.. Если Серджио и решил мстить, то прошло уже много времени, а это не по бандитским законам. Я взвесила револьвер на ладони и пошла на компромисс: согласилась запереть его в «бардачке» до конца путешествия.
Я вела автомобиль Питера до его дома в Баррингтон-Хиллз. У него был красивый коттедж, небольшой, комнат на восемь, но с огромным участком и даже ручейком. Птицы щебетали, воздух был чист, без примеси бензина. Я пришла к заключению, что действительно трудно все это бросить ради престижной практики в городе.
Собака Питера, золотой ретривер, пышно именовавшаяся принцессой Шахразадой и охотно отзывавшаяся на кличку Пеппи, радостно бросилась нам навстречу. У Питера имелась дозированная электронная самокормушка, а потому собака вряд ли могла пожаловаться на длительные исчезновения хозяина.
Я уже бывала тут, Пеппи почти так же радовалась мне, как и хозяину. Пока Питер переодевался, я играла с собакой во дворе. Через полчаса он появился в джинсах-«варенках», футболке и с портативным холодильничком.
– Уложи в него сыр и кое-что еще, – сказал Питер. – Ты не против, если Пеппи поедет с нами?
Даже и думать было нельзя, чтобы оставить собаку одну. Увидев, во что одет хозяин, она чуть с ума не сошла от радости, возбужденно лая, лупя хвостом по борту автомобиля, а когда дверца открылась, вскочила в машину и по-хозяйски в ней уселась.
Озеро Пистаки располагалось примерно километрах в тридцати к северу. Мы медленно катили по проселкам, роскошный горячий воздух позднего лета обволакивал нас ароматным блаженством. Пеппи нервно поскуливала, высунув морду в окно, а когда подъехали к озеру, резво выскочила и помчалась к воде.
Я шла к эллингам вслед за Питером. День был не воскресный, народу почти никого, так что озеро было в нашем полном распоряжении. Лодка Питера представляла собой парусную яхту с двухместной крытой каютой.
Мы провели восхитительный день на воде, купались, закусывали, забавлялись с Пеппи, которая делала вид, что собирается напасть на стаю уток. Город, Серджио, убитые и Дитер Монкфиш остались далеко-далеко... Подчас Питер впадал в некое подобие транса, мрачно молчал, но ни словом не обмолвился о том, что его тревожило.
С заходом солнца, около семи вечера, мы вернулись к эллингу. Он уже был полон всевозможного люда. Детишки радостно визжали, моторки испускали короткий рев и выхлопы бензина; Мы отъехали от озера и отыскали небольшой ресторанчик, не очень шикарный, где подавали посредственный бифштекс, а также ужасные квазифранцузские блюда с охлажденным красным «Ингленуком». Я выпила чуточку виски, а Питер удовольствовался пивом. Кусок бифштекса мы завернули для Пеппи и поехали к Питеру.
Пока он справлялся по телефону, как дела в госпитале, я по другой линии прослушала ленту моего автоответчика. Лотти просила меня позвонить ей.
С бьющимся сердцем я набрала ее номер: неужели на нее снова напали? И все из-за моей дурацкой выходки... Она отозвалась после первого же гудка со столь несвойственным ей остервенением:
– Вик!.. Нет, нет... С клиникой все в порядке, никто не врывался. Зато в полдень позвонил адвокат. Человек по имени Джеральд Рутковски. Он требует историю болезни Консуэло.
– Так. Это иск. Наверняка обвинение в небрежении к лечению пациента. Но кто подал иск? Кэрол знает?
– О да. – В голосе Лотти звучала горечь, подчеркнутая усилившимся венским акцентом. – Это Фабиано... Она думает, что он мстит за неприятности, причиненные ему тобой и братьями Консуэло. Вик! Проблема в том, что история ее болезни исчезла!
Я резонно возразила:
– Не может этого быть. На прошлой неделе мы привели в порядок все досье. Вероятно, ее бумаги попросту слиплись с чьими-то еще.
– Сначала и я так подумала. Миссис Колтрейн, Кэрол и я перерыли буквально все, рассортировали все документы. И ни одной строчки касательно Консуэло!
Мне было трудно воздержаться от скепсиса: ведь бумаги легко теряются в общей куче... Я так и сказала Лотти, пообещав заехать утром и самой заняться розыском. – Вик, повторяю: ее истории болезни нет в клинике, так же как нет истории болезни Фабиано, его матери. Моя единственная надежда, что ты вспомнишь, куда положила документы, когда занималась там делами на прошлой неделе. Конечно, я посмотрю в машине, поищу у себя дома. Но ведь это не иголка в стоге сена, это целая кипа бумаг. Не думаю, что могла их просто так взять, унести и не знать об этом. Если их нет, значит, кто-то из вандалов украл их...
