишком маленькая. Но я это видел! Я видел, как Булбо Виз начал превращаться в чудовище прямо у нас на глазах!
— Но Тазло не превращается в чудовище, — сказала Сисли и взяла его за руку.
— Разумеется, нет, — сказал Лафайет и погрозил крылатому старцу пальцем. — Я все тот же прежний я, кто бы это ни был. Пропади ты, Уиз, то есть Хиз… — Он замолчал, так как что-то пролетело мимо его лица. Повернувшись на плетеном табурете, он увидел большое красновато-коричневое перо, падающее сквозь листву вниз.
— Кто-то сбрасывает оперение? — искренне удивился он. За первым пером последовало второе. Что-то коснулось его руки выше локтя: третье перо! Он начал делать движения, словно чистился. — Что… что случилось? — спросил он и сдул пушистое перышко с верхней губы.
— О, нет… Тазло, нет! — взвизгнула Сисли.
— А-га! — завопил Уизнер Хиз.
— Хватай его! — рявкнул Вугдо.
— Кого? — спросил Лафайет, выискивая жертву глазами. На свой вопрос он тут же получил ответ: его схватили, заломили руки и потащили в центр танцевального павильона среди перьевых облаков.
— Что все это значит? — кричал Лафайет. — Я выполнил ваше условие или нет? — Он неожиданно смолк, когда заметил свое несломанное крыло в руках у толпы таллатлонцев, которые во все глаза пялились на него. Даже когда он неподвижно стоял и смотрел, с него упал еще пучок перьев и закружился в воздухе, подхваченный неожиданным порывом ветра.
— Не совсем, захватчик умов, — проскрежетал Уизнер Хиз. — Не совсем!
Четверо крылатых мужчин с хорошо развитой мускулатурой уткнули в Лафайета толстые жерди длиной в десять футов и таким образом лишили его возможности передвигаться в центре опустевшего ажурного павильона. Вокруг него собралось все население, разделившись по кастовой принадлежности на десять кругов. Все глаза устремились на него.
Сисли не было, ее унесли братья. Она плакала. Куда бы ни бросил взгляд Лафайет, нигде не было ни одного дружелюбного лица.
— Не торопитесь, пожалуйста, — попросил он, когда его больно ткнули в ребра концом жерди. — Я могу летать, не забывайте! Знаю, что все это выглядит не лучшим образом, но я попытаюсь объяснить, если вы хотя бы… о-о-х! — Его просьба была грубо прервана сильным толчком в живот.
— Не трудись понапрасну, мы знаем, как обращаться с тебе подобными, — крикнул Уизнер Хиз. Он потирал руки, прыгая за спинами тех, у кого были жерди, с живостью десятилетнего и распределял порядок построения толпы.
— Вы — туда, назад на несколько шагов! Так! Теперь вы, леди. Просто подойдите, займите пустое место. Вы, высокий, отодвиньтесь назад! Теперь, Пивло Пу, ты и Куигли встаньте сюда… сомкнитесь.
— Похоже на… публичную казнь, — с горечью сказал О'Лири. — Надеюсь, вы не планируете ничего варварского…
— Теперь все вместе, — скомандовал Уизнер Хиз, подняв руки и призывая к тишине. Он издал пронзительный свист, как из камертон-дудки, и сделал жест. Вся стая разом издала ответный звук.
— Репетиция хора? В такое время?! — вслух удивился Лафайет.
— Это последний хор, который ты услышишь в этом мире, — взвизгнул Уизнер Хиз, пригвоздив Лафайета взглядом, полным триумфа.
— Тебя вот-вот выпоют! Вон из этого мира! Назад, в темные пространства, откуда ты явился, зловонный пожиратель разума!
— Ой, правда? — с трудом улыбнулся Лафайет. — А что будет, если я не смогу исчезнуть? Это докажет мою невиновность?
— Не беспокойся, песнь изгнания духов всегда действует, — заверил его один из крылатых мужчин с сильными руками.
— Но если это не поможет, мы еще что-нибудь придумаем.
— На самом деле это обычный случай выпадения перьев, — сказал Лафайет.
— Это с каждым может случиться…
Уизнер Хиз повел рукой, и хор запел как один голос, заглушая слова Лафайета:
Вон из мира, Вон и вниз, Вновь за завесу, Посягатель, уберись!
