Всем было плохо, но хуже всех - слепцам, ибо не видели они, куда идут, не ведали, куда ногу ставят. И жалко было смотреть, как натыкаются они на брошенные тут и там машины, валятся один за другим на манер костяшек домино, разбивают колени, и одни, упав, плачут: Да помогите же кто-нибудь, ради бога, подняться, а другие с бранью и проклятиями отталкивают протянутую им благонамеренную руку помощи: Да пошел ты, погоди, скоро и твой черед придет, отчего жалостливый прохожий, осознав внезапно, какому риску подвергался из-за своей доброты, в ужасе шарахался, бежал, скрывался в молочно-белой мгле и, быть может, уже через несколько метров тоже слеп.
Вот как обстоят дела на воле, завершил свой рассказ старик с черной повязкой, и это еще при том, что я всего не знаю, а говорю о том лишь, что видел собственными глазами, тут он осекся и поправился: Хочу сказать, не глазами, а глазом, потому что он у меня был один, а теперь ни одного, ну, то есть один есть, да толку от него никакого. Я вас все хочу спросить, почему не вставите себе искусственный, а носите повязку. Объясните, пожалуйста, на кой мне сдался стеклянный глаз. Ну, как-то это принято, смотрится красивей, и потом гораздо гигиеничней, вынул, вымыл, вставил, вроде как зубной протез. Да уж, представляете, какая была бы красота, если бы все, кто потерял не только зрение, а и глаза тоже, вставили себе по паре стеклянных, сильно бы они им пригодились. Едва ли. Поскольку все мы слепы, а к тому вроде все идет, то до красоты ли тут, а насчет гигиены, извините, вот вы мне скажите, как доктор, ну какая тут может быть гигиена. Вероятно, только в мире слепых все становится таким, как оно есть на самом деле, ответил на это доктор. А люди, спросила девушка в темных очках. И люди тоже, никто ведь их не увидит. Вот что мне в голову пришло, молвил старик с черной повязкой на глазу, давайте-ка для препровождения времени сыграем в одну игру. Как же играть, когда не видишь чем, возразила жена первого слепца. Ну, это не совсем игра, а просто пусть каждый из нас подробно расскажет, что он видел в тот миг, когда ослеп. Неудобно может получиться, усомнился кто-то. Кто не захочет играть, посидит в сторонке, а остальные расскажут, только как было, выдумывать ничего не надо. Вот вы и начните, сказал доктор. Ладно, могу и я начать, сказал старик с черной повязкой на глазу, я ослеп, когда хотел понять, что там с моим отсутствующим глазом. То есть. Да очень просто, почувствовал как бы жжение в пустой глазнице, словно она воспалилась, снял повязку, чтобы понять, что там такое, и в этот миг ослеп. Это прямо какая-то притча, произнес тут неизвестно чей голос, притча про глаз, отказавшийся признать свое отсутствие. А я, сказал доктор, рылся в книгах, искал в медицинской литературе что-нибудь как раз по этому поводу, и последнее, что видел, были мои руки на странице. А я, сказала жена доктора, видела салон санитарного фургона, куда подсаживала мужа. А у меня так получилось, я уж доктору рассказывал, подъезжаю к перекрестку, как раз красный, и люди пошли через дорогу, вот тут я и ослеп, и тот малый, которого потом застрелили, отвез меня домой, и лица его я уже, ясное дело, не увидел. А я, сказала жена первого слепца, дома сидела, плакала и только поднесла к глазам платок, как в тот же миг и ослепла. А я, сказала регистраторша, вошла в лифт, протянула руку кнопку нажать и вдруг перестала что-либо видеть, представляете, до чего перепугалась, одна, в закрытой кабине, не знаю, вверх ехать или вниз, на что нажать, чтобы двери открылись. Нет, сказал аптекарь, со мной все проще было, я уже слышал, что люди слепнут, подумал, как это будет, если и я тоже, закрыл глаза, захотел попробовать, на что это похоже, а когда открыл, уже ничего не видел. И это похоже на притчу, вновь отозвался неведомый голос, захочешь ослепнуть - ослепнешь. Воцарилось молчание. Кое-кто из слепцов вернулся на свое место, что, кстати, далось им совсем нелегко, потому что они, хоть и знали, кто где лежит, найти свою койку могли, только произведя отсчет от одной или от другой стены, от первого номера к окну, от двадцатого к дверям, и только так удостовериться, что добрались куда надо. Когда стихло их монотонное, как молитва, бормотание, девушка в темных очках рассказала о том, что случилось с ней: Я была в номере отеля, ну, с мужчиной, и замолчала, стесняясь