Тогда, разбирая завалы, мы отделяли бумаги от битого стекла, дезинфицировали их специальным составом, вытаскивали каждую бумажку или записку из-под шкафов и отопительных радиаторов. Но ни разу не натолкнулись на порванный или нарочно изуродованный документ. Ничто не свидетельствовало о том, что кто-то уничтожил записи во время оголтелого разгула.
– Кому понадобилось красть бумаги Эрнандеза? – со значением спросила я. – А истории болезни других пациентов целы?
Оказалось, что Лотти чуть ли не с лупой просмотрела документы, но поскольку одних историй болезни в наличие чуть ли не две тысячи, трудно сказать, пропали ли чьи-нибудь еще.
Питер, зашедший на кухню, заговорил было о чем-то, но заметил, что я висела на телефоне. Услышав о пропаже нескольких досье, он забеспокоился. А я продолжала разговор с Лотти:
– Что тебе инкриминируют? Действие или бездействие?
– Иска пока нет. Им нужны истории болезней. Но это значит, что они собираются предъявить иск. Если, ознакомившись с бумагами, придут к заключению, что есть резонные основания, вот тогда они и выдвинут обвинение. Правда, не знаю какое. Очевидно, в комплексе: небрежное, недостаточное лечение в период беременности, а также отсутствие тщательного надзора за пребыванием и лечением Консуэло в «Дружбе-5». И если я не смогу предъявить документы, мне придется выкинуть белый флаг без боя. Представляю ликование прокурора-обвинителя.
Я тоже представила это. Примерно так: «А вот скажите-ка нам, доктор Хершель, вы действительно надеетесь, что присяжные поверят в то, что ваша память, не подкрепленная никакими документами, – о да, мы понимаем, что вы их, хм-хм, потеряли, – столь же надежна и адекватна, как свидетельство ученого эксперта, доктора Икс?..»
– Послушай, – сказала я, – эта дискуссия не для телефона. Я нахожусь сейчас в Баррингтоне, но могу подъехать к тебе около одиннадцати.
– Если ты подъедешь сегодня, я буду счастлива, Вик!
Я повесила трубку и повернулась к Питеру.
– У Лотти пропало несколько медицинских карт. Среди них – история болезни Консуэло. Похоже, что Фабиано Эрнандез собирается подавать на Лотти в суд. Обвинение в халатной небрежности при лечении... Скажи, а нет ли у тебя эпикриза Консуэло, отчета о ее пребывании в «Дружбе»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Я вела автомобиль Питера до его дома в Баррингтон-Хиллз. У него был красивый коттедж, небольшой, комнат на восемь, но с огромным участком и даже ручейком. Птицы щебетали, воздух был чист, без примеси бензина. Я пришла к заключению, что действительно трудно все это бросить ради престижной практики в городе.
Собака Питера, золотой ретривер, пышно именовавшаяся принцессой Шахразадой и охотно отзывавшаяся на кличку Пеппи, радостно бросилась нам навстречу. У Питера имелась дозированная электронная самокормушка, а потому собака вряд ли могла пожаловаться на длительные исчезновения хозяина.
Я уже бывала тут, Пеппи почти так же радовалась мне, как и хозяину. Пока Питер переодевался, я играла с собакой во дворе. Через полчаса он появился в джинсах-«варенках», футболке и с портативным холодильничком.
– Уложи в него сыр и кое-что еще, – сказал Питер. – Ты не против, если Пеппи поедет с нами?
Даже и думать было нельзя, чтобы оставить собаку одну. Увидев, во что одет хозяин, она чуть с ума не сошла от радости, возбужденно лая, лупя хвостом по борту автомобиля, а когда дверца открылась, вскочила в машину и по-хозяйски в ней уселась.
Озеро Пистаки располагалось примерно километрах в тридцати к северу. Мы медленно катили по проселкам, роскошный горячий воздух позднего лета обволакивал нас ароматным блаженством. Пеппи нервно поскуливала, высунув морду в окно, а когда подъехали к озеру, резво выскочила и помчалась к воде.
Я шла к эллингам вслед за Питером. День был не воскресный, народу почти никого, так что озеро было в нашем полном распоряжении. Лодка Питера представляла собой парусную яхту с двухместной крытой каютой.
Мы провели восхитительный день на воде, купались, закусывали, забавлялись с Пеппи, которая делала вид, что собирается напасть на стаю уток. Город, Серджио, убитые и Дитер Монкфиш остались далеко-далеко... Подчас Питер впадал в некое подобие транса, мрачно молчал, но ни словом не обмолвился о том, что его тревожило.
