Сначала прочитал Феликса Чуева:
Хоть усыпь ее, Несмеяну,
Грудой золота, серебра, -
Все равно будет жить с Иваном,
А любить будет Петра.
Это тянется беспрестанно,
Независимо от поры,
И опять родятся Иваны,
Потому что живут Петры.
Ему дружно похлопали. Тогда он прочитал Василия Федорова:
— Не изменяй! — ты говоришь любя.
— О не волнуйся. Я не изменяю.
Но, дорогая, … Как же я узнаю,
Что в мире нет прекраснее тебя?
Он читал, не сводя проникновенного взгляда с Ларисы. Он мысленно целовал ее, и она улыбалась вместе со всеми. Она любила поэзию, Виталий это понял, как понял и то, что он завоевал аудиторию и прежде всего Ларису и уже разгоряченный не мог остановиться. Выждав, когда умолкнут наши дружные хлопки, не садясь, он принял гордый вид победителя и сказал:
— И еще последнее, самое короткое, но самое мощное:
На разлуке, на муке стою…
Вот и все, вот и время проститься.
И целую я руку твою,
Как крыло улетающей птицы».
Он через стол протянул свою руку к Ларисиной руке, она от неожиданности инстинктивно подала ему руку, и он поцеловал ее нежно и трогательно. Лариса растерянно взглянула на Лукича и смущенно потупила глаза. Мы опять поаплодировали, все, кроме Лукича. Он сидел на торце стола рядом со мной и в полголоса проворчал в мою сторону:
— Видал, как заливается… соловьем залетным.
— А ты не нервничай, — лихо ответил я. — Обычное дело: под хмельком мужики ослабляют тормоза эмоций.
— Расслабленные тормоза чреваты аварией.
— В данном случае авария не грозит. Будь спокоен и радуйся, гордись, что она всем нравится. Даже Артему. Посмотри на внучка, он с нее восторженных глаз не сводит.
— И правда. О, шельма, — добродушно заулыбался Лукич. — Хотя ему-то и не грех: возраст любви. А эти… кобелины…
— Да ты никак всерьез ревнуешь?
Эти мои слова Лукич оставил без ответа. Он обратился к Баритону:
— А не пора ли нам перейти к вокалу, как, Юра?
— Я созрел, Егор Лукич. Давайте заявку?
— Наши любимые романсы. Начни с «О, если б мог выразить в звуке». Я не смогу, а ты попытайся выразить… в звуке. — Скользящим взглядом он коснулся Ларисы и остановился с улыбкой на Баритоне.
Юра — а мы все его между собой звали не иначе, как Баритон, обладал красивым, мягким, лирическим баритоном и очень выразительной, кристально чистой дикцией. В свои не полные сорок лет он прекрасно выглядел, стройный, высокий, с хорошими манерами. Года два тому назад он разошелся с женой, артисткой эстрады, по причине тощего кошелька: он в условиях капитализма не мог обеспечить притязательной супруге достойную, как она считала, ее жизнь. Случай банальный: она ушла к «новому» и совсем не русскому. У Лукича было пианино, купленное для Эры, которая, впрочем, редко открывала клавиатуру. Аккомпанировала Юрию его подруга и его постоянный в сольных концертах аккомпаниатор, тоненькая, как тростинка, большеглазая блондинка на вид лет двадцати с небольшим. Как сказал мне Лукич, по совместительству она была то ли невестой, то ли возлюбленной, а возможно и просто любовницей Баритона.
Мы с удовольствием слушали романсы в исполнении Юры. Они касались лично каждого из нас в той или иной степени. У каждого задевали чувственные струны, вызывали воспоминания. После первого романса Юра исполнил еще два: на слова Пушкина «Я вас любил» и Тютчева — «Я встретил вас». Когда он кончил, Игорь Ююкин вдруг вышел в центр комнаты и торжественно огласил:
— Господа товарищи! Однажды мне посчастливилось на волжском теплоходе впервые услышать совершенно божественный романс «Не уходи» в исполнении очаровательной Ларисы Павловны. Давайте попросим ее доставить нам радость и наслаждение.
Конечно, мы все дружно присоединились к просьбе Игоря, Лариса здесь была кумиром, она понимала, что нравится мужской компании, а женщин было всего три — кроме Ларисы Настя Ююкина, да пианистка, которую плотно опекал Баритон. Ларисе, как и любой нормальной женщине, нравилось нравиться. Она не сразу откликнулась на зов Игоря, слегка пококетничала, скромно посмущалась, украдкой поглядывая на Лукича, словно ожидая его разрешения. И он благосклонно соизволил:
— Пожалуйста, Лариса, уважь публику, — ласково попросил Лукич. В доме не было нот романса «Не уходи», без нот партнерша Баритона аккомпанировать не могла. Получилась заминка. Но Игорь подсказал:
— Спойте, как на теплоходе — под аккомпанемент гитары. Лукич — вы же отлично аккомпанировали.
