Тирания обречена, даже если она затянута на десятилетия Залогом тому служит человеческая душа, которой со времен Спартака противны рабство и унижения.
“Я не стану рабом
на соленых полях Галахари,
я, рожденный в Нагорье,
земли голодающей плод”, –
пел год назад во время публичной казни, устроенной полковником Огу, полуграмотный народный поэт Раду, и песня эта, рожденная не разумом, а человеческим сердцем, ожила сейчас в разворачивающейся душе Давида.
Слова этой песни звучали в его душе и когда он преодолевал двадцатиметровую бездну, отделяющую лоджию его номера от сонной земли. В номере спала Крис, чей капроновый темный чулок он использовал в качестве маски, дрых на этаже в своем кресле дежурный жандарм, не подозревающий, что среди презираемых им хилых интеллигентов найдется человек, способный без разрыва сердца ощутить зыбкую многометровую пустоту под ногами. В своих номерах спали Блох и Бернгри, готовые наутро вновь спорить о судьбе нации и роли интеллигенции в решении этой судьбы.
Время прошло, и его нельзя было повернуть вспять.
“Ряска на болоте становилась все гуще, вода все зловоннее, и болото жило уже лишь дождями, приносящими свежесть из далеких рек и озер.
Но чем зловонней становится болото, тем больше лягушек мечтает о свежей воде…”
Влах, Влах, несчастный сломавшийся человек! Что произошло с тобой, где состоялся надлом твоей души?
“Я не стану рабом
на соленых полях Галахари…”
Цепкие уверенные шаги патруля заставили Давида затаиться, распластавшись за низким рядом подстриженного кустарника.
– Что там, Щур?
Неприятный голос был у патрульного!
– Сейчас Роки посмотрит, что там!
Собака! Как же ему не повезло! Собака! В своих расчетах он совершенно упустил из виду, что у патрулей есть собаки. Это полностью ломало разработанный Ойхом план.
Что-то с шумом приблизилось к нему, послышалось ворчание, и, подняв голову, Давид встретился с немигающим взглядом рыжего пса. Ойх замер. Пес снова заворчал, но не зло, а как-то недоуменно, словно удивляясь появлению Давида в пустом ночном парке. Давид нащупал нож, захваченный им из номера. Пес снова шумно вздохнул, с неожиданной грацией перемахнул через кустарник и вернулся к хозяину.
– Что там, Щур? – снова спросил патрульный.
– Крыса, должно быть, – отозвался его товарищ. – Здесь полно крыс.
Разговор удалялся, и Давид сел, вытирая ладонями мокрое лицо. Пронесло! Господи, пронесло! Дай тебе, пес, таких же рыжих щеночков! Он пожалел, что не может закурить. Сигарета сейчас пришлась бы весьма кстати.
“Уже слышались окрики с далекой Реки и призывы к гибкости политического мышления, указывалось, что прошло время безнаказанного лягвоедства, и необходимо навести косметику на внутриболотную жизнь, дабы укоризненного кваканья с других болот избежать. Щука увещеваний не слушала, и по-прежнему торчали из острой пасти хищника искалеченные лягушачьи лапки.
И никто не знал, что участь тирана решена группой инициативных жерехов и судаков с серебряными лампасами и галунами. В тайных лабораториях была изготовлена карающая блесна, имитирующая любимую пищу тирана. Окуни метались по обмелевшему каналу, согласовывая с кем надо детали покушения, а напуганные пресноводные жабы, плотва, язи и другие деловые рыбы, взращенные на свободном предпринимательстве, удивленно глядели на стремительные разводы на воде”.
Окно на первом этаже Больничного Центра было открыто. И в здание Давид проник на удивление легко. В вестибюле он долго читал кабинетный указатель, но все было написано на недоступном ему языке медицинских терминов, и Давид не знал, с чего ему начать.
Он надеялся, что в кабинетах кто-то будет. Иначе его лихой ночной налет терял всякий смысл.
Давид не ошибся.
За дверью с табличкой “Кабинет психоинформационного анализа” разговаривали. Судя по голосам, за дверью было два человека.
– К чему была такая спешка? – басовито сказал человек. – Использовать аппаратуру без предварительных испытаний глупо, согласитесь!
– Вы же заверяли господина Тэта, что убеждены в действенности машины, – колко отозвался собеседник. – Потом у вас была удачная попытка на острове. Этот… Скавронски… Ведь опыт над ним был убедителен, верно?
– А потом Скавронски покончил с собой! – возразил бас. – Мы еще не представляем, насколько глубоким является изменение личности, чтобы работать с людьми.
