Это так интересно! Только не надо обманывать…
— Не думаю, что он существует, этот камень.
— Я буду искать. Я люблю смотреть, как плавится медь, как дробится и сливается ртуть, будто олово, расплавленное, но холодное. Я люблю возиться зимой у печи-атанора и следить, как настой из трав по капле возгоняется из реторты… Я буду алхимиком, хозяин!
Мессер Даниил раскрыл сумку:
— Черт, да ты высыпал все золото!
— Ваша жизнь стоила его, хозяин!
— Ах, нет, здесь осталось несколько монет. Возьми их, Одо! Бери с сумкой…
Мне не нужно денег. Я доеду до Монпелье, там еще не кончилась ярмарка, и продам этого рыжего красавца. Он стоит не одну сотню дукатов.
— Но, хозяин, в сумке лежит пергамент. — И я вынул тот самый арабский документ, который хозяин показывал герцогу. — В нем описан узуфур.
— Узуфур? Я не могу читать эти закорючки… Возьми его, ведь он твой. Может быть, в нем содержится секрет Красного камня алхимии… Но, Одо, если ты в самом деле хочешь стать алхимиком и всю жизнь дышать невидимыми, но ядовитыми испарениями, исходящими от раскаленного серебра или кипящей ртути, то я дам тебе письмо к моему старинному знакомому… Когда-то я учился в Англии, в Оксфорде. Мне пророчили блестящую будущность, но я, как видишь, избрал другие пути… Меня очень любил один профессор. Сейчас он оставил кафедру и занимает высокое положение епископа Линкольнского. Я напишу к нему несколько слов, он поможет тебе. Но не рассказывай ему, прошу тебя, обо мне.
Он будет, пожалуй, огорчен.
В ближайшей таверне у проселочной дороги мой хозяин написал коротенькое письмо на обороте арабского пергамента. И мы расстались. Упругой, неутомимой рысью бежал по светлой дороге рыжий жеребец. На повороте хозяин повернулся, махнул мне рукой и скрылся навсегда.

ГЛАВА ПЯТАЯ Магистр из Оксфорда
I
Два года продолжался мой путь в Англию, в графство Линкольн. Это был трудный путь. Часто я вынужден был забывать о своей цели и заботиться о сохранении жизни, о том, чтобы бренная ее нить не прервалась из-за холода и голода…
Кем только мне не пришлось быть, пока я не встретился со стариком жонглером и фокусником! Он обучил меня своему сложному и любимому народом искусству.
На рыночных площадях я пел песни о великих битвах и могучих героях, побеждавших великанов и волшебников, подбрасывал и ловил блестящие ножи и несколько медных шаров, а старик собирал деньги. Слава о моем искусстве двигалась быстрее бедной лошадки, впряженной в повозку с нашей утварью.
Иногда нас приглашали даже в замки, где мы развлекали богатых и знатных вассалов.
— На юг! — говорил мой товарищ. — На юг, туда, где плещется море, где не нужно носить тяжелой и теплой одежды.
— На север! — отвечал я. — Только на север! Мне нужно прийти в графство Линкольн…
За дорогую плату лодочник перевез нас из Булони к меловым берегам королевства Англии. Здесь жонглеров еще больше любили, чем в Бургундии или Шампани. Мой друг старик фокусник простудился в дороге. И я оставил его у крестьянина, отдав старику все деньги, которые имел, а сам продвигался все дальше и дальше на север. В сияющем мае я уже шел по цветущим лугам графства Линкольн. Но жестокое разочарование ожидало меня: слуги епископа Линкольнского ответили мне, что тот епископ, к которому я шел, уже давно умер.
— Иди в Оксфорд, — посоветовали они мне. — Там живет удивительно ученый монах, большой друг нашего покойного епископа.
У меня не было больших надежд, но я все-таки пошел, чтобы хоть посмотреть на этого монаха, который получил прозвание Мирабилис — Несравненный — и об учености которого мне уже давно приходилось слышать. Примет ли он меня?..
Глубокое равнодушие к моему повседневному труду жонглера и фокусника охватывало меня. Но, когда собирался народ и подбадривал меня криками и скудным подаянием, падающим в мою шапку, я оживал и работал с увлечением. А вечером, вспоминая, как шумит огонь в печи-атаноре, как золото тает, соединяясь со ртутью, как пахнет горящая сера, меня снова охватывало уныние.
Неужели я не смогу приняться за изучение чудесных свойств и таинственных превращений разных металлов, неужели я не смогу посвятить свою жизнь алхимии, науке более удивительной и глубокой, чем схоластика и астрология!
Попасть в Оксфорд оказалось гораздо легче, чем я предполагал. По всем дорогам тянулись пешие и конные воины. И чем ближе к Оксфорду, тем их становилось все больше. Меня охотно подвезли на телеге, уставленной бочками с вином и тяжелыми боевыми щитами. Рядом ехали налегке рыцари и бароны. Это было странное паломничество.
В жаркий июньский полдень я стоял на тряской телеге и под приветственные крики подбрасывал и ловил четыре острых ножа и несколько шаров. Вдали показались стены города.
Я заметил их первый и закричал:
— Город!
Важный барон взобрался на телегу, сбросил меня с нее и стал внимательно всматриваться в крыши и дома Оксфорда.
Город был заполнен всадниками, рыцарями, слугами. В сопровождении огромной свиты появился король. Его имя было Генрих III. И бароны, которые сопровождали его, скорее вели его, как пленника, чем как подданные своего короля.
На следующий день я пришел к высокому зданию Оксфордского университета.
Полутемным коридором меня провели к узкой двери. Я долго ждал. Из-за двери проникал такой знакомый мне запах горящей серы, слышалось равномерное журчание, которое производит пестик, растирающий порошок в ступе. Раздался звон разбитого стекла. Наконец дверь открылась. Комната была светла, и я невольно зажмурился. Высокий и грузный монах, в грубой сутане францисканца, босиком стоял передо мной. Его тонзура на макушке была давно не бритой, и бурно вьющиеся волосы падали на лоб. Монах внимательно всматривался в темноту коридора.
— Кто ждет меня? — спросил он.
— Одо, юноша из Фландрии, — сказал я, делая шаг к двери. — Я долго искал епископа Линкольнского, но он умер. И вот я пришел к вам.
— Имя моего незабвенного учителя священно для меня, — сказал монах.
И я понял, что это и был тот самый магистр, о котором мне говорили слуги епископа.
Он пропустил меня в свою мастерскую. Разве могла сравниться эта замечательная, наполненная удивительными, неведомыми мне сосудами комната, настоящая лаборатория алхимика, в которой за большими столами работали ученики и помощники, с тем жалким амбаром, где работал мой добрый и несчастный хозяин Готфрид Компьенский! Разве можно было сравнить ее с сундучком мессера Даниила из Трансиордании, где лежало десятка два разных веществ и который он все-таки имел наглость называть своей лабораторией!
Робость охватила меня.
Я протянул магистру пергамент, на котором мессер Даниил написал письмо епископу Линкольнскому, и стал в сторону, наблюдая за быстрыми движениями учеников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49