Фрис-чедские корабли останавливались на рейде, к причалам никогда не подходили. Оружие держали наготове. Товары с берега им подвозили на шлюпках.
Бешеные, считал Фил, еще опаснее караибов. Те, если и обстреляют внезапно, то лишь издалека, против пушек и мушкетов они не прут, слишком неравны силы. А бешеные сами отлично вооружены, и стоит хоть разок зазеваться, как они мгновенно сделают из фрис-чедских кораблей дырявые корыта. Каждый раз Фил предупреждал бешеных, подплывавших с берега на переговоры:
— Не вздумайте пакостить, у нас все наготове. Обмен так обмен. Не то от вас не останется даже ваших шикарных шляп!
— Это понятно, — отвечали те, — это мы и сами видим, не слепые. Но, кэп, все мы люди, и пас мучает любопытство: кто вы такие? Откуда вы? Ходите без всяких флагов, ваши корабли не имеют названий. Вы появляетесь вдруг, без предупреждений, а потом исчезаете неизвестно куда. Ваши матросы не роняют ни слова, только и знают, что держать пальцы на курке!
— Боязно вам? — усмехался Фил.
— Нашу боязнь, кэп, ты только на том свете увидишь, а на этом, уж не обессудь, ее нет! Как, впрочем, и у вас, не так ли? А любопытство — да, имеется. Вы, по всему видать, славные моряки, не мешало бы нам с вами объединиться. Вместе мы могли бы весело погулять по океану… Не желаете?
— К делу, к делу! — морщась, обрывал их Фил. — Вы — сами по себе, мы — сами по себе, нам компаньоны не нужны!
— Жаль, — вздыхали бешеные. — Очень даже жаль…
Фил смотрел на их спившиеся, заросшие лица, на их неряшливую, хотя нередко и дорогую одежду, на их наспех сколоченные жилища, видневшиеся на берегу, за таким же наспех сколоченным палисадом. Он с удовольствием сравнивал бешеных со своими матросами и находил, что фрис-чедцы выглядят куда ухоженней и строже.
Пьянь, брезгливо думал он о бешеных. Мои парни тоже выпить не дураки, но до свинячества, как эти, ромом себя не накачивают, знают меру. А эти… Как они рвутся к деньгам! Как дрожат у них при этом руки, губы, как беспокойно подпрыгивают ресницы, как воровато бегают их глаза… Мерзость. Что они будут делать потом со своими деньгами? Перебьют друг друга от жадности и зависти, что кому-то досталось больше? Пропьют деньги в Европе и сдохнут под забором? Эти острова для них — как случайное пастбище для мустангов. Примчались, натоптали, насвинячили и понеслись дальше, тупые бездомные твари…
В самом Фрис-Чеде деньги были не в ходу. Окованные железом сундуки, доверху заполненные награбленными золотыми и серебряными монетами, хранились в особом небольшом пакгаузе. Предназначались они только для закупки товаров. Все, что нужно было для жизни и ведения хозяйства, каждый фрис-чедец получал бесплатно.
Здесь не знали, что такое бедность и нищета.
Океан был похож на гигантскую торговую лавку, где водились товары со всего мира. Это была лавка, в которой покупатели расплачивались кто пулями, кто жизнью: кому как повезет. Из Испании и Португалии через океан доставляли военное снаряжение, новых колонистов, деньги для уплаты жалованья чиновникам и солдатам и всякую всячину — от гвоздей до изысканной французской мебели. Назад, кроме здешних товаров, везли, продравшись в Антлантику через шторма Тихого океана, еще и азиатские грузы: ковры, слоновую кость, пряности, японские разрисованные ширмы, медь и кимоно, индийские часы, ткани, стекло, хлопок, китайский фарфор, лаки, жемчуг, бирманские рубины, цейлонские сапфиры, резные шкатулки из сандалового дерева, говорящих попугаев, шелк…
Лакомой добычей для пиратов были четырехпалубные чернобортные каракки, издали похожие на башни и заполненные диковинными товарами до отказа. Содержимое лишь одного такого судна могло превратить удачливый пиратский экипаж, весь, без разбору, от капитана до юнги, в сказочно богатых людей.
Уже прошли времена, когда для захвата судна сразу стремились к абордажному бою. Теперь настала эпоха артиллерийских морских сражений. Корабли шли параллельным курсом, обстреливая друг друга из пушек. Горели паруса, валились мачты, ядра и бомбы вгрызались в деревянную обшивку бортов. И лишь когда торговое судно, не сумев отбиться от преследования, объятое пламенем, теряло ход, пираты шли на абордаж. Завязывался рукопашный бой…
Фил был знаменит тем, что заставлял противника сдаваться еще до взятия на абордаж. Это было у пиратов признаком высшего шика. Маневрируя судном, Фил хладнокровно выматывал свою жертву. Его адмиральский галион словно ускользал от ядер противника, при этом сам противник становился удобной мишенью для прицельной стрельбы. Каждый пират считал за честь отправиться в рейс вместе с Филом. Адмиральский галион приходил во Фрис-Чед всегда с добычей, он не знал поражений.