Лукич, кажется, только того и ждал, его не надо было уговаривать. Он сходил в кабинет за гитарой, важно уселся на диване, кивком головы позвал к себе Ларису и ударил по струнам. Я слушал Ларису на теплоходе, — мне нравилась манера ее исполнения, нравился голос. «Не уходи» был, очевидно, ее любимый романс. Пела ее душа, исстрадавшаяся, тоскующая и жаждущая любви искренней, страстной. Казалось, она не поет, а покрывает поцелуями уста и очи и чело любимого. Пение ее завораживало, увлекало в дивный мир несбыточных желаний и грез. Она зачаровывала не только своей молодостью и благородной статью, не только пением, но искренним естеством и неподдельным целомудрием. Ее гибкая фигура, вдохновенное лицо — вся она была окружена прозрачным ореолом света и чистоты. Она доставила всем нам радость.
Под вечер Лукич сказал Артему, что не пора ли ему откланяться и во время быть в училище.
— А можно мне у тебя, дедушка, заночевать? — неожиданно напросился Артем.
— Заночевать? — удивился Лукич. — Это зачем? Разве тебя с ночевкой отпустили?
— Не важно, завтра же воскресенье.
— Нет, Тема, тебе надо возвращаться в часть. Ты человек служивый, военный и должен соблюдать дисциплину. Да к тому же у меня и спать негде. Видишь сколько гостей.
— Они что, останутся? — удивился Артем.
— Некоторые останутся. Так что, внучек, поезжай.
Естественно, под гостями Лукич имел в виду Ларису: лишь она оставалась у него ночевать.
Раздосадованный и недовольный курсант уехал в училище. А вскоре и мы разбрелись по домам. Вечером мне позвонил Лукич и встревоженным голосом спросил:
— Не ты ли случайно взял из рамочки фотографию Ларисы? — Странный вопрос и тон озадачили меня.
— Фотографию Ларисы? С какой стати?
— Понимаешь, кто-то из гостей вынул из рамочки. Зачем?
— Может кто-то решил пошутить? — не очень уверенно предположил я.
— Что за дурацкие шутки?! И кто по-твоему мог так шутить? Тебя я, конечно, исключаю. И генерала тоже.
— Исключай и Баритона и его спутницу, — подсказал я. — И, пожалуй, Ююкиных.
— Итак, остаются двое подозреваемых: поэт и депутат. Дон Жуаны. Видал, как они павлиньи хвосты распускали?!
— Под воздействием спиртных паров.
— Виталий и без паров петушится, любит любить.
— Как и каждый нормальный мужчина, как и ты, — заметил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Хоть усыпь ее, Несмеяну,
Грудой золота, серебра, -
Все равно будет жить с Иваном,
А любить будет Петра.
Это тянется беспрестанно,
Независимо от поры,
И опять родятся Иваны,
Потому что живут Петры.
Ему дружно похлопали. Тогда он прочитал Василия Федорова:
— Не изменяй! — ты говоришь любя.
— О не волнуйся. Я не изменяю.
Но, дорогая, … Как же я узнаю,
Что в мире нет прекраснее тебя?
Он читал, не сводя проникновенного взгляда с Ларисы. Он мысленно целовал ее, и она улыбалась вместе со всеми. Она любила поэзию, Виталий это понял, как понял и то, что он завоевал аудиторию и прежде всего Ларису и уже разгоряченный не мог остановиться. Выждав, когда умолкнут наши дружные хлопки, не садясь, он принял гордый вид победителя и сказал:
— И еще последнее, самое короткое, но самое мощное:
На разлуке, на муке стою…
Вот и все, вот и время проститься.
И целую я руку твою,
Как крыло улетающей птицы».
Он через стол протянул свою руку к Ларисиной руке, она от неожиданности инстинктивно подала ему руку, и он поцеловал ее нежно и трогательно. Лариса растерянно взглянула на Лукича и смущенно потупила глаза. Мы опять поаплодировали, все, кроме Лукича. Он сидел на торце стола рядом со мной и в полголоса проворчал в мою сторону:
— Видал, как заливается… соловьем залетным.
— А ты не нервничай, — лихо ответил я. — Обычное дело: под хмельком мужики ослабляют тормоза эмоций.
— Расслабленные тормоза чреваты аварией.
— В данном случае авария не грозит. Будь спокоен и радуйся, гордись, что она всем нравится. Даже Артему. Посмотри на внучка, он с нее восторженных глаз не сводит.
— И правда. О, шельма, — добродушно заулыбался Лукич. — Хотя ему-то и не грех: возраст любви. А эти… кобелины…
— Да ты никак всерьез ревнуешь?
Эти мои слова Лукич оставил без ответа. Он обратился к Баритону:
— А не пора ли нам перейти к вокалу, как, Юра?
— Я созрел, Егор Лукич. Давайте заявку?
— Наши любимые романсы. Начни с «О, если б мог выразить в звуке». Я не смогу, а ты попытайся выразить… в звуке. — Скользящим взглядом он коснулся Ларисы и остановился с улыбкой на Баритоне.
