Он прекратил думать о ней, потому что начал чувствовать ее.
Он опомнился только у фургона Мэгги и уселся на верхнюю ступеньку.
— Черт возьми! Чтобы со мной происходило такое! В моем-то возрасте! — воскликнул он, обращаясь к своему верному спутнику.
Лео поставил передние лапы на ступеньку ниже и положил морду на колени Гедеону.
— Ву-у-у-у, — пробормотал он в ответ. Гедеон поскреб у кота за ухом.
— Она стала скрытнее, Лео. Она сказала, что любит меня, а потом просто закрыла дверь где-то внутри. Как же мне теперь открыть ее снова?
Лео поднял морду и сказал что-то настойчиво и довольно длинно.
Гедеон еще оставался рационально мыслящим человеком, несмотря на то, что теперь был занят собственными эмоциями. В большинстве случаев он верил в рациональные вещи. Часть его сознания твердо настаивала — человек не может понимать того, что говорит кот, даже если кот говорит что-то разумное и к месту.
Все это было очень спорно.
Но так или иначе в течение длинного монолога Лео Гедеон понял, что теперь должен делать. Он убедил себя, что это решение сформулировалось раньше. Конечно же, ничего не поделать с кошачьей мудростью, но, когда кот замолчал и посмотрел на него в ожидании, Гедеон тем не менее потрепал его по голове.
— Спасибо, друг.
Не было никакого вреда в том, чтобы оставить место для возможностей.
Гедеон ждал. День для него тянулся очень медленно. Он наблюдал за Мэгги, иногда перебрасывался с ней словом-другим об обыденных, ничего не значащих вещах. Она была занята, помогая Саре шить новый клоунский наряд для Ламонта, потратила пару часов с тремя мальчиками, занимаясь с ними чтением, склеивала разбитый чайник, который чуть не стал причиной слез Малколма.
Гедеон видел, как облегченно она вздохнула, когда, тщательно обыскивая вместе с Ламонтом фургон Джаспера, они обнаружили кое-как нацарапанную записку, лежащую под подушкой, которая сообщала, что Джаспер отправился навестить семью и присоединится к ним несколько позже.
— Это его почерк, — сказала Мэгги Гедеону, пробегая глазами записку. — Это должно всех успокоить.
Гедеон не знал, что сказать по этому поводу, но понимал, что теперь у них не остается другого выхода, кроме как принять все, как есть, по крайней мере, в первое время.
Он ждал. Мэгги села на верхнюю ступеньку своего фургона и начала расчесывать свои длинные светлые волосы, высушенные после душа, который приняла под вечер. Ему захотелось подойти к ней, взять расческу и сделать это для нее. Для себя. Но вокруг были люди.
Все время вокруг люди.
Уже была полночь, когда он выбрался из своей палатки и обнаружил Лео, насторожившего свои круглые уши и глядевшего на него с любопытством. Лагерь был спокоен, только ночные звуки нарушали тишину. Ярко светила луна, и Гедеон не заметил никаких признаков движения вокруг.
— Ву-у-у-у? — пробормотал Лео.
— На спальном мешке, но только не внутри, — строго сказал Гедеон. Все
его внимание было обращено на фургон Мэгги.
Он придержал клапан палатки, пока Лео не скользнул внутрь, затем опустил его и направился к фургону. Он тихонько постучал в дверь.
— Мэгги.
Внутри стояла тишина.
— Мэгги, я знаю, что ты не спишь. Через мгновение раздались негромкие звуки, и полоска света пробилась между дверью и порогом.
Сияло солнце в небесах,
Светило во всю мочь,
Была светла морская гладь
Как зеркало, точь-в-точь,
Что очень странно — ведь тогда
Была глухая ночь.
Глава седьмая
Гедеон вошел в фургон и закрыл за собой дверь. Лампа у постели Мэгги горела неярко, фитиль прикручен, но комната была столь мала, что казалась просто залитой светом. Мэгги сидела на кровати под одеялом, подтянув к себе колени и обхватив их руками. Так как она не вставала, он подумал, что на ней, возможно, одета одна лишь тенниска, а ниже больше ничего нет.
— Уже поздно, — сказала она.
Он прошел небольшое расстояние между дверью и кроватью и присел на краешек, неотрывно глядя на нее.
— Я надеюсь, что еще не слишком поздно. Ты любишь меня, Мэгги?
Ее ресницы дрогнули, будто она собиралась отвести взгляд, но не нашла сил.
— Да.
— Я не верю тебе, — сказал он мягко. Мэгги молчала, выдерживая паузу, но это простое утверждение сильнее разрушало ее контроль над собой, чем что-либо другое. Она была влюблена, но старалась не говорить об этом, сдерживая себя, чтобы не захлестнуть Гедеона крутой, необузданной силой своих эмоций. И вот он сидит здесь с холодными глазами и каменным выражением лица и называет ее лгуньей.
