Первое предложение я отверг, сославшись на то, что очень занят. На самом же деле — потому, что предполагались поездки на Средний Запад, — несколько тысяч миль. Хорош я буду за рулем со сломанной рукой.
Даме же я сообщил, что охрана богатых особняков — мое призвание, и договорился о встрече через неделю, после чего набрал номер Питера Уэя. Он — истинный специалист, и опыта у него больше. Питер дал мне множество ценных сведений, которые, будем надеяться, мне использовать не приведется. Порешили, что если я все же соблаговолю откликнуться на просьбу дамы, мы с ним повидаемся и обсудим конкретные детали.
Потом я подумал, не позвонить ли Хью и Френсису — узнать, как идут у них дела. Но звонить не стал. Не было ни малейших оснований полагать, что они выполнили мои поручения.
Основания злиться у меня были. Я хотел выполнить заказ Миллера, хотя сам он уже был в лучшем мире. Однако попробуйте найти человека в таком городке, как Нью-Йорк, особенно если человек этот не хочет, чтобы его нашли. Так я сказал Миллеру в день нашей встречи, и это была чистая правда. Но отыскав Мару, я получил бы ключ к разгадке гибели моего клиента. И еще мне очень хотелось отыскать того стрелка по движущейся мишени, который продырявил Джорджа. Пожалуй, это будет похлеще розысков мисс Филипс.
Убийство Джорджа связывала со всем остальным одна-единственная ниточка: пуля, поразившая его, выпущена была из несерийного карабина, когда-то принадлежавшего Миллеру. Он заявил, что карабин у него похитили, а Стерлинг подтвердил мне, что это правда. Может быть, Каррас за этим собрался в Нью-Йорк? Чего гадать? Приедет — выясним.
А до тех пор мне оставалось только пить кофе и перелистывать газету, купленную вчера у Фредди. Так, во всяком случае, я думал. Но тут раздался скрип двери. Я — не из пугливых, но в этом уравнении под названием «дело Миллера» было слишком много неизвестных. Продолжая держать перед собой газету, я свободной рукой полез в ящик стола и вытащил из кобуры свой 38-й калибр. Две секунды спустя выяснилось, что в этом не было надобности.
— Здрасьте, — сказала, входя в комнату, Джин Уорд.
— И вам здрасьте, — ответил я.
— Тут вроде бы и не жарко.
Я поднял руки, демонстрируя свою маечку и поспешно пряча пистолет.
— Как я выгляжу в летнем варианте?
— Упоительно. Надо подсказать кому-нибудь из модельеров: пусть наладят серийное изготовление.
— Вы полагаете, удастся их заинтересовать?
— Что? Сделать мокрую футболку предметом «высокой моды»? Ну, еще бы. Одни снобы сошьют и продадут другим все что угодно.
Джин, хоть голос ее звучал весело, явно была чем-то озабочена. Однако заметно было, что она сбросила с себя какое-то тяжкое бремя. Она бродила по моему кабинету, не садясь, пока я не спросил наконец:
— Слышали?
Она кивнула и попросила рассказать подробности. Я рассказал. Рассказал и про сержанта Эндрена, и Джеффа Энтони, и Карраса, и мисс Беллард. И про предсмертную записку Миллера. Джин была рада, что все кончилось. Я не мог ее за это осуждать. Очевидно, она все же уловила в моем голосе нечто.
— Полиция, вы сказали, совершенно удовлетворена. А вы — нет. Почему?
Я признался, что у меня остаются сильные сомнения. И подозрения. Я не стал ей говорить, что подозреваю в убийстве девушку, некогда бывшую ее лучшей подругой, и потому навесил это на Карраса. Впрочем, особенно распространяться не стал. Сказал только, что он может пролить свет на некоторые загадочные обстоятельства, а потому я намерен с ним сегодня встретиться.
Ее, как и меня, удивило, что Каррас решился ради Миллера высунуться из своей норки, тем более, что это и вправду было рискованно. И попросила рассказать все по порядку. Хотя рассказывать особенно было нечего, я исполнил се просьбу, упомянув про наш вчерашний разговор, про его намерение приехать и про тот отель, где я посоветовал ему остановиться. Ей все равно не верилось.
— Да вы не понимаете! — сказала она. — Каррас — мокрица. Самая настоящая мокрица. Такой поступок абсолютно не в его вкусе. И если он действительно помогал Маре грабить Карла, зачем ему в этом теперь признаваться? Да и кто бы на его месте признался? А уж он — особенно.
Крыть было нечем: я сам об этом задумывался. Каррас поразительно напоминал вставшего на задние лапки хорька, и характера был, наверно, соответствующего. Мысль о том, что позвонил он мне не просто так, не от угрызений совести, а с каким-то далеким прицелом, не давала мне покоя с самого утра.
— Не ходите к нему, — подлила масла в огонь моя гостья. — Вспомните, сколько всего на вас уже свалилось. Этой вонючке доверять нельзя. Он такой мерзкий!.. Такое ничтожество, такой подонок!.. И так смотрит на тебя, что мурашки бегут, а уж рот раскроет... У-ух!.. Понимаю, все это глупо звучит... Но, Джек, правда, не ходите к нему!.. Я — серьезно...
Стремительно обогнув стол, она оказалась рядом и обняла меня, продолжая что-то лепетать сквозь слезы. Из лепета ее я понял: ей небезразлично, если со мной стрясется какая-нибудь беда, и что она сама понимает, как это глупо, а потом губы ее продолжали двигаться, но уже беззвучно. Зубки прикоснулись к мочке моего уха и к шее, а язык тут же унял бы боль — если бы мне было больно. Дыхание ее было горячим, влажным и действовало на меня, как хорошее тонизирующее средство.
Я крепко прижал Джин к себе и чуть не застонал от боли в спине, шее, боку, запястье. Но не выпустил ее, а обнял еще крепче, обхватил ладонями, словно в этой женщине воплотились все десять моих бывших подруг, и бросившая меня жена, и все прочие мои неудачные романы, — воплотились и вернулись ко мне, давая мне последний шанс все наладить, все переиграть, все поправить. Потом, не выпуская Джин, я поднялся со стула, минуту мы стояли, прильнув друг к другу, а потом вдруг оказались на полу и забарахтались наподобие персонажей картин, которые за двадцать пять центов крутят на 42-й улице.
Отталкивая меня одной рукой и крепко держа другой, она прошептала:
— Поедем ко мне... Это тут рядом... — Ее суровый взгляд на глазах становился нежным и мягким. — Пожалуйста... Здесь я не хочу. Там будет лучше.
В голосе ее я услышал обещание и, одновременно, — намек на то, что влажный от пота пол моего офиса далеко не так хорош, как ее кровать. Разумеется, внутренний голос напомнил мне, что, когда порыв страсти минет, она увидит во мне парня, которому «вынь да положь» безо всяких «если», «но» и прочего. Да, мне хотелось ее — но не на час. Давно уже никто всерьез не тревожился за меня, не боялся: я и забыл, как это бывает.
Я поморщился, но кивнул, а желанию своему, от которого так пульсировала в висках кровь, сказал, что мне с покалеченной спиной, боком и запястьем лучше все-таки будет на кровати, чем на жестком полу. Мы с Джин поднялись на ноги, удерживаясь, чтобы не вцепиться друг в друга вновь и не начать все сначала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62