Но они практически не пересекались ни с Доггером, ни с черным полукольцом, проходившим через Союз и куда-то дальше. Более того, от кольца в Халифат связи шли. Это значило, что кольцо управляет этими связями, а не наоборот.
Принтам распалялся. Шел жаркий спор. Академик мысленно указывал на разные точки пространства, и они вспыхивали на виртуальном мониторе. Собеседник отвечал, указывая на другие точки. Но Сергеич не был подключен к их речевой линии и сути спора не знал.
И вдруг, видимо спохватившись, Принтам прервал разговор и снова вернул карту в исходное древнее положение.
Сергеич решил быть бестактным:
— Вы хорошо осведомлены о кольце. Я и не знал, что вы входите в его орбиту.
Принтам повысил голос до нот возмущения:
— Что вы, коллега, как вы могли подумать?! Всей своей жизнью я доказал, что служу европейской культуре! И с этим кольцом я имею дело лишь постольку, поскольку оно служит Европе. Ваши недоразумения с ним для меня крайне прискорбны.
Сергеич выдерживал паузу, потому что не знал, что говорить. Он понятия не имел ни о каком кольце и пять минут назад еще думал, что попал в какой-то переплет с Халифатом. Высказывая Принтаму сомнения на этот счет, Романов просто блефовал. Позднее, вспоминая эту ситуацию, он, конечно, говорил себе и друзьям, что сомнения были и прежде, что он все равно еще раз проанализировал бы новые обстоятельства... Но, честно говоря, его уже заставили поверить в то, что Халифат — главная угроза. Он уже знал, что рекомендовать Новгородскому Собору. А тут все получается как-то не так, какое-то кольцо...
Принтам расценил молчание Романова по-своему. Вдруг профессор, преуспевший в расследовании покушения на самого себя, сейчас начнет на всю Европу кричать о том, что к заговору причастен его научный конкурент. «Как же я забыл отключить монитор?! Впрочем, его намеки в начале беседы... Конечно, он все знал заранее. Эти вопросы о Софье... Еще немного, и он докопается до скромного участия Академии текста в российских делах. Конечно, Романов не может не знать, что сегодня любая академия — мозговой центр нескольких правительств, да еще и разведка в придачу. Но одно дело — догадываться, а другое — предъявлять обвинение». Принтам решил слить часть правды, чтобы отмежеваться от опасных связей.
— Да, мне нужно было это Кольцо! Оно помогало нам в борьбе с Халифатом и американским гегемонизмом. Но работа выполнена, расчет произведен. Все! Сейчас они предлагали мне новое дело, но, если вы видели, разговор кончился ничем...
— А я почти ничего не видел и ничего не слышал. Но, как вы понимаете, чтобы поверить вам на слово, мне нужно знать, от чего вы сейчас отказались. Чтобы, по мере того как Они будут это делать, мы могли четко отделять их действия от ваших.
— Ладно, ладно. Это как раз небольшой секрет. Их интересы теперь всецело прикованы к Греции. Но это не военный интерес. Судьба греков зависит теперь от исхода борьбы на других фронтах, так что меня этот регион волнует не очень. Если хотите, я могу обещать вам, что вообще не буду заниматься Грецией года три.
Принтам встал с кресла и картинно приложил руку к сердцу в знак клятвы. Он подошел к окну и поднял жалюзи. В комнате повеяло уличными газами. Академик простер руку над кварталами Брюсселя:
— Меня манят иные дали. Надеюсь, недоразумений между нами больше нет. Честно говоря, когда я узнал о том, что Кольцо причастно к нападению на вас, тотчас решил не иметь с ними дело. Потому что, не скрою, считаю эффектнейшим деянием года разработанные вами французские преобразования. Увы, лауреаты Нобелевской премии на этот год уже выдвинуты, а то... Но знаете, одно из направлений Парижских инициатив можно было бы развить. Посмотрите на этих страждущих, — Принтам указал на кварталы мигрантов. — Их, а не парижских сорванцов следует пригласить на просторы Сибири. Ведь климат теперь таков, что они не замерзнут и на Колыме. Мы могли бы разработать проект переселения, который в случае успеха был бы достоин премии Нобеля. Представьте: лауреаты Романов и Принтам. Это вошло бы в учебники истории.
— Да уж, тем более что учебники истории пишут наши ученики. Но знаете ли, дорогой Принтам, я не готов кланяться скандинавским королям после того, как видел их солдат в деле. Всем премиям я предпочитаю Бибическую. Среди нобелевских лауреатов такая публика, что мне как-то не хочется вставать в этот ряд.
