— Отличный фингал. Сделано на совесть. Кто это вас так?
— Кто-кто?! Никто! Сам. Споткнулся, ударился.
— И на ногах — тоже сам?
— Да!
Я изучал багрово-желтые, уже отцветающие синяки у него на лице.
— Примерно недельку назад, — сказал я. — Верно?
— А вам-то что? У вас нет никакого права лезть в мои дела! Вы ж не из полиции или там еще откуда! — Он захлебнулся и не вдохнул, а как-то всосал воздух. — И вот что: уматывайте отсюда! Уматывай, говорю! Нечего тут!..
Он был перепутан насмерть. Не знаю только, кто и чем так его напугал. Но одно несомненно: кому-то было нужно нагнать на этого плейнтонского отщепенца страху, и этот «кто-то» не пожалел для исполнения своего замысла ни времени, ни сил. Результат — на лице. Но кто же это так постарался?
— В чем дело, Каррас? Вы что, не хотите помочь Карлу?
— Я ему не могу помочь. Да и вы тоже. Он и сам, придурок толстожопый, себе помочь не может. Мара ушла — и с концами, ясно вам? И не вернется. — Он снова глубоко, словно затягиваясь сигаретой, вздохнул, стараясь успокоиться. — Ей-богу, шли бы вы отсюда. Куда подальше. Мне на работу скоро.
— Сейчас, Каррас, сейчас уйду. Но если что-нибудь припомните... — я достал одну из своих визитных карточек и опустил се в карман его халата. — Я не буду у вас на глазах, но тем не менее глаз с вис не спущу. Здесь что-то происходит. Мы с вами это знаем. Хотелось бы знать, что же именно. И я узнаю, будь уверен. — Я сменил тон, и когда он что-то злобно залопотал, взял его всей ладонью за лицо и слегка оттолкнул, — Молчи, суслик. Хватит сотрясать воздух. Сиди помалкивай, как мышка. А не то я «врублюсь» и вырублю тебя. И помни, крепко запомни: это дело распутываю я. И я разберусь, распутаю этот клубок и каждую ниточку повешу сушиться отдельно. Если же обнаружу, что ты один из них...
— Уб-бирайтесь отсюда!
Улыбаясь, я повернулся и вышел, а Каррас, вопя и дрожа, остался — вернее, это я его так оставил. Можно было бы и посильней. Можно. Но не нужно. Он из тех, кто побежит в полицию качать права. Да его и без меня неделю назад отделали на славу.
Самое правильное было — оставить его одного и напустить на него его же собственную трусость: может быть, в клацанье его зубок я прочту ответ на вопрос, от которого мне нет покоя. Полицейские называют этот метод «дать клиенту покипеть». Я помнил данное сержанту обещание не обижать никого из граждан богоспасаемого Плейнтона. Так что иных средств я к Каррасу применить не мог. А кто знает, сколько времени Каррас будет кипеть? Хорошо бы — до моего отъезда.
Я завел мотор и поехал к мисс Кэрол Беллард. Солнце уже садилось. Один из пунктов миллеровского списка, некто Эрнест Серелли, прервал отношения с нею перед своим отъездом в Нью-Йорк. А она осталась. Сержант советовал обратить на нее внимание — она заслуживала этого и сама по себе, и как партнерша Мары.
Я сверился с картой, нашел ее улицу, рванул по шоссе, свернул налево, торопясь завершить поиски до темноты. Еще неизвестно, застану ли я ее дома, но в маленьких городках, да еще в начале недели люди редко уходят надолго. Имело смысл рискнуть. Брошенные жены и бывшие любовницы обычно просто кладезь информации, особенно если они приобрели этот статус не совсем по своей воле.
Я затормозил у ее дома как раз в ту минуту, когда солнце скрылось за деревьями. Домик был очень симпатичный и уютный и ничем не огорожен, но откуда-то доносился обязательный для провинциальной Америки собачий лай. Пахло цветами и свежескошенной травой, и запах этот, смешиваясь с ароматом каких-то блюд, доставил мне ни с чем не сравнимое удовольствие, снова напомнив, что я — не в Нью-Йорке, где воняет только бензиновыми выхлопами и мусором, сложенным у обочины в пластиковые мешки и потом миллионов тел, несущихся по раскаленным улицам.
Я снова попытался подтянуть узел галстука — и снова вынужден был с позором отступить. К дому я шел по еще влажной траве и слушал, как под моими подошвами раздастся этакое легкое чавканье. По пути я вытащил из лужи вечернюю газету и вместе с нею поднялся на крыльцо. Постучал в дверь и через полминуты услышал шаги. Потом дверь открылась.
На пороге стояла рыжая женщина. Я, как учили меня в армейской контрразведке, взглянул ей в глаза — открыто, честно, прямо, как бы заявляя «доверьтесь мне». Это действует, внушали нам. Правда, не всегда и не на всех, добавляли потом. Чистая правда. На мисс Кэрол Беллард это не подействовало.
Вокруг нее потрескивало разрядами такое мощное поле, что меня как будто ударило током, и потому я придвинулся ближе — к самой границе безопасного пространства, оставленного ею для себя. Она была высокого роста, можно даже сказать — длинная, и очень хороша собой. Я понял смысл выражения «глаза разбегаются», ибо каждая деталь ее внешности одинаково заслуживала внимания. В конце концов я снова взглянул ей в глаза: они были хоть и прекрасны, но хуже всего остального.
— Да?
Итак, предстояло работать, используя одно-единственное слово. Произнесено оно было вежливо и вопросительно — и все-таки с неким тайным вызовом. Она поднесла к губам стакан, потом взялась рукой за косяк в ожидании ответа. Я улыбнулся и протянул влажную газету. Она взяла ее.
— Вам вроде бы уж не по возрасту газеты разносить?
— Я — Джек Хейджи, из Нью-Йорка. А вы — Кэрол Беллард. У меня к вам несколько вопросов.
— Вы из полиции? — Я покачал головой. — А-а! Частный детектив?
Я кивнул. Она продолжала смотреть на меня выжидательно. Тогда я полез в карман и показал ей свое удостоверение, причем — движением чуть более стремительным, чем обычно. Затрудняюсь сказать, в чем тут дело, но рыжие — особенно не крашеные, а натуральные — производят на меня очень сильное действие. А Кэрол Беллард была натуральнейшей из всех рыжих. Огненными волнами се волосы падали на обнаженные плечи, бились о них, как волна о песчаную отмель, сыпали искрами, как оголенные провода, горячили кровь. Она вернула мне документ.
— Желаете войти?
Я оглядел ее сверху донизу, хоть и знал, что делаю это напрасно. Потом кивнул.
— Тогда входите.
Она развернулась и не пошла, а поплыла в комнаты. Я закрыл входную дверь и, войдя в гостиную, сел на указанный мне стул. Она — напротив. Теперь пришел ее черед оглядывать меня с ног до головы.
И взгляд ее заскользил по мне, и я хоть раньше и не думал обращать внимание на подобные штучки, хоть и знал, что для нее это всего лишь возможность минутного самоутверждения, все же подобрался на стуле — сел попрямее, втянул живот. Что ж, я вел себя не более и не менее глупо, чем любой на моем месте. Мне только не хотелось почему-то, чтобы глупость эта разочаровала ее.
Она откинула голову, и волосы ее вспыхнули в лучах догорающего заката за окном, как пламя свечи под легким ветерком, зажглись неярким, ровным светом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62