По морю, по морю, Что шире ночи, Глубже и глубже, Чтоб не видели очи.
Плыви, откуда ты пришел, Захватчик душ, Обратно в глушь, Звонит большой там колокол.
Уйди навечно Из этого мира, Подальше от солнца Честного таллатлонца.
На крыльях Магической песни Навечно исчезни Из Таллатлона честного.
Песнь лилась бесконечно, волны звуков то затихали, то нарастали, накатывали на Лафайета со всех сторон, бились о него, как морской прибой. Такова была эта мелодия: зловещие звуки, напоминавшие стоны, повторялись вновь и вновь.
Вон из мира!
Вон и вниз…
Навечно из честного Таллатлона уберись…
Казалось, что певцы разевали рты беззвучно, как рыбы в воде, а завывающая мелодия возникала сама собой, и звуки ее то нарастали, то стихали с неизменным постоянством. Лица приобретали неясные очертания, сливались вместе.
На веки вечные, Пришелец, исчезни, Исчезни, пришелец, Из Таллатлона честного…
Слова теперь доносились как бы издалека. Огни померкли и, мигнув, пропали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Это не тот, которым был ты, когда еще бредил?
— Я мог упомянуть это имя. Но сейчас мне намного лучше, да? — Он мигнул, чтобы не мерещились двойники, и улыбнулся, глядя в глаза девушки, в которых застыл вопрос.
— В конце концов мне удалось слияние, и я ходил по веткам и ел птичий корм, и…
— Тазло, ты пугаешь меня, когда так говоришь. Это будто… будто ты играешь роль вместо того, чтобы быть собой.
— Не думай об этом совсем, милая, — серьезно сказал Лафайет. — Тебя сводит с ума то, что сказал старик Уиззи. Какая ерунда! Вот это и в самом деле захватывает умы. Возможно, просто был какой-нибудь несчастный агент Центральной с коротким циклом в схеме вероятности и совсем без всякого злого умысла.
— Безвредный, да? — раздался совсем рядом недоброжелательный голос. Уизнер Хиз сердито смотрел с высоты нескольких футов. Его насест оказался сбоку от крошечного столика, за которым сидели Лафайет и Сисли. — Я наблюдал за тобой, Хаз, или кто ты там. Ты ведешь себя ненормально. Ты не так чувствуешь…
— Конечно, он еще немного странный, — выпалила Сисли. — Он еще не совсем оправился от удара по голове!
— Уходи, Уигги Хиг, — презрительно кинул Лафайет. — Или Хиггли Уиг. Твое гнусное бормотание раздражает меня. Ночь создана для любви. Особенно сегодняшняя, здесь, на вершине дерева. Дома никогда в это не поверят… — Он повел рукой, как бы охватывая бумажные фонарики, растянутые на ветвях, и весело одетых крылатых мужчин и женщин, которые всюду весело порхали, и луну, плывущую высоко в небе.
— Дома? Где бы это могло быть? — колко спросил Смотритель.
— Это просто риторическая фраза, — быстро вмешалась Сисли. — Оставьте его в покое, Уизнер Хиз! Он никому не причиняет вреда!
— Никто из них не причинял — сначала. А потом они начинали… изменяться. Ты не помнишь, девочка, ты была слишком маленькая. Но я это видел! Я видел, как Булбо Виз начал превращаться в чудовище прямо у нас на глазах!
— Но Тазло не превращается в чудовище, — сказала Сисли и взяла его за руку.
— Разумеется, нет, — сказал Лафайет и погрозил крылатому старцу пальцем. — Я все тот же прежний я, кто бы это ни был. Пропади ты, Уиз, то есть Хиз… — Он замолчал, так как что-то пролетело мимо его лица. Повернувшись на плетеном табурете, он увидел большое красновато-коричневое перо, падающее сквозь листву вниз.
— Кто-то сбрасывает оперение? — искренне удивился он. За первым пером последовало второе. Что-то коснулось его руки выше локтя: третье перо! Он начал делать движения, словно чистился. — Что… что случилось? — спросил он и сдул пушистое перышко с верхней губы.
— О, нет… Тазло, нет! — взвизгнула Сисли.
— А-га! — завопил Уизнер Хиз.
— Хватай его! — рявкнул Вугдо.