Она не могла вынести это, не могла попытаться пропустить это мимо ушей, чтобы выиграть время и успокоиться. Он не позволит ей это сделать, а волнение давило изнутри, как нечто живое…
«Прикоснись ко мне, нет, не делай этого… Уходи. Но если ты уйдешь, ты вернешься? Я не знаю, чего ты хочешь… Неужели это и есть безумие? Мне это не нравится, совсем не нравится, по крайней мере, держать это внутри. Не давай мне выпустить это наружу, будет еще хуже, если это вырвется. Я не вынесу, если это вырвется, а ты не захочешь это принять»…
— Я не могу заставить тебя поверить, — она была потрясена.
— Разве? — его голос оставался ровным. — Я хочу увидеть это, Мэгги. Все, что ты сделала — это просто произнесла слова. Ты знаешь, о чем я думаю? Я думаю, что слова — это все, что у тебя есть. Ты очень хорошо отражаешь эмоции, совсем, как зеркало, и я был очарован. Или дитя, сидящее во мне, я полагаю. Все дети заинтригованы зеркалом. Их воображение занимает вопрос: а что там, по ту сторону?
— Прекрати, — вымолвила она. Он проигнорировал ее реплику.
— Но я вырос, Мэгги. Я знаю, как выглядит обратная сторона зеркала, она темная и тусклая, никакой тайны. И мужчина не желает отражения ни в своей постели, ни в своей жизни. Он желает теплую любящую женщину, а не плоское отражение в зеркале.
— Никто не говорил мне так, чтобы это столь сильно ранило меня. Не говори больше, разве ты не видишь этого? Это совсем не холодное зеркало… это горячее… почему ты не веришь мне? Зачем ты меня испытываешь таким способом? Не делай этого… пожалуйста, не делай…
— Это твой отточенный трюк, дорогая. Женщина таинственна лишь до тех пор, пока мужчина не в состоянии проникнуть слишком глубоко. Улыбки, когда я хочу их видеть. Злость, когда я чувствую, что мне нужно бороться. Страсть
или требовательность… — его голос сорвался на высокой ноте.
— Это не ты, — прошептала Мэгги. Боль и замешательство затмили ее мысли, в то время как давление эмоций изнутри только усилилось.
— Я не понимаю, зачем ты говоришь такие вещи.
Гедеон не знал, как долго еще сможет продержаться. Ее широко раскрытые глаза были так темны, что казались бездонными, ни единой искорки. Дверь все еще закрыта. Ну что с этим поделать, черт возьми? Мрачно, презрительным тоном он произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Он опомнился только у фургона Мэгги и уселся на верхнюю ступеньку.
— Черт возьми! Чтобы со мной происходило такое! В моем-то возрасте! — воскликнул он, обращаясь к своему верному спутнику.
Лео поставил передние лапы на ступеньку ниже и положил морду на колени Гедеону.
— Ву-у-у-у, — пробормотал он в ответ. Гедеон поскреб у кота за ухом.
— Она стала скрытнее, Лео. Она сказала, что любит меня, а потом просто закрыла дверь где-то внутри. Как же мне теперь открыть ее снова?
Лео поднял морду и сказал что-то настойчиво и довольно длинно.
Гедеон еще оставался рационально мыслящим человеком, несмотря на то, что теперь был занят собственными эмоциями. В большинстве случаев он верил в рациональные вещи. Часть его сознания твердо настаивала — человек не может понимать того, что говорит кот, даже если кот говорит что-то разумное и к месту.
Все это было очень спорно.
Но так или иначе в течение длинного монолога Лео Гедеон понял, что теперь должен делать. Он убедил себя, что это решение сформулировалось раньше. Конечно же, ничего не поделать с кошачьей мудростью, но, когда кот замолчал и посмотрел на него в ожидании, Гедеон тем не менее потрепал его по голове.
— Спасибо, друг.
Не было никакого вреда в том, чтобы оставить место для возможностей.
Гедеон ждал. День для него тянулся очень медленно. Он наблюдал за Мэгги, иногда перебрасывался с ней словом-другим об обыденных, ничего не значащих вещах. Она была занята, помогая Саре шить новый клоунский наряд для Ламонта, потратила пару часов с тремя мальчиками, занимаясь с ними чтением, склеивала разбитый чайник, который чуть не стал причиной слез Малколма.
Гедеон видел, как облегченно она вздохнула, когда, тщательно обыскивая вместе с Ламонтом фургон Джаспера, они обнаружили кое-как нацарапанную записку, лежащую под подушкой, которая сообщала, что Джаспер отправился навестить семью и присоединится к ним несколько позже.
— Это его почерк, — сказала Мэгги Гедеону, пробегая глазами записку. — Это должно всех успокоить.
Гедеон не знал, что сказать по этому поводу, но понимал, что теперь у них не остается другого выхода, кроме как принять все, как есть, по крайней мере, в первое время.
