Надя купила свечку и спросила у старушки в темном платке, стоявшей рядом, где икона Николая Угодника.
— Пойдем покажу, милая.
Она подвела Надю к иконе и сказала:
— Вот он, наш заступник. Николай Чудотворец.
Надя поставила свечку, перекрестилась и попросила избавить раба божия Игната от тяги к наркотикам. Чтобы он вылечился от этой болезни и жил, радуя свою мать и бабушку. А для себя, подумала она, что мне попросить для себя? Она купила еще одну свечку. Глядя в темный лик святого, она попросила исполнить самое заветное желание — иметь нормальное лицо. Как у всех. Она помолилась и ощутила, как с ее души слетела накопившаяся тяжесть. «У меня все будет хорошо, — прошептала она. — Обязательно».
Вечером они пили чай с плюшками, нежно-золотистыми, с хрустящей корочкой, обсыпанной сахарной пудрой. Внимательно посмотрев на Надю, Анна Семеновна сказала:
— Не знаю, куда ты ходила, но глаза у тебя светятся. Не на свиданку ли бегала?
— Нет. С этим покончено.
— Но ты не можешь знать… — Но тут бабушка замолчала. Наверное, в выражении лица Нади было нечто такое, что заставило ее оборвать фразу на полуслове. — Поступай, как знаешь!
После чаепития раздался телефонный звонок. Звонил Олег.
Услышав его голос, Надя чуть не рассмеялась. Как все это было давно! Словно в другой жизни!
— Больше не звони мне. Ни-ког-да, — отчеканила она. — А то я сообщу в милицию, что ты хулиганишь. — В трубке раздался отбой.
«Теперь он побоится звонить мне. Это же патологический трус. Крысеныш! Он недостоин даже того, чтобы я помнила его. — От Олега ее мысли плавно перетекли к сегодняшнему дню. — Неужели в скором времени сбудутся мои затаенные мечты? Я накоплю денег на операцию и поступлю в институт. В это просто страшно поверить! Я бы тогда в один момент стала такой счастливой, такой счастливой…»
Она подошла к зеркалу и улыбнулась своему отражению. А потом послала ему воздушный поцелуй.
Глава 7
Следующие две недели были посвящены беседам с врачами, знавшими Лактионова. И снова — ничего. Все отмечали его высокий профессионализм, готовность прийти на помощь советом и делом, человеческую порядочность. Но все это майор уже слышал много раз. При упоминании о «Велане» коллеги Лактионова либо пожимали плечами, либо удивленно поднимали брови. Полный ноль. Было от чего опустить руки и впасть в отчаяние. Но однажды блеснул слабый лучик надежды, что расследование все-таки сдвинется с мертвой точки.
Губарев вел беседу с Крутиковым Павлом Диогеновичем. Крупнейшим хирургом в области эстетической медицины. Директором косметологического центра «Лики красоты». Членом-корреспондентом Академии медицинских наук, как было написано на визитной карточке, которую Крутиков вручил Губареву, едва они успели обменяться стандартным рукопожатием. Павел Диогенович первым протянул руку, и Губареву ничего не оставалось, как пожать ее. Рука была пухлой и безжизненной. Такое рукопожатие майор обычно называл про себя «рыбий поцелуй».
— Садитесь, — указал широким жестом Крутиков на большое кожаное кресло. Губарев как сел, так просто утонул в нем.
— Я хотел поговорить с вами о Лактионове Николае Дмитриевиче, — начал Губарев. — Вы уже, конечно, знаете о его смерти.
Крутиков смотрел на майора, склонив голову набок. Он словно не слушал его, а думал о чем-то своем. Наступило молчание.
— Да, естественно, — спохватившись, выпалил он.
— Что вы можете сказать о покойном? И снова — пауза.
— Николай Дмитриевич был сложным человеком. Непростым. — Крутиков закашлялся. Губарев внимательно посмотрел на него. Он был круглым и гладким.
Как гриб-боровик. Большие очки в золотой оправе. Большая голова. Толстые губы. — Сложным, — повторил он.
— Все говорили о его заслугах в области медицины.
— Кто — все? — перебил Крутиков майора.
— Коллеги, врачи.
Майору показалось, что Крутиков вот-вот фыркнет.
— Давление авторитета. В узком кругу мы знаем цену друг другу. Красивыми словами нас не обмануть. И очки не втереть.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что слухи о профессионализме Николая Дмитриевича сильно преувеличены. Знаете, как бывает? Создается на ровном месте миф. И он растет, растет. Уже живого человека не видно за этим дутым мифом.
— Вы полагаете, что Лактионов не был хорошим хирургом?
— Хорошим, может быть. — Крутиков поднял вверх палец. — Или, точнее, неплохим. Но не выдающимся или великолепным. Как говорилось в некоторых откликах на его смерть. Надо быть точными в формулировках, чтобы никого не вводить в заблуждение.
