Он спрятал револьвер в карман и показал Зое кулак: - Чтоб матери ни слова!
Они эвакуировались в июле. Кроме других документов требовалась справка санэпидстанции, и вместе с матерью они пошли в баню на углу Среднего и Пятой линии. Корнилову пришлось идти вместе с Зоей и матерью, в бане были "мужские" и "женские" дни. Они попали на "женский", а день просрочки мог надолго задержать их отправку. Как ни странно было ему сейчас вспоминать, он совершенно не испытывал тогда ни стеснения, ни стыда! В густом пару, в гулком грохоте цинковых шаек, в гуле голосов у Игоря чуть-чуть кружилась голова не то от слабости, не то от сладкой истомы и блаженства, охватившего его, когда мать нежно водила мочалкой по исхудавшему, почти бесплотному телу. Зоя сидела напротив, безвольно опустив руки. Она намылила свои густые русые волосы, и, наверное, на большее у нее не хватило силы. Она не была такой исхудавшей, как Корнилов - молодая, почти развившаяся девушка с полной грудью. Уже потом, после войны, Игорь Васильевич слышал от одного известного медика, что некоторые люди, умирая от голода, совсем не выглядели как дистрофики...
Несколько лет Корнилова преследовало видение, сопровождаемое звуковыми галлюцинациями: шум бьющей из кранов воды, гулкое эхо женских голосов и нежная, обессиленная девочка с опущенными руками, сидящая напротив него и временами исчезающая - то ли в клубах пара, то ли из-за того, что он сам на секунды терял сознание...
Мать посадила их на Московском вокзале в старенький вагон пригородного поезда, с трудом помогла затащить два больших чемодана и несколько узлов с вещами. Обошла весь вагон в поисках попутчиков, которые помогли бы ребятам перетащить вещи на Ладоге. Но в вагоне сидели одни дети и старики.
- Управляйтесь, ребята, сами, - сказала она, едва сдерживая слезы. И друг без друга - никуда. Вместе прочнее. Да и там тоже люди живут - без помощи не оставят. - Она расцеловала их обоих. Шепнула Зое: - Я запросы послала, может, и разыщутся твои родные.
Саму ее не отпустили с завода. Предприятие было огромное, каждый человек на учете.
...Корнилов хорошо помнил, как через неделю пути они остались совсем одни в незнакомом уральском городе. Три дня прожили в детприемнике, а потом молодой, вечно подмигивающий мужчина, которого все звали дядя Коля эвакуатор детприемника, привез их и еще десятка три ребятишек на маленькую станцию, откуда надо было ехать на подводах в детский дом, затерянный в глухих пермских лесах. Приехали они на станцию ночью, никаких подвод еще не прислали, и пришлось ждать в пустом, холодном зале.
Вокруг дяди Коли увивались три довольно взрослых парня. Корнилову шепнул один из таких же, как и он, эвакуированных из Ленинграда ребятишек, что это "урки", уже не раз бегавшие из разных детских домов. И дяде Коле поручили спровадить их в очередной, подальше от станции.
Парни эти вели себя сначала довольно смирно, но потом откуда-то достали самогона и вместе с дядей Колей устроили пирушку. Захмелев, эвакуатор сказал мечтательно:
- Гармонь бы мне сейчас. Сыграл вам, заморыши, согрелись бы сразу.
Зоя, сидевшая рядом с Корниловым, обернулась к нему и шепнула:
- Игорь, у нас же...
Он не успел возразить ей, как Зоя крикнула:
- Дядя Коля, у нас с Игорем аккордеон есть. Поиграйте...
Этот аккордеон был Зоин, но когда мать собирала их в дорогу, не разбирала, что чье, и складывала вместе вещи, которые потом можно было бы продать или обменять на продукты.
- Давай, девочка, аккордеон, - обрадовался дядя Коля.
Вместе со своими молодыми прихлебателями он подошел к ребятам. Зоя сдернула с футляра сшитый матерью из старого одеяла чехол, расстегнула футляр... Вздох изумления непроизвольно вырвался у всех, кто сгрудился вокруг ребят. В этом холодном, заплеванном зале ожидания будто стало сразу светлее - отделанный розовым перламутром, аккордеон выглядел здесь словно чудо.
- Ну и вещь! - восхищенно прошептал дядя Коля. - За него и взяться-то боязно. - Он осторожно провел не очень чистой своей ладонью по перламутру, и Корнилову показалось, что в этом месте все потускнело. "Не видать нам больше аккордеона", - мелькнула у него мысль.
Дядя Коля наконец достал инструмент из футляра, надел ремень на плечо, тихонько развернул мехи. Нежный слабый стон, не успев родиться, утонул в морозном воздухе зала ожидания. Тогда дядя Коля рванул мехи с силой и, приклонив голову к аккордеону, заиграл что-то веселое, задиристое. Все столпились вокруг. Ожили тусклые ребячьи лица, кто-то уже непроизвольно притопывал ногой, кто-то раскачивался в такт музыке всем телом. А дядя Коля все играл и играл. Весело подмигивал ребятам, приглашая двигаться, танцевать. Он играл и вальсы, и танго, и какие-то сложные, не известные Корнилову пьесы. И даже так любимый им "Этюд для Элизы", с которого Зоя еще до войны начинала свой урок музыки. Звуки рояля, на котором она играла, были слышны по всей квартире и всегда вызывали у него легкую грусть.
- Что ты муру всякую пилишь? - сказал эвакуатору один из парней. Врежь что-нибудь нашенское. Чтобы за душу брало.
Дядя Коля понимающе подмигнул и улыбнулся, показав золотой зуб. И как-то сразу, без перехода, заиграл: "С одесского кичмана...", потом "Мурку". Потом заунывную песню про Чеснока и васинских парней.
Откуда-то появилась еще бутылка самогона. Дядя Коля прервался на минуту, чтобы опрокинуть стакан. И снова играл. Но теперь уже только протяжные и заунывные песни.
К Зое подсел один из блатных парней, усмехнулся, покровительственно сказал:
- А ты ничего, деваха. Я не разобрался сразу. Завязалась платком, как бабка... У тебя, может, еще чего фартового среди шмуток есть?
- Нету ничего, - сердито ответила Зоя, уже понимая, какую беду навлекла на себя и на Игоря, вытащив свой шикарный аккордеон.
- А если подумать? - усмехнулся парень. Усмехнулся совсем по-доброму, без угрозы. Только глаза у него были бегающие. Корнилов больше всего напугался этих глаз.
- Нет, нету. Мы вот с братом вместе едем. У нас ничего интересного для вас больше нет.
- Этот, что ли, брат? - оглянулся парень на Корнилова.
- Этот.
- С ним мы поладим, - лениво сказал парень. И теперь уже в его голосе чувствовалась угроза. - Может, все-таки посмотрим? - не отставал он. Пощупаем ваши уголки. И тебя заодно пощупаем.
Кровь прилила Корнилову к лицу.
- Да я тебе... - Голос у него сорвался, как у молодого петуха.
- Дядя Коля! - пронзительно крикнула Зоя.
Музыка резко оборвалась.
- Чего там? - спросил эвакуатор недовольно. Парень трусовато отодвинулся от Зои.
- Чего он пристает? - уже спокойно сказала Зоя. - И чемоданы раскрыть хочет.
- У-у! - тихо прошипел парень и тут же улыбнулся дяде Коле: - Шуток не понимает. Дистрофичка!
- Садись-ка рядом, - зло сказал эвакуатор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Они эвакуировались в июле. Кроме других документов требовалась справка санэпидстанции, и вместе с матерью они пошли в баню на углу Среднего и Пятой линии. Корнилову пришлось идти вместе с Зоей и матерью, в бане были "мужские" и "женские" дни. Они попали на "женский", а день просрочки мог надолго задержать их отправку. Как ни странно было ему сейчас вспоминать, он совершенно не испытывал тогда ни стеснения, ни стыда! В густом пару, в гулком грохоте цинковых шаек, в гуле голосов у Игоря чуть-чуть кружилась голова не то от слабости, не то от сладкой истомы и блаженства, охватившего его, когда мать нежно водила мочалкой по исхудавшему, почти бесплотному телу. Зоя сидела напротив, безвольно опустив руки. Она намылила свои густые русые волосы, и, наверное, на большее у нее не хватило силы. Она не была такой исхудавшей, как Корнилов - молодая, почти развившаяся девушка с полной грудью. Уже потом, после войны, Игорь Васильевич слышал от одного известного медика, что некоторые люди, умирая от голода, совсем не выглядели как дистрофики...
Несколько лет Корнилова преследовало видение, сопровождаемое звуковыми галлюцинациями: шум бьющей из кранов воды, гулкое эхо женских голосов и нежная, обессиленная девочка с опущенными руками, сидящая напротив него и временами исчезающая - то ли в клубах пара, то ли из-за того, что он сам на секунды терял сознание...
Мать посадила их на Московском вокзале в старенький вагон пригородного поезда, с трудом помогла затащить два больших чемодана и несколько узлов с вещами. Обошла весь вагон в поисках попутчиков, которые помогли бы ребятам перетащить вещи на Ладоге. Но в вагоне сидели одни дети и старики.
- Управляйтесь, ребята, сами, - сказала она, едва сдерживая слезы. И друг без друга - никуда. Вместе прочнее. Да и там тоже люди живут - без помощи не оставят. - Она расцеловала их обоих. Шепнула Зое: - Я запросы послала, может, и разыщутся твои родные.
Саму ее не отпустили с завода. Предприятие было огромное, каждый человек на учете.
...Корнилов хорошо помнил, как через неделю пути они остались совсем одни в незнакомом уральском городе. Три дня прожили в детприемнике, а потом молодой, вечно подмигивающий мужчина, которого все звали дядя Коля эвакуатор детприемника, привез их и еще десятка три ребятишек на маленькую станцию, откуда надо было ехать на подводах в детский дом, затерянный в глухих пермских лесах. Приехали они на станцию ночью, никаких подвод еще не прислали, и пришлось ждать в пустом, холодном зале.
Вокруг дяди Коли увивались три довольно взрослых парня. Корнилову шепнул один из таких же, как и он, эвакуированных из Ленинграда ребятишек, что это "урки", уже не раз бегавшие из разных детских домов. И дяде Коле поручили спровадить их в очередной, подальше от станции.
Парни эти вели себя сначала довольно смирно, но потом откуда-то достали самогона и вместе с дядей Колей устроили пирушку. Захмелев, эвакуатор сказал мечтательно:
- Гармонь бы мне сейчас. Сыграл вам, заморыши, согрелись бы сразу.
Зоя, сидевшая рядом с Корниловым, обернулась к нему и шепнула:
- Игорь, у нас же...
Он не успел возразить ей, как Зоя крикнула:
- Дядя Коля, у нас с Игорем аккордеон есть. Поиграйте...
Этот аккордеон был Зоин, но когда мать собирала их в дорогу, не разбирала, что чье, и складывала вместе вещи, которые потом можно было бы продать или обменять на продукты.
- Давай, девочка, аккордеон, - обрадовался дядя Коля.
Вместе со своими молодыми прихлебателями он подошел к ребятам. Зоя сдернула с футляра сшитый матерью из старого одеяла чехол, расстегнула футляр... Вздох изумления непроизвольно вырвался у всех, кто сгрудился вокруг ребят. В этом холодном, заплеванном зале ожидания будто стало сразу светлее - отделанный розовым перламутром, аккордеон выглядел здесь словно чудо.
- Ну и вещь! - восхищенно прошептал дядя Коля. - За него и взяться-то боязно. - Он осторожно провел не очень чистой своей ладонью по перламутру, и Корнилову показалось, что в этом месте все потускнело. "Не видать нам больше аккордеона", - мелькнула у него мысль.
Дядя Коля наконец достал инструмент из футляра, надел ремень на плечо, тихонько развернул мехи. Нежный слабый стон, не успев родиться, утонул в морозном воздухе зала ожидания. Тогда дядя Коля рванул мехи с силой и, приклонив голову к аккордеону, заиграл что-то веселое, задиристое. Все столпились вокруг. Ожили тусклые ребячьи лица, кто-то уже непроизвольно притопывал ногой, кто-то раскачивался в такт музыке всем телом. А дядя Коля все играл и играл. Весело подмигивал ребятам, приглашая двигаться, танцевать. Он играл и вальсы, и танго, и какие-то сложные, не известные Корнилову пьесы. И даже так любимый им "Этюд для Элизы", с которого Зоя еще до войны начинала свой урок музыки. Звуки рояля, на котором она играла, были слышны по всей квартире и всегда вызывали у него легкую грусть.
- Что ты муру всякую пилишь? - сказал эвакуатору один из парней. Врежь что-нибудь нашенское. Чтобы за душу брало.
Дядя Коля понимающе подмигнул и улыбнулся, показав золотой зуб. И как-то сразу, без перехода, заиграл: "С одесского кичмана...", потом "Мурку". Потом заунывную песню про Чеснока и васинских парней.
Откуда-то появилась еще бутылка самогона. Дядя Коля прервался на минуту, чтобы опрокинуть стакан. И снова играл. Но теперь уже только протяжные и заунывные песни.
К Зое подсел один из блатных парней, усмехнулся, покровительственно сказал:
- А ты ничего, деваха. Я не разобрался сразу. Завязалась платком, как бабка... У тебя, может, еще чего фартового среди шмуток есть?
- Нету ничего, - сердито ответила Зоя, уже понимая, какую беду навлекла на себя и на Игоря, вытащив свой шикарный аккордеон.
- А если подумать? - усмехнулся парень. Усмехнулся совсем по-доброму, без угрозы. Только глаза у него были бегающие. Корнилов больше всего напугался этих глаз.
- Нет, нету. Мы вот с братом вместе едем. У нас ничего интересного для вас больше нет.
- Этот, что ли, брат? - оглянулся парень на Корнилова.
- Этот.
- С ним мы поладим, - лениво сказал парень. И теперь уже в его голосе чувствовалась угроза. - Может, все-таки посмотрим? - не отставал он. Пощупаем ваши уголки. И тебя заодно пощупаем.
Кровь прилила Корнилову к лицу.
- Да я тебе... - Голос у него сорвался, как у молодого петуха.
- Дядя Коля! - пронзительно крикнула Зоя.
Музыка резко оборвалась.
- Чего там? - спросил эвакуатор недовольно. Парень трусовато отодвинулся от Зои.
- Чего он пристает? - уже спокойно сказала Зоя. - И чемоданы раскрыть хочет.
- У-у! - тихо прошипел парень и тут же улыбнулся дяде Коле: - Шуток не понимает. Дистрофичка!
- Садись-ка рядом, - зло сказал эвакуатор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55