Награбленные товары выгружали на берег. Часть их раздавали горожанам, а остальные хранили в пакгаузах, чтобы потом, когда понадобится, было что везти на обмен.
Фрис-чедские женщины шили себе наряды из дорогих тканей, которые в Европе стоили огромных денег. А драгоценных украшений у них было столько, сколько, пожалуй, и не спилось иным графиням и герцогиням. Пираты любили баловать этими, как они говорили, безделушками, своих матерей, жен, дочерей, сестер, невест.
Сами же одевались без затей. Носили штаны из прочной парусины, куртки из хорошо выделанной кожи, башмаки или легкие сапоги и широкополые матросские шляпы. Когда на острове устраивались пышные свадьбы или гонки на лошадях, надевали рубашки с широкими рукавами, повязывали на шею разноцветные косынки.
Еды — хоть завались, питья — тоже, все одеты, обуты, а что еще, спрашивается, надо для хорошей жизни!..
Да, говорил Фил, основатели Фрис-Чеда поступили очень разумно, с самого начала отгородившись от остального мира. Когда рядом все свои и никто не грызется из-за денег, это отлично. Это и есть то, что называется правильной жизнью, разве не так?
Порой, рассеянно глядя на фрис-чедских мальчишек, он вспоминал собственное детство. Оно у него было таким же, как у этой веселой, драчливой, отчаянной ребятни.
Ни школы, ни книг на острове не было. Едва научившись ходить, каждый мальчишка усваивал суровые правила будущей взрослой жизни. Он приучал себя к мысли, что в первом же сражении может погибнуть или стать калекой. Что нет ничего позорнее, чем испытывать жалость к врагам. Что физическая боль — это пакость, которую, пока ты еще в сознании, надо перетерпеть молча, сцепив зубы. Что запах крови так же обычен, как запах моря. Что гибель отца, брата или лучшего друга — это то, к чему надо заранее привыкнуть. Что весь мир ненавидит фрис-чедцев и на на это надо отвечать только ненавистью. Что нет земли лучше и дороже, чем этот остров, но если отсюда придется уйти на повое место, то это надо сделать без сожаления, ибо так решил адмирал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Бешеные, считал Фил, еще опаснее караибов. Те, если и обстреляют внезапно, то лишь издалека, против пушек и мушкетов они не прут, слишком неравны силы. А бешеные сами отлично вооружены, и стоит хоть разок зазеваться, как они мгновенно сделают из фрис-чедских кораблей дырявые корыта. Каждый раз Фил предупреждал бешеных, подплывавших с берега на переговоры:
— Не вздумайте пакостить, у нас все наготове. Обмен так обмен. Не то от вас не останется даже ваших шикарных шляп!
— Это понятно, — отвечали те, — это мы и сами видим, не слепые. Но, кэп, все мы люди, и пас мучает любопытство: кто вы такие? Откуда вы? Ходите без всяких флагов, ваши корабли не имеют названий. Вы появляетесь вдруг, без предупреждений, а потом исчезаете неизвестно куда. Ваши матросы не роняют ни слова, только и знают, что держать пальцы на курке!
— Боязно вам? — усмехался Фил.
— Нашу боязнь, кэп, ты только на том свете увидишь, а на этом, уж не обессудь, ее нет! Как, впрочем, и у вас, не так ли? А любопытство — да, имеется. Вы, по всему видать, славные моряки, не мешало бы нам с вами объединиться. Вместе мы могли бы весело погулять по океану… Не желаете?
— К делу, к делу! — морщась, обрывал их Фил. — Вы — сами по себе, мы — сами по себе, нам компаньоны не нужны!
— Жаль, — вздыхали бешеные. — Очень даже жаль…
Фил смотрел на их спившиеся, заросшие лица, на их неряшливую, хотя нередко и дорогую одежду, на их наспех сколоченные жилища, видневшиеся на берегу, за таким же наспех сколоченным палисадом. Он с удовольствием сравнивал бешеных со своими матросами и находил, что фрис-чедцы выглядят куда ухоженней и строже.
Пьянь, брезгливо думал он о бешеных. Мои парни тоже выпить не дураки, но до свинячества, как эти, ромом себя не накачивают, знают меру. А эти… Как они рвутся к деньгам! Как дрожат у них при этом руки, губы, как беспокойно подпрыгивают ресницы, как воровато бегают их глаза… Мерзость. Что они будут делать потом со своими деньгами? Перебьют друг друга от жадности и зависти, что кому-то досталось больше? Пропьют деньги в Европе и сдохнут под забором? Эти острова для них — как случайное пастбище для мустангов. Примчались, натоптали, насвинячили и понеслись дальше, тупые бездомные твари…
В самом Фрис-Чеде деньги были не в ходу. Окованные железом сундуки, доверху заполненные награбленными золотыми и серебряными монетами, хранились в особом небольшом пакгаузе. Предназначались они только для закупки товаров. Все, что нужно было для жизни и ведения хозяйства, каждый фрис-чедец получал бесплатно.
Здесь не знали, что такое бедность и нищета.
Океан был похож на гигантскую торговую лавку, где водились товары со всего мира. Это была лавка, в которой покупатели расплачивались кто пулями, кто жизнью: кому как повезет. Из Испании и Португалии через океан доставляли военное снаряжение, новых колонистов, деньги для уплаты жалованья чиновникам и солдатам и всякую всячину — от гвоздей до изысканной французской мебели. Назад, кроме здешних товаров, везли, продравшись в Антлантику через шторма Тихого океана, еще и азиатские грузы: ковры, слоновую кость, пряности, японские разрисованные ширмы, медь и кимоно, индийские часы, ткани, стекло, хлопок, китайский фарфор, лаки, жемчуг, бирманские рубины, цейлонские сапфиры, резные шкатулки из сандалового дерева, говорящих попугаев, шелк…
Лакомой добычей для пиратов были четырехпалубные чернобортные каракки, издали похожие на башни и заполненные диковинными товарами до отказа. Содержимое лишь одного такого судна могло превратить удачливый пиратский экипаж, весь, без разбору, от капитана до юнги, в сказочно богатых людей.
Уже прошли времена, когда для захвата судна сразу стремились к абордажному бою. Теперь настала эпоха артиллерийских морских сражений. Корабли шли параллельным курсом, обстреливая друг друга из пушек. Горели паруса, валились мачты, ядра и бомбы вгрызались в деревянную обшивку бортов. И лишь когда торговое судно, не сумев отбиться от преследования, объятое пламенем, теряло ход, пираты шли на абордаж. Завязывался рукопашный бой…
Фил был знаменит тем, что заставлял противника сдаваться еще до взятия на абордаж. Это было у пиратов признаком высшего шика. Маневрируя судном, Фил хладнокровно выматывал свою жертву. Его адмиральский галион словно ускользал от ядер противника, при этом сам противник становился удобной мишенью для прицельной стрельбы. Каждый пират считал за честь отправиться в рейс вместе с Филом. Адмиральский галион приходил во Фрис-Чед всегда с добычей, он не знал поражений.
Награбленные товары выгружали на берег. Часть их раздавали горожанам, а остальные хранили в пакгаузах, чтобы потом, когда понадобится, было что везти на обмен.
Фрис-чедские женщины шили себе наряды из дорогих тканей, которые в Европе стоили огромных денег. А драгоценных украшений у них было столько, сколько, пожалуй, и не спилось иным графиням и герцогиням. Пираты любили баловать этими, как они говорили, безделушками, своих матерей, жен, дочерей, сестер, невест.
Сами же одевались без затей. Носили штаны из прочной парусины, куртки из хорошо выделанной кожи, башмаки или легкие сапоги и широкополые матросские шляпы. Когда на острове устраивались пышные свадьбы или гонки на лошадях, надевали рубашки с широкими рукавами, повязывали на шею разноцветные косынки.
Еды — хоть завались, питья — тоже, все одеты, обуты, а что еще, спрашивается, надо для хорошей жизни!..
Да, говорил Фил, основатели Фрис-Чеда поступили очень разумно, с самого начала отгородившись от остального мира. Когда рядом все свои и никто не грызется из-за денег, это отлично. Это и есть то, что называется правильной жизнью, разве не так?
Порой, рассеянно глядя на фрис-чедских мальчишек, он вспоминал собственное детство. Оно у него было таким же, как у этой веселой, драчливой, отчаянной ребятни.
Ни школы, ни книг на острове не было. Едва научившись ходить, каждый мальчишка усваивал суровые правила будущей взрослой жизни. Он приучал себя к мысли, что в первом же сражении может погибнуть или стать калекой. Что нет ничего позорнее, чем испытывать жалость к врагам. Что физическая боль — это пакость, которую, пока ты еще в сознании, надо перетерпеть молча, сцепив зубы. Что запах крови так же обычен, как запах моря. Что гибель отца, брата или лучшего друга — это то, к чему надо заранее привыкнуть. Что весь мир ненавидит фрис-чедцев и на на это надо отвечать только ненавистью. Что нет земли лучше и дороже, чем этот остров, но если отсюда придется уйти на повое место, то это надо сделать без сожаления, ибо так решил адмирал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27