Может быть, он все же кривил душой. Просто знал, что социологам и историкам Нобелевскую премию не дают, а с политиков за нее слишком много просят. Вот и Принтам сейчас просил ни мало ни много посодействовать превращению западноевропейской беды перенаселения мигрантами с Юга в проблему Союза. Сибирь уже давно перестала быть безлюдным краем. По мере глобального потепления на север и восток продвигались кварталы электронных коттеджей, обходя лишь заранее определенные Федеральной экологической службой материки и острова тайги, пятна болот и неприступные горные цепи. После строительства новых городов на прохладном океанском побережье Северного океана открылся второй фронт заселения, и свободного места в Сибири осталось не так много. Одно дело — растворить в миллиарде сибиряков десяток тысяч французских тинэйджеров, другое — полмиллиарда арабов и африканцев.
Однако когда Принтам прямо спросил, следует ли воспринимать слова Романова как отказ, Сергеичу стало страшно. Он вдруг подумал, что Принтаму стоит только сообщить этому самому Кольцу: Романов все знает — и его могут не выпустить из Евросоюза. Или выпустить вперед ногами. Поэтому он решил лукавить:
— Нет, сама идея интересна. У нас сейчас подъем, нужны рабочие руки. Просто я не хочу, чтобы вы решили, будто меня можно поймать на крючок тщеславия.
Чтобы снять напряг, возникший в разговоре, Сергеич засмеялся, после чего Притам облегченно расхохотался:
— Что вы, что вы! И в мыслях не было. Ведь мы же оба служим Европе, а не себе!
Теперь можно было не беспокоиться, Принтам пока никому ничего не скажет.
На прощание Романов шутя сказал Принтаму:
— Знаете, коллега, не ходите к жерлу вулкана. Там вас ждет назгул. — К удивлению Сергеича, Принтам понимающе кивнул.
Когда Романов вышел из дворца на вонючий воздух, он вспомнил Штирлица, его уникальную удачу разведчика. Конечно, такие удачи случаются только в фильмах и романах. Романов даже невольно заподозрил, не является ли он героем какого-нибудь романа. Посмеявшись в усы, он молвил вслух: «Но уж во всяком случае не фильма. Интересно, а висела ли моя жизнь сегодня на волоске? А то как-то обидно: удача как у Штирлица, и риска нет».
Что-то было непонятное с этим самым риском. То Романову разнесли комнату ракетой, то стреляют в его знакомую, а теперь он свободно ходит по Европе в свете юпитеров, и никому до этого дела нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Принтам распалялся. Шел жаркий спор. Академик мысленно указывал на разные точки пространства, и они вспыхивали на виртуальном мониторе. Собеседник отвечал, указывая на другие точки. Но Сергеич не был подключен к их речевой линии и сути спора не знал.
И вдруг, видимо спохватившись, Принтам прервал разговор и снова вернул карту в исходное древнее положение.
Сергеич решил быть бестактным:
— Вы хорошо осведомлены о кольце. Я и не знал, что вы входите в его орбиту.
Принтам повысил голос до нот возмущения:
— Что вы, коллега, как вы могли подумать?! Всей своей жизнью я доказал, что служу европейской культуре! И с этим кольцом я имею дело лишь постольку, поскольку оно служит Европе. Ваши недоразумения с ним для меня крайне прискорбны.
Сергеич выдерживал паузу, потому что не знал, что говорить. Он понятия не имел ни о каком кольце и пять минут назад еще думал, что попал в какой-то переплет с Халифатом. Высказывая Принтаму сомнения на этот счет, Романов просто блефовал. Позднее, вспоминая эту ситуацию, он, конечно, говорил себе и друзьям, что сомнения были и прежде, что он все равно еще раз проанализировал бы новые обстоятельства... Но, честно говоря, его уже заставили поверить в то, что Халифат — главная угроза. Он уже знал, что рекомендовать Новгородскому Собору. А тут все получается как-то не так, какое-то кольцо...
Принтам расценил молчание Романова по-своему. Вдруг профессор, преуспевший в расследовании покушения на самого себя, сейчас начнет на всю Европу кричать о том, что к заговору причастен его научный конкурент. «Как же я забыл отключить монитор?! Впрочем, его намеки в начале беседы... Конечно, он все знал заранее. Эти вопросы о Софье... Еще немного, и он докопается до скромного участия Академии текста в российских делах. Конечно, Романов не может не знать, что сегодня любая академия — мозговой центр нескольких правительств, да еще и разведка в придачу. Но одно дело — догадываться, а другое — предъявлять обвинение». Принтам решил слить часть правды, чтобы отмежеваться от опасных связей.