— Но тот факт, что у него не было ни одной неудачной операции, разве не говорит сам за себя?
И тут Крутиков рассмеялся каким-то мелким, рассыпающимся смехом.
— Почему вы так думаете?
— Я беседовал с его сотрудниками, коллегами.
— Сотрудники — вассалы. Они будут молчать, как рабы. Коллеги заняты своими делами. Нет, это все неправда. У Лактионова был крупнейший провал. Операция, в результате которой он просто изуродовал пациентку. Искалечил, исковеркал, сломал ей жизнь.
Губарев подумал, что, если не остановить Крутикова, он будет без конца искать синонимы слову «изуродовал». Как по словарю Даля.
— У вас есть доказательства?
— Конечно! Я бы не стал голословно бросаться такими обвинениями.
У Губарева пересохло в горле. Он подумал: неужели проделана брешь в безупречном облике Лактионова? Вот она, ниточка, за которую можно уцепиться. Неудачная операция — это уже кое-что!
— И какие доказательства?
— У меня есть человек, который видел все это собственными глазами. Он работал в то время в клинике «Ваш шанс» и ассистировал Лактионову во время операции.
— И где же этот человек? — майор старался скрыть свое волнение.
— Он теперь работает у меня. Лактионов вышвырнул его на улицу, свалив на этого беднягу собственную ошибку. Вот вам и талантливый хирург! Светило в области медицины, — сказал Крутиков, растягивая слова, словно передразнивая кого-то.
— Я могу побеседовать с этим хирургом? Как его, кстати, зовут?
— Беликов Валерий Михайлович. Я его приглашу сюда. Позвать? — Крутиков уже встал из-за своего стола и вопросительно смотрел на Губарева.
— Да.
Дело обещало дать новый неожиданный поворот!
Бывает такой тип людей, на котором написано крупными буквами — «неудачник». Стоявший перед Губаревым мужчина принадлежал к их числу. Тусклый взгляд, поникшие плечи, во всей фигуре читались растерянность и уныние. Единственным достоинством Беликова были пышные усы, которые он поминутно трогал, как бы желая удостовериться, что они еще на месте.
— Беликов Валерий Михайлович? — спросил Губарев.
— Да. — Голос у Беликова был низким, хриплым. Он сел на стул напротив Губарева и сложил руки на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Пойдем покажу, милая.
Она подвела Надю к иконе и сказала:
— Вот он, наш заступник. Николай Чудотворец.
Надя поставила свечку, перекрестилась и попросила избавить раба божия Игната от тяги к наркотикам. Чтобы он вылечился от этой болезни и жил, радуя свою мать и бабушку. А для себя, подумала она, что мне попросить для себя? Она купила еще одну свечку. Глядя в темный лик святого, она попросила исполнить самое заветное желание — иметь нормальное лицо. Как у всех. Она помолилась и ощутила, как с ее души слетела накопившаяся тяжесть. «У меня все будет хорошо, — прошептала она. — Обязательно».
Вечером они пили чай с плюшками, нежно-золотистыми, с хрустящей корочкой, обсыпанной сахарной пудрой. Внимательно посмотрев на Надю, Анна Семеновна сказала:
— Не знаю, куда ты ходила, но глаза у тебя светятся. Не на свиданку ли бегала?
— Нет. С этим покончено.
— Но ты не можешь знать… — Но тут бабушка замолчала. Наверное, в выражении лица Нади было нечто такое, что заставило ее оборвать фразу на полуслове. — Поступай, как знаешь!
После чаепития раздался телефонный звонок. Звонил Олег.
Услышав его голос, Надя чуть не рассмеялась. Как все это было давно! Словно в другой жизни!
— Больше не звони мне. Ни-ког-да, — отчеканила она. — А то я сообщу в милицию, что ты хулиганишь. — В трубке раздался отбой.
«Теперь он побоится звонить мне. Это же патологический трус. Крысеныш! Он недостоин даже того, чтобы я помнила его. — От Олега ее мысли плавно перетекли к сегодняшнему дню. — Неужели в скором времени сбудутся мои затаенные мечты? Я накоплю денег на операцию и поступлю в институт. В это просто страшно поверить! Я бы тогда в один момент стала такой счастливой, такой счастливой…»
Она подошла к зеркалу и улыбнулась своему отражению. А потом послала ему воздушный поцелуй.
Глава 7
Следующие две недели были посвящены беседам с врачами, знавшими Лактионова. И снова — ничего. Все отмечали его высокий профессионализм, готовность прийти на помощь советом и делом, человеческую порядочность. Но все это майор уже слышал много раз. При упоминании о «Велане» коллеги Лактионова либо пожимали плечами, либо удивленно поднимали брови. Полный ноль. Было от чего опустить руки и впасть в отчаяние. Но однажды блеснул слабый лучик надежды, что расследование все-таки сдвинется с мертвой точки.