рассказать, чем она с ним занималась и отчего все вокруг внезапно стало белым, но старик с черной повязкой на глазу пришел ей на выручку, спросив: И все вокруг внезапно стало белым. Да, ответила она. Может быть, ваша слепота не такая, как у нас у всех, молвил старик. Оставалась теперь только горничная. Я постель стелила в номере, там до этого кто-то ослеп, сняла простыню, взяла ее, как обычно, за два угла, растянула и только собралась соединить руки, как перестала видеть, помню еще, что все-таки сумела потихоньку сложить простыню, и прибавила неизвестно зачем, словно это имело какое-то особое значение: Это нижняя была. Ну, что же, все рассказали, кто что видел последним, спросил старик с черной повязкой. Если больше никого, давайте тогда я расскажу, произнес неизвестный голос. Если даже кто и остался, он расскажет в свой черед, говорите. Последнее, что я видел, была картина. Картину, уточнил старик, а где. В музее, я в музей пошел, ну и вот, на картине, значит, поле, вороны на нем, кипарисы, и солнце, причем впечатление такое, будто оно состоит из кусочков других солнц. По описанию, скорей всего, голландец. Да, очень возможно, и там еще пес был, и он, бедняга, вроде бы наполовину уже провалился в яму. А-а, тогда это один испанец, до него никто так не писал собак, а уж после тем более никто не решался. Весьма вероятно, и еще там был воз сена, лошади везут его по берегу реки. Слева еще домик, да. Да. Стало быть, это английский живописец. Не исключено, однако маловероятно, потому что была там еще и женщина с младенцем на руках. Младенцев на руках у матери чаще всего и видишь на картинах. В самом деле, я и сам замечал. Я только вот чего не пойму, как это на одном холсте уместилось столько разных картин разных художников. И еще какие-то люди за столом. В мировой живописи такое множество обедов, застолий, ужинов, что по одной этой примете не определишь, что за люди. Тринадцать человек, все мужчины. А, это облегчает дело, продолжайте. И еще какая-то обнаженная белокурая женщина в раковине, а раковина плывет по морю, а вокруг цветы, цветы. Итальянец, ясное дело. И еще битва. Это как в случае с младенцами на руках у матерей и с трапезами, так не узнать. Убитые, раненые. Это естественно, все младенцы рано или поздно умирают, да и солдаты тоже. И испуганный конь. Глаза будто вот-вот выскочат из орбит, да. Точно. Да, за конями подобное водится, а какие еще картины были на той картине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Вот как обстоят дела на воле, завершил свой рассказ старик с черной повязкой, и это еще при том, что я всего не знаю, а говорю о том лишь, что видел собственными глазами, тут он осекся и поправился: Хочу сказать, не глазами, а глазом, потому что он у меня был один, а теперь ни одного, ну, то есть один есть, да толку от него никакого. Я вас все хочу спросить, почему не вставите себе искусственный, а носите повязку. Объясните, пожалуйста, на кой мне сдался стеклянный глаз. Ну, как-то это принято, смотрится красивей, и потом гораздо гигиеничней, вынул, вымыл, вставил, вроде как зубной протез. Да уж, представляете, какая была бы красота, если бы все, кто потерял не только зрение, а и глаза тоже, вставили себе по паре стеклянных, сильно бы они им пригодились. Едва ли. Поскольку все мы слепы, а к тому вроде все идет, то до красоты ли тут, а насчет гигиены, извините, вот вы мне скажите, как доктор, ну какая тут может быть гигиена. Вероятно, только в мире слепых все становится таким, как оно есть на самом деле, ответил на это доктор. А люди, спросила девушка в темных очках. И люди тоже, никто ведь их не увидит. Вот что мне в голову пришло, молвил старик с черной повязкой на глазу, давайте-ка для препровождения времени сыграем в одну игру. Как же играть, когда не видишь чем, возразила жена первого слепца. Ну, это не совсем игра, а просто пусть каждый из нас подробно расскажет, что он видел в тот миг, когда ослеп. Неудобно может получиться, усомнился кто-то. Кто не захочет играть, посидит в сторонке, а остальные расскажут, только как было, выдумывать ничего не надо. Вот вы и начните, сказал доктор. Ладно, могу и я начать, сказал старик с черной повязкой на глазу, я ослеп, когда хотел понять, что там с моим отсутствующим глазом. То есть. Да очень просто, почувствовал как бы жжение в пустой глазнице, словно