– Пусть этот вопрос не слишком заботит вас, – отозвался собеседник. – Для вас это просто экспериментальный материал. Необходимо, чтобы программа изменений была стойкой. А со Скавронски мы уже разобрались. В период личностной ломки какой-то идиот из его приятелей подсунул ему его же собственную рукопись, написанную до информационного вмешательства. Нагрузка оказалась непосильной для этого неврастеника. Но с леваками у вас все получилось великолепно. Никаких побочных эффектов! Господин референт очень надеется на вас. В ближайшее время на остров будет доставлена партия захваченных в боях бойцов фронта национального освобождения. Среди них есть крупные руководители. От вашего участия зависит многое. Господин референт…
– А вот это уже все равно, – сказал бас. – Я дал согласие на эксперимент по перевоспитанию людей с использованием комплекса психоинформационных изменений. Но я не обещал референту по государственной безопасности, что буду использовать комплекс для подготовки его шпионов.
Голоса отодвинулись в глубину комнаты. Давид осмотрелся. Едва освещенный коридор был пуст, и в нишах стояли черные тени. В темном проеме окна метались голубые тени прожекторных лучей. От гостиницы доносилась приглушенная стенами и расстоянием ритмичная музыка.
Информационные изменения личности… Надо же! Это тебе не знахари, пользующие клиентов дикарскими настоями трав, лягушек и пауков. Это наука! Значит, информационные изменения… Бедный Влах!
“Чем зловонней становится болото, тем больше лягушек мечтает о свежей воде”.
Тобой были написаны эти строки. Но они были незнакомы информационному уроду, подсаженному в твое сознание и читающему текст зелеными глазами лягушки… Давида знобило. Он осознал вдруг, что чертовски устал.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Призрак ночи бродил по коридорам. Давид терпеливо ждал окончания спора, что продолжался в кабинете психоинформационного анализа.
Лишь однажды мимо ниши, где он притаился, прошли молчаливые люди в белых халатах, толкая тележку, на которой лежало что-то длинное, накрытое простыней.
Все было по науке! Посещение комплекса психоинформационных изменений, где тебя встречают внимательные вежливые люди в белых халатах, и ты выходишь из Больничного Центра внешне прежним, но духовно иным. Ты с брезгливостью смотришь на то, что еще часы назад составляло основу твоего существования, ненавидишь друзей и беспамятно любишь врагов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15
“Я не стану рабом
на соленых полях Галахари,
я, рожденный в Нагорье,
земли голодающей плод”, –
пел год назад во время публичной казни, устроенной полковником Огу, полуграмотный народный поэт Раду, и песня эта, рожденная не разумом, а человеческим сердцем, ожила сейчас в разворачивающейся душе Давида.
Слова этой песни звучали в его душе и когда он преодолевал двадцатиметровую бездну, отделяющую лоджию его номера от сонной земли. В номере спала Крис, чей капроновый темный чулок он использовал в качестве маски, дрых на этаже в своем кресле дежурный жандарм, не подозревающий, что среди презираемых им хилых интеллигентов найдется человек, способный без разрыва сердца ощутить зыбкую многометровую пустоту под ногами. В своих номерах спали Блох и Бернгри, готовые наутро вновь спорить о судьбе нации и роли интеллигенции в решении этой судьбы.
Время прошло, и его нельзя было повернуть вспять.
“Ряска на болоте становилась все гуще, вода все зловоннее, и болото жило уже лишь дождями, приносящими свежесть из далеких рек и озер.
Но чем зловонней становится болото, тем больше лягушек мечтает о свежей воде…”
Влах, Влах, несчастный сломавшийся человек! Что произошло с тобой, где состоялся надлом твоей души?
“Я не стану рабом
на соленых полях Галахари…”
Цепкие уверенные шаги патруля заставили Давида затаиться, распластавшись за низким рядом подстриженного кустарника.
– Что там, Щур?
Неприятный голос был у патрульного!
– Сейчас Роки посмотрит, что там!
Собака! Как же ему не повезло! Собака! В своих расчетах он совершенно упустил из виду, что у патрулей есть собаки. Это полностью ломало разработанный Ойхом план.
Что-то с шумом приблизилось к нему, послышалось ворчание, и, подняв голову, Давид встретился с немигающим взглядом рыжего пса. Ойх замер. Пес снова заворчал, но не зло, а как-то недоуменно, словно удивляясь появлению Давида в пустом ночном парке. Давид нащупал нож, захваченный им из номера. Пес снова шумно вздохнул, с неожиданной грацией перемахнул через кустарник и вернулся к хозяину.