С заходом солнца, около семи вечера, мы вернулись к эллингу. Он уже был полон всевозможного люда. Детишки радостно визжали, моторки испускали короткий рев и выхлопы бензина; Мы отъехали от озера и отыскали небольшой ресторанчик, не очень шикарный, где подавали посредственный бифштекс, а также ужасные квазифранцузские блюда с охлажденным красным «Ингленуком». Я выпила чуточку виски, а Питер удовольствовался пивом. Кусок бифштекса мы завернули для Пеппи и поехали к Питеру.
Пока он справлялся по телефону, как дела в госпитале, я по другой линии прослушала ленту моего автоответчика. Лотти просила меня позвонить ей.
С бьющимся сердцем я набрала ее номер: неужели на нее снова напали? И все из-за моей дурацкой выходки... Она отозвалась после первого же гудка со столь несвойственным ей остервенением:
– Вик!.. Нет, нет... С клиникой все в порядке, никто не врывался. Зато в полдень позвонил адвокат. Человек по имени Джеральд Рутковски. Он требует историю болезни Консуэло.
– Так. Это иск. Наверняка обвинение в небрежении к лечению пациента. Но кто подал иск? Кэрол знает?
– О да. – В голосе Лотти звучала горечь, подчеркнутая усилившимся венским акцентом. – Это Фабиано... Она думает, что он мстит за неприятности, причиненные ему тобой и братьями Консуэло. Вик! Проблема в том, что история ее болезни исчезла!
Я резонно возразила:
– Не может этого быть. На прошлой неделе мы привели в порядок все досье. Вероятно, ее бумаги попросту слиплись с чьими-то еще.
– Сначала и я так подумала. Миссис Колтрейн, Кэрол и я перерыли буквально все, рассортировали все документы. И ни одной строчки касательно Консуэло!
Мне было трудно воздержаться от скепсиса: ведь бумаги легко теряются в общей куче... Я так и сказала Лотти, пообещав заехать утром и самой заняться розыском. – Вик, повторяю: ее истории болезни нет в клинике, так же как нет истории болезни Фабиано, его матери. Моя единственная надежда, что ты вспомнишь, куда положила документы, когда занималась там делами на прошлой неделе. Конечно, я посмотрю в машине, поищу у себя дома. Но ведь это не иголка в стоге сена, это целая кипа бумаг. Не думаю, что могла их просто так взять, унести и не знать об этом. Если их нет, значит, кто-то из вандалов украл их...
Тогда, разбирая завалы, мы отделяли бумаги от битого стекла, дезинфицировали их специальным составом, вытаскивали каждую бумажку или записку из-под шкафов и отопительных радиаторов. Но ни разу не натолкнулись на порванный или нарочно изуродованный документ. Ничто не свидетельствовало о том, что кто-то уничтожил записи во время оголтелого разгула.
– Кому понадобилось красть бумаги Эрнандеза? – со значением спросила я. – А истории болезни других пациентов целы?
Оказалось, что Лотти чуть ли не с лупой просмотрела документы, но поскольку одних историй болезни в наличие чуть ли не две тысячи, трудно сказать, пропали ли чьи-нибудь еще.
Питер, зашедший на кухню, заговорил было о чем-то, но заметил, что я висела на телефоне. Услышав о пропаже нескольких досье, он забеспокоился. А я продолжала разговор с Лотти:
– Что тебе инкриминируют? Действие или бездействие?
– Иска пока нет. Им нужны истории болезней. Но это значит, что они собираются предъявить иск. Если, ознакомившись с бумагами, придут к заключению, что есть резонные основания, вот тогда они и выдвинут обвинение. Правда, не знаю какое. Очевидно, в комплексе: небрежное, недостаточное лечение в период беременности, а также отсутствие тщательного надзора за пребыванием и лечением Консуэло в «Дружбе-5». И если я не смогу предъявить документы, мне придется выкинуть белый флаг без боя. Представляю ликование прокурора-обвинителя.
Я тоже представила это. Примерно так: «А вот скажите-ка нам, доктор Хершель, вы действительно надеетесь, что присяжные поверят в то, что ваша память, не подкрепленная никакими документами, – о да, мы понимаем, что вы их, хм-хм, потеряли, – столь же надежна и адекватна, как свидетельство ученого эксперта, доктора Икс?..»
– Послушай, – сказала я, – эта дискуссия не для телефона. Я нахожусь сейчас в Баррингтоне, но могу подъехать к тебе около одиннадцати.
– Если ты подъедешь сегодня, я буду счастлива, Вик!
Я повесила трубку и повернулась к Питеру.
– У Лотти пропало несколько медицинских карт. Среди них – история болезни Консуэло. Похоже, что Фабиано Эрнандез собирается подавать на Лотти в суд. Обвинение в халатной небрежности при лечении... Скажи, а нет ли у тебя эпикриза Консуэло, отчета о ее пребывании в «Дружбе»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71