Юра — а мы все его между собой звали не иначе, как Баритон, обладал красивым, мягким, лирическим баритоном и очень выразительной, кристально чистой дикцией. В свои не полные сорок лет он прекрасно выглядел, стройный, высокий, с хорошими манерами. Года два тому назад он разошелся с женой, артисткой эстрады, по причине тощего кошелька: он в условиях капитализма не мог обеспечить притязательной супруге достойную, как она считала, ее жизнь. Случай банальный: она ушла к «новому» и совсем не русскому. У Лукича было пианино, купленное для Эры, которая, впрочем, редко открывала клавиатуру. Аккомпанировала Юрию его подруга и его постоянный в сольных концертах аккомпаниатор, тоненькая, как тростинка, большеглазая блондинка на вид лет двадцати с небольшим. Как сказал мне Лукич, по совместительству она была то ли невестой, то ли возлюбленной, а возможно и просто любовницей Баритона.
Мы с удовольствием слушали романсы в исполнении Юры. Они касались лично каждого из нас в той или иной степени. У каждого задевали чувственные струны, вызывали воспоминания. После первого романса Юра исполнил еще два: на слова Пушкина «Я вас любил» и Тютчева — «Я встретил вас». Когда он кончил, Игорь Ююкин вдруг вышел в центр комнаты и торжественно огласил:
— Господа товарищи! Однажды мне посчастливилось на волжском теплоходе впервые услышать совершенно божественный романс «Не уходи» в исполнении очаровательной Ларисы Павловны. Давайте попросим ее доставить нам радость и наслаждение.
Конечно, мы все дружно присоединились к просьбе Игоря, Лариса здесь была кумиром, она понимала, что нравится мужской компании, а женщин было всего три — кроме Ларисы Настя Ююкина, да пианистка, которую плотно опекал Баритон. Ларисе, как и любой нормальной женщине, нравилось нравиться. Она не сразу откликнулась на зов Игоря, слегка пококетничала, скромно посмущалась, украдкой поглядывая на Лукича, словно ожидая его разрешения. И он благосклонно соизволил:
— Пожалуйста, Лариса, уважь публику, — ласково попросил Лукич. В доме не было нот романса «Не уходи», без нот партнерша Баритона аккомпанировать не могла. Получилась заминка. Но Игорь подсказал:
— Спойте, как на теплоходе — под аккомпанемент гитары. Лукич — вы же отлично аккомпанировали.
Лукич, кажется, только того и ждал, его не надо было уговаривать. Он сходил в кабинет за гитарой, важно уселся на диване, кивком головы позвал к себе Ларису и ударил по струнам. Я слушал Ларису на теплоходе, — мне нравилась манера ее исполнения, нравился голос. «Не уходи» был, очевидно, ее любимый романс. Пела ее душа, исстрадавшаяся, тоскующая и жаждущая любви искренней, страстной. Казалось, она не поет, а покрывает поцелуями уста и очи и чело любимого. Пение ее завораживало, увлекало в дивный мир несбыточных желаний и грез. Она зачаровывала не только своей молодостью и благородной статью, не только пением, но искренним естеством и неподдельным целомудрием. Ее гибкая фигура, вдохновенное лицо — вся она была окружена прозрачным ореолом света и чистоты. Она доставила всем нам радость.
Под вечер Лукич сказал Артему, что не пора ли ему откланяться и во время быть в училище.
— А можно мне у тебя, дедушка, заночевать? — неожиданно напросился Артем.
— Заночевать? — удивился Лукич. — Это зачем? Разве тебя с ночевкой отпустили?
— Не важно, завтра же воскресенье.
— Нет, Тема, тебе надо возвращаться в часть. Ты человек служивый, военный и должен соблюдать дисциплину. Да к тому же у меня и спать негде. Видишь сколько гостей.
— Они что, останутся? — удивился Артем.
— Некоторые останутся. Так что, внучек, поезжай.
Естественно, под гостями Лукич имел в виду Ларису: лишь она оставалась у него ночевать.
Раздосадованный и недовольный курсант уехал в училище. А вскоре и мы разбрелись по домам. Вечером мне позвонил Лукич и встревоженным голосом спросил:
— Не ты ли случайно взял из рамочки фотографию Ларисы? — Странный вопрос и тон озадачили меня.
— Фотографию Ларисы? С какой стати?
— Понимаешь, кто-то из гостей вынул из рамочки. Зачем?
— Может кто-то решил пошутить? — не очень уверенно предположил я.
— Что за дурацкие шутки?! И кто по-твоему мог так шутить? Тебя я, конечно, исключаю. И генерала тоже.
— Исключай и Баритона и его спутницу, — подсказал я. — И, пожалуй, Ююкиных.
— Итак, остаются двое подозреваемых: поэт и депутат. Дон Жуаны. Видал, как они павлиньи хвосты распускали?!
— Под воздействием спиртных паров.
— Виталий и без паров петушится, любит любить.
— Как и каждый нормальный мужчина, как и ты, — заметил я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67