– Что там, Щур? – снова спросил патрульный.
– Крыса, должно быть, – отозвался его товарищ. – Здесь полно крыс.
Разговор удалялся, и Давид сел, вытирая ладонями мокрое лицо. Пронесло! Господи, пронесло! Дай тебе, пес, таких же рыжих щеночков! Он пожалел, что не может закурить. Сигарета сейчас пришлась бы весьма кстати.
“Уже слышались окрики с далекой Реки и призывы к гибкости политического мышления, указывалось, что прошло время безнаказанного лягвоедства, и необходимо навести косметику на внутриболотную жизнь, дабы укоризненного кваканья с других болот избежать. Щука увещеваний не слушала, и по-прежнему торчали из острой пасти хищника искалеченные лягушачьи лапки.
И никто не знал, что участь тирана решена группой инициативных жерехов и судаков с серебряными лампасами и галунами. В тайных лабораториях была изготовлена карающая блесна, имитирующая любимую пищу тирана. Окуни метались по обмелевшему каналу, согласовывая с кем надо детали покушения, а напуганные пресноводные жабы, плотва, язи и другие деловые рыбы, взращенные на свободном предпринимательстве, удивленно глядели на стремительные разводы на воде”.
Окно на первом этаже Больничного Центра было открыто. И в здание Давид проник на удивление легко. В вестибюле он долго читал кабинетный указатель, но все было написано на недоступном ему языке медицинских терминов, и Давид не знал, с чего ему начать.
Он надеялся, что в кабинетах кто-то будет. Иначе его лихой ночной налет терял всякий смысл.
Давид не ошибся.
За дверью с табличкой “Кабинет психоинформационного анализа” разговаривали. Судя по голосам, за дверью было два человека.
– К чему была такая спешка? – басовито сказал человек. – Использовать аппаратуру без предварительных испытаний глупо, согласитесь!
– Вы же заверяли господина Тэта, что убеждены в действенности машины, – колко отозвался собеседник. – Потом у вас была удачная попытка на острове. Этот… Скавронски… Ведь опыт над ним был убедителен, верно?
– А потом Скавронски покончил с собой! – возразил бас. – Мы еще не представляем, насколько глубоким является изменение личности, чтобы работать с людьми.
– Пусть этот вопрос не слишком заботит вас, – отозвался собеседник. – Для вас это просто экспериментальный материал. Необходимо, чтобы программа изменений была стойкой. А со Скавронски мы уже разобрались. В период личностной ломки какой-то идиот из его приятелей подсунул ему его же собственную рукопись, написанную до информационного вмешательства. Нагрузка оказалась непосильной для этого неврастеника. Но с леваками у вас все получилось великолепно. Никаких побочных эффектов! Господин референт очень надеется на вас. В ближайшее время на остров будет доставлена партия захваченных в боях бойцов фронта национального освобождения. Среди них есть крупные руководители. От вашего участия зависит многое. Господин референт…
– А вот это уже все равно, – сказал бас. – Я дал согласие на эксперимент по перевоспитанию людей с использованием комплекса психоинформационных изменений. Но я не обещал референту по государственной безопасности, что буду использовать комплекс для подготовки его шпионов.
Голоса отодвинулись в глубину комнаты. Давид осмотрелся. Едва освещенный коридор был пуст, и в нишах стояли черные тени. В темном проеме окна метались голубые тени прожекторных лучей. От гостиницы доносилась приглушенная стенами и расстоянием ритмичная музыка.
Информационные изменения личности… Надо же! Это тебе не знахари, пользующие клиентов дикарскими настоями трав, лягушек и пауков. Это наука! Значит, информационные изменения… Бедный Влах!
“Чем зловонней становится болото, тем больше лягушек мечтает о свежей воде”.
Тобой были написаны эти строки. Но они были незнакомы информационному уроду, подсаженному в твое сознание и читающему текст зелеными глазами лягушки… Давида знобило. Он осознал вдруг, что чертовски устал.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Призрак ночи бродил по коридорам. Давид терпеливо ждал окончания спора, что продолжался в кабинете психоинформационного анализа.
Лишь однажды мимо ниши, где он притаился, прошли молчаливые люди в белых халатах, толкая тележку, на которой лежало что-то длинное, накрытое простыней.
Все было по науке! Посещение комплекса психоинформационных изменений, где тебя встречают внимательные вежливые люди в белых халатах, и ты выходишь из Больничного Центра внешне прежним, но духовно иным. Ты с брезгливостью смотришь на то, что еще часы назад составляло основу твоего существования, ненавидишь друзей и беспамятно любишь врагов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15