Поверьте моему опыту, дорогая. В молодости я испытала нечто подобное. И потом… — Мария Адольфовна многозначительно вздохнула, — не знаю, право, стоит ли говорить… Мне так не хочется огорчать вас…
— Что такое? — с тревогой спросила Люся. — Обязательно скажите.
Мария Адольфовна для видимости еще заставила себя некоторое время упрашивать. Наконец не на шутку обеспокоенная и заинтригованная Люся со слезами воскликнула:
— Умоляю вас, скажите! Иначе я последний покой потеряю.
— Ах, только из любви к вам, — сдалась Мария Адольфовна. — Вы же знаете, я ненавижу сплетни. Но я не могу допустить… Одним словом, говорят о связи Андрея Михайловича с одной женщиной…
— Не может быть!