— Кого? — спросил Лафайет, выискивая жертву глазами. На свой вопрос он тут же получил ответ: его схватили, заломили руки и потащили в центр танцевального павильона среди перьевых облаков.
— Что все это значит? — кричал Лафайет. — Я выполнил ваше условие или нет? — Он неожиданно смолк, когда заметил свое несломанное крыло в руках у толпы таллатлонцев, которые во все глаза пялились на него. Даже когда он неподвижно стоял и смотрел, с него упал еще пучок перьев и закружился в воздухе, подхваченный неожиданным порывом ветра.
— Не совсем, захватчик умов, — проскрежетал Уизнер Хиз. — Не совсем!
Четверо крылатых мужчин с хорошо развитой мускулатурой уткнули в Лафайета толстые жерди длиной в десять футов и таким образом лишили его возможности передвигаться в центре опустевшего ажурного павильона. Вокруг него собралось все население, разделившись по кастовой принадлежности на десять кругов. Все глаза устремились на него.
Сисли не было, ее унесли братья. Она плакала. Куда бы ни бросил взгляд Лафайет, нигде не было ни одного дружелюбного лица.
— Не торопитесь, пожалуйста, — попросил он, когда его больно ткнули в ребра концом жерди. — Я могу летать, не забывайте! Знаю, что все это выглядит не лучшим образом, но я попытаюсь объяснить, если вы хотя бы… о-о-х! — Его просьба была грубо прервана сильным толчком в живот.
— Не трудись понапрасну, мы знаем, как обращаться с тебе подобными, — крикнул Уизнер Хиз. Он потирал руки, прыгая за спинами тех, у кого были жерди, с живостью десятилетнего и распределял порядок построения толпы.
— Вы — туда, назад на несколько шагов! Так! Теперь вы, леди. Просто подойдите, займите пустое место. Вы, высокий, отодвиньтесь назад! Теперь, Пивло Пу, ты и Куигли встаньте сюда… сомкнитесь.
— Похоже на… публичную казнь, — с горечью сказал О'Лири. — Надеюсь, вы не планируете ничего варварского…
— Теперь все вместе, — скомандовал Уизнер Хиз, подняв руки и призывая к тишине. Он издал пронзительный свист, как из камертон-дудки, и сделал жест. Вся стая разом издала ответный звук.
— Репетиция хора? В такое время?! — вслух удивился Лафайет.
— Это последний хор, который ты услышишь в этом мире, — взвизгнул Уизнер Хиз, пригвоздив Лафайета взглядом, полным триумфа.
— Тебя вот-вот выпоют! Вон из этого мира! Назад, в темные пространства, откуда ты явился, зловонный пожиратель разума!
— Ой, правда? — с трудом улыбнулся Лафайет. — А что будет, если я не смогу исчезнуть? Это докажет мою невиновность?
— Не беспокойся, песнь изгнания духов всегда действует, — заверил его один из крылатых мужчин с сильными руками.
— Но если это не поможет, мы еще что-нибудь придумаем.
— На самом деле это обычный случай выпадения перьев, — сказал Лафайет.
— Это с каждым может случиться…
Уизнер Хиз повел рукой, и хор запел как один голос, заглушая слова Лафайета:
Вон из мира, Вон и вниз, Вновь за завесу, Посягатель, уберись!
По морю, по морю, Что шире ночи, Глубже и глубже, Чтоб не видели очи.
Плыви, откуда ты пришел, Захватчик душ, Обратно в глушь, Звонит большой там колокол.
Уйди навечно Из этого мира, Подальше от солнца Честного таллатлонца.
На крыльях Магической песни Навечно исчезни Из Таллатлона честного.
Песнь лилась бесконечно, волны звуков то затихали, то нарастали, накатывали на Лафайета со всех сторон, бились о него, как морской прибой. Такова была эта мелодия: зловещие звуки, напоминавшие стоны, повторялись вновь и вновь.
Вон из мира!
Вон и вниз…
Навечно из честного Таллатлона уберись…
Казалось, что певцы разевали рты беззвучно, как рыбы в воде, а завывающая мелодия возникала сама собой, и звуки ее то нарастали, то стихали с неизменным постоянством. Лица приобретали неясные очертания, сливались вместе.
На веки вечные, Пришелец, исчезни, Исчезни, пришелец, Из Таллатлона честного…
Слова теперь доносились как бы издалека. Огни померкли и, мигнув, пропали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46