Он ждал. Мэгги села на верхнюю ступеньку своего фургона и начала расчесывать свои длинные светлые волосы, высушенные после душа, который приняла под вечер. Ему захотелось подойти к ней, взять расческу и сделать это для нее. Для себя. Но вокруг были люди.
Все время вокруг люди.
Уже была полночь, когда он выбрался из своей палатки и обнаружил Лео, насторожившего свои круглые уши и глядевшего на него с любопытством. Лагерь был спокоен, только ночные звуки нарушали тишину. Ярко светила луна, и Гедеон не заметил никаких признаков движения вокруг.
— Ву-у-у-у? — пробормотал Лео.
— На спальном мешке, но только не внутри, — строго сказал Гедеон. Все
его внимание было обращено на фургон Мэгги.
Он придержал клапан палатки, пока Лео не скользнул внутрь, затем опустил его и направился к фургону. Он тихонько постучал в дверь.
— Мэгги.
Внутри стояла тишина.
— Мэгги, я знаю, что ты не спишь. Через мгновение раздались негромкие звуки, и полоска света пробилась между дверью и порогом.
Сияло солнце в небесах,
Светило во всю мочь,
Была светла морская гладь
Как зеркало, точь-в-точь,
Что очень странно — ведь тогда
Была глухая ночь.
Глава седьмая
Гедеон вошел в фургон и закрыл за собой дверь. Лампа у постели Мэгги горела неярко, фитиль прикручен, но комната была столь мала, что казалась просто залитой светом. Мэгги сидела на кровати под одеялом, подтянув к себе колени и обхватив их руками. Так как она не вставала, он подумал, что на ней, возможно, одета одна лишь тенниска, а ниже больше ничего нет.
— Уже поздно, — сказала она.
Он прошел небольшое расстояние между дверью и кроватью и присел на краешек, неотрывно глядя на нее.
— Я надеюсь, что еще не слишком поздно. Ты любишь меня, Мэгги?
Ее ресницы дрогнули, будто она собиралась отвести взгляд, но не нашла сил.
— Да.
— Я не верю тебе, — сказал он мягко. Мэгги молчала, выдерживая паузу, но это простое утверждение сильнее разрушало ее контроль над собой, чем что-либо другое. Она была влюблена, но старалась не говорить об этом, сдерживая себя, чтобы не захлестнуть Гедеона крутой, необузданной силой своих эмоций. И вот он сидит здесь с холодными глазами и каменным выражением лица и называет ее лгуньей.
Она не могла вынести это, не могла попытаться пропустить это мимо ушей, чтобы выиграть время и успокоиться. Он не позволит ей это сделать, а волнение давило изнутри, как нечто живое…
«Прикоснись ко мне, нет, не делай этого… Уходи. Но если ты уйдешь, ты вернешься? Я не знаю, чего ты хочешь… Неужели это и есть безумие? Мне это не нравится, совсем не нравится, по крайней мере, держать это внутри. Не давай мне выпустить это наружу, будет еще хуже, если это вырвется. Я не вынесу, если это вырвется, а ты не захочешь это принять»…
— Я не могу заставить тебя поверить, — она была потрясена.
— Разве? — его голос оставался ровным. — Я хочу увидеть это, Мэгги. Все, что ты сделала — это просто произнесла слова. Ты знаешь, о чем я думаю? Я думаю, что слова — это все, что у тебя есть. Ты очень хорошо отражаешь эмоции, совсем, как зеркало, и я был очарован. Или дитя, сидящее во мне, я полагаю. Все дети заинтригованы зеркалом. Их воображение занимает вопрос: а что там, по ту сторону?
— Прекрати, — вымолвила она. Он проигнорировал ее реплику.
— Но я вырос, Мэгги. Я знаю, как выглядит обратная сторона зеркала, она темная и тусклая, никакой тайны. И мужчина не желает отражения ни в своей постели, ни в своей жизни. Он желает теплую любящую женщину, а не плоское отражение в зеркале.
— Никто не говорил мне так, чтобы это столь сильно ранило меня. Не говори больше, разве ты не видишь этого? Это совсем не холодное зеркало… это горячее… почему ты не веришь мне? Зачем ты меня испытываешь таким способом? Не делай этого… пожалуйста, не делай…
— Это твой отточенный трюк, дорогая. Женщина таинственна лишь до тех пор, пока мужчина не в состоянии проникнуть слишком глубоко. Улыбки, когда я хочу их видеть. Злость, когда я чувствую, что мне нужно бороться. Страсть
или требовательность… — его голос сорвался на высокой ноте.
— Это не ты, — прошептала Мэгги. Боль и замешательство затмили ее мысли, в то время как давление эмоций изнутри только усилилось.
— Я не понимаю, зачем ты говоришь такие вещи.
Гедеон не знал, как долго еще сможет продержаться. Ее широко раскрытые глаза были так темны, что казались бездонными, ни единой искорки. Дверь все еще закрыта. Ну что с этим поделать, черт возьми? Мрачно, презрительным тоном он произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42