— Да, мне нужно было это Кольцо! Оно помогало нам в борьбе с Халифатом и американским гегемонизмом. Но работа выполнена, расчет произведен. Все! Сейчас они предлагали мне новое дело, но, если вы видели, разговор кончился ничем...
— А я почти ничего не видел и ничего не слышал. Но, как вы понимаете, чтобы поверить вам на слово, мне нужно знать, от чего вы сейчас отказались. Чтобы, по мере того как Они будут это делать, мы могли четко отделять их действия от ваших.
— Ладно, ладно. Это как раз небольшой секрет. Их интересы теперь всецело прикованы к Греции. Но это не военный интерес. Судьба греков зависит теперь от исхода борьбы на других фронтах, так что меня этот регион волнует не очень. Если хотите, я могу обещать вам, что вообще не буду заниматься Грецией года три.
Принтам встал с кресла и картинно приложил руку к сердцу в знак клятвы. Он подошел к окну и поднял жалюзи. В комнате повеяло уличными газами. Академик простер руку над кварталами Брюсселя:
— Меня манят иные дали. Надеюсь, недоразумений между нами больше нет. Честно говоря, когда я узнал о том, что Кольцо причастно к нападению на вас, тотчас решил не иметь с ними дело. Потому что, не скрою, считаю эффектнейшим деянием года разработанные вами французские преобразования. Увы, лауреаты Нобелевской премии на этот год уже выдвинуты, а то... Но знаете, одно из направлений Парижских инициатив можно было бы развить. Посмотрите на этих страждущих, — Принтам указал на кварталы мигрантов. — Их, а не парижских сорванцов следует пригласить на просторы Сибири. Ведь климат теперь таков, что они не замерзнут и на Колыме. Мы могли бы разработать проект переселения, который в случае успеха был бы достоин премии Нобеля. Представьте: лауреаты Романов и Принтам. Это вошло бы в учебники истории.
— Да уж, тем более что учебники истории пишут наши ученики. Но знаете ли, дорогой Принтам, я не готов кланяться скандинавским королям после того, как видел их солдат в деле. Всем премиям я предпочитаю Бибическую. Среди нобелевских лауреатов такая публика, что мне как-то не хочется вставать в этот ряд.
Может быть, он все же кривил душой. Просто знал, что социологам и историкам Нобелевскую премию не дают, а с политиков за нее слишком много просят. Вот и Принтам сейчас просил ни мало ни много посодействовать превращению западноевропейской беды перенаселения мигрантами с Юга в проблему Союза. Сибирь уже давно перестала быть безлюдным краем. По мере глобального потепления на север и восток продвигались кварталы электронных коттеджей, обходя лишь заранее определенные Федеральной экологической службой материки и острова тайги, пятна болот и неприступные горные цепи. После строительства новых городов на прохладном океанском побережье Северного океана открылся второй фронт заселения, и свободного места в Сибири осталось не так много. Одно дело — растворить в миллиарде сибиряков десяток тысяч французских тинэйджеров, другое — полмиллиарда арабов и африканцев.
Однако когда Принтам прямо спросил, следует ли воспринимать слова Романова как отказ, Сергеичу стало страшно. Он вдруг подумал, что Принтаму стоит только сообщить этому самому Кольцу: Романов все знает — и его могут не выпустить из Евросоюза. Или выпустить вперед ногами. Поэтому он решил лукавить:
— Нет, сама идея интересна. У нас сейчас подъем, нужны рабочие руки. Просто я не хочу, чтобы вы решили, будто меня можно поймать на крючок тщеславия.
Чтобы снять напряг, возникший в разговоре, Сергеич засмеялся, после чего Притам облегченно расхохотался:
— Что вы, что вы! И в мыслях не было. Ведь мы же оба служим Европе, а не себе!
Теперь можно было не беспокоиться, Принтам пока никому ничего не скажет.
На прощание Романов шутя сказал Принтаму:
— Знаете, коллега, не ходите к жерлу вулкана. Там вас ждет назгул. — К удивлению Сергеича, Принтам понимающе кивнул.
Когда Романов вышел из дворца на вонючий воздух, он вспомнил Штирлица, его уникальную удачу разведчика. Конечно, такие удачи случаются только в фильмах и романах. Романов даже невольно заподозрил, не является ли он героем какого-нибудь романа. Посмеявшись в усы, он молвил вслух: «Но уж во всяком случае не фильма. Интересно, а висела ли моя жизнь сегодня на волоске? А то как-то обидно: удача как у Штирлица, и риска нет».
Что-то было непонятное с этим самым риском. То Романову разнесли комнату ракетой, то стреляют в его знакомую, а теперь он свободно ходит по Европе в свете юпитеров, и никому до этого дела нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106