она воспалилась, снял повязку, чтобы понять, что там такое, и в этот миг ослеп. Это прямо какая-то притча, произнес тут неизвестно чей голос, притча про глаз, отказавшийся признать свое отсутствие. А я, сказал доктор, рылся в книгах, искал в медицинской литературе что-нибудь как раз по этому поводу, и последнее, что видел, были мои руки на странице. А я, сказала жена доктора, видела салон санитарного фургона, куда подсаживала мужа. А у меня так получилось, я уж доктору рассказывал, подъезжаю к перекрестку, как раз красный, и люди пошли через дорогу, вот тут я и ослеп, и тот малый, которого потом застрелили, отвез меня домой, и лица его я уже, ясное дело, не увидел. А я, сказала жена первого слепца, дома сидела, плакала и только поднесла к глазам платок, как в тот же миг и ослепла. А я, сказала регистраторша, вошла в лифт, протянула руку кнопку нажать и вдруг перестала что-либо видеть, представляете, до чего перепугалась, одна, в закрытой кабине, не знаю, вверх ехать или вниз, на что нажать, чтобы двери открылись. Нет, сказал аптекарь, со мной все проще было, я уже слышал, что люди слепнут, подумал, как это будет, если и я тоже, закрыл глаза, захотел попробовать, на что это похоже, а когда открыл, уже ничего не видел. И это похоже на притчу, вновь отозвался неведомый голос, захочешь ослепнуть - ослепнешь. Воцарилось молчание. Кое-кто из слепцов вернулся на свое место, что, кстати, далось им совсем нелегко, потому что они, хоть и знали, кто где лежит, найти свою койку могли, только произведя отсчет от одной или от другой стены, от первого номера к окну, от двадцатого к дверям, и только так удостовериться, что добрались куда надо. Когда стихло их монотонное, как молитва, бормотание, девушка в темных очках рассказала о том, что случилось с ней: Я была в номере отеля, ну, с мужчиной, и замолчала, стесняясь рассказать, чем она с ним занималась и отчего все вокруг внезапно стало белым, но старик с черной повязкой на глазу пришел ей на выручку, спросив: И все вокруг внезапно стало белым. Да, ответила она. Может быть, ваша слепота не такая, как у нас у всех, молвил старик. Оставалась теперь только горничная. Я постель стелила в номере, там до этого кто-то ослеп, сняла простыню, взяла ее, как обычно, за два угла, растянула и только собралась соединить руки, как перестала видеть, помню еще, что все-таки сумела потихоньку сложить простыню, и прибавила неизвестно зачем, словно это имело какое-то особое значение: Это нижняя была. Ну, что же, все рассказали, кто что видел последним, спросил старик с черной повязкой. Если больше никого, давайте тогда я расскажу, произнес неизвестный голос. Если даже кто и остался, он расскажет в свой черед, говорите. Последнее, что я видел, была картина. Картину, уточнил старик, а где. В музее, я в музей пошел, ну и вот, на картине, значит, поле, вороны на нем, кипарисы, и солнце, причем впечатление такое, будто оно состоит из кусочков других солнц. По описанию, скорей всего, голландец. Да, очень возможно, и там еще пес был, и он, бедняга, вроде бы наполовину уже провалился в яму. А-а, тогда это один испанец, до него никто так не писал собак, а уж после тем более никто не решался. Весьма вероятно, и еще там был воз сена, лошади везут его по берегу реки. Слева еще домик, да. Да. Стало быть, это английский живописец. Не исключено, однако маловероятно, потому что была там еще и женщина с младенцем на руках. Младенцев на руках у матери чаще всего и видишь на картинах. В самом деле, я и сам замечал. Я только вот чего не пойму, как это на одном холсте уместилось столько разных картин разных художников. И еще какие-то люди за столом. В мировой живописи такое множество обедов, застолий, ужинов, что по одной этой примете не определишь, что за люди. Тринадцать человек, все мужчины. А, это облегчает дело, продолжайте. И еще какая-то обнаженная белокурая женщина в раковине, а раковина плывет по морю, а вокруг цветы, цветы. Итальянец, ясное дело. И еще битва. Это как в случае с младенцами на руках у матерей и с трапезами, так не узнать. Убитые, раненые. Это естественно, все младенцы рано или поздно умирают, да и солдаты тоже. И испуганный конь. Глаза будто вот-вот выскочат из орбит, да. Точно. Да, за конями подобное водится, а какие еще картины были на той картине.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87