Губарев вел беседу с Крутиковым Павлом Диогеновичем. Крупнейшим хирургом в области эстетической медицины. Директором косметологического центра «Лики красоты». Членом-корреспондентом Академии медицинских наук, как было написано на визитной карточке, которую Крутиков вручил Губареву, едва они успели обменяться стандартным рукопожатием. Павел Диогенович первым протянул руку, и Губареву ничего не оставалось, как пожать ее. Рука была пухлой и безжизненной. Такое рукопожатие майор обычно называл про себя «рыбий поцелуй».
— Садитесь, — указал широким жестом Крутиков на большое кожаное кресло. Губарев как сел, так просто утонул в нем.
— Я хотел поговорить с вами о Лактионове Николае Дмитриевиче, — начал Губарев. — Вы уже, конечно, знаете о его смерти.
Крутиков смотрел на майора, склонив голову набок. Он словно не слушал его, а думал о чем-то своем. Наступило молчание.
— Да, естественно, — спохватившись, выпалил он.
— Что вы можете сказать о покойном? И снова — пауза.
— Николай Дмитриевич был сложным человеком. Непростым. — Крутиков закашлялся. Губарев внимательно посмотрел на него. Он был круглым и гладким.
Как гриб-боровик. Большие очки в золотой оправе. Большая голова. Толстые губы. — Сложным, — повторил он.
— Все говорили о его заслугах в области медицины.
— Кто — все? — перебил Крутиков майора.
— Коллеги, врачи.
Майору показалось, что Крутиков вот-вот фыркнет.
— Давление авторитета. В узком кругу мы знаем цену друг другу. Красивыми словами нас не обмануть. И очки не втереть.
— Что вы хотите этим сказать?
— Я хочу сказать, что слухи о профессионализме Николая Дмитриевича сильно преувеличены. Знаете, как бывает? Создается на ровном месте миф. И он растет, растет. Уже живого человека не видно за этим дутым мифом.
— Вы полагаете, что Лактионов не был хорошим хирургом?
— Хорошим, может быть. — Крутиков поднял вверх палец. — Или, точнее, неплохим. Но не выдающимся или великолепным. Как говорилось в некоторых откликах на его смерть. Надо быть точными в формулировках, чтобы никого не вводить в заблуждение.
— Но тот факт, что у него не было ни одной неудачной операции, разве не говорит сам за себя?
И тут Крутиков рассмеялся каким-то мелким, рассыпающимся смехом.
— Почему вы так думаете?
— Я беседовал с его сотрудниками, коллегами.
— Сотрудники — вассалы. Они будут молчать, как рабы. Коллеги заняты своими делами. Нет, это все неправда. У Лактионова был крупнейший провал. Операция, в результате которой он просто изуродовал пациентку. Искалечил, исковеркал, сломал ей жизнь.
Губарев подумал, что, если не остановить Крутикова, он будет без конца искать синонимы слову «изуродовал». Как по словарю Даля.
— У вас есть доказательства?
— Конечно! Я бы не стал голословно бросаться такими обвинениями.
У Губарева пересохло в горле. Он подумал: неужели проделана брешь в безупречном облике Лактионова? Вот она, ниточка, за которую можно уцепиться. Неудачная операция — это уже кое-что!
— И какие доказательства?
— У меня есть человек, который видел все это собственными глазами. Он работал в то время в клинике «Ваш шанс» и ассистировал Лактионову во время операции.
— И где же этот человек? — майор старался скрыть свое волнение.
— Он теперь работает у меня. Лактионов вышвырнул его на улицу, свалив на этого беднягу собственную ошибку. Вот вам и талантливый хирург! Светило в области медицины, — сказал Крутиков, растягивая слова, словно передразнивая кого-то.
— Я могу побеседовать с этим хирургом? Как его, кстати, зовут?
— Беликов Валерий Михайлович. Я его приглашу сюда. Позвать? — Крутиков уже встал из-за своего стола и вопросительно смотрел на Губарева.
— Да.
Дело обещало дать новый неожиданный поворот!
Бывает такой тип людей, на котором написано крупными буквами — «неудачник». Стоявший перед Губаревым мужчина принадлежал к их числу. Тусклый взгляд, поникшие плечи, во всей фигуре читались растерянность и уныние. Единственным достоинством Беликова были пышные усы, которые он поминутно трогал, как бы желая удостовериться, что они еще на месте.
— Беликов Валерий Михайлович? — спросил Губарев.
— Да. — Голос у Беликова был низким, хриплым. Он сел на стул напротив Губарева и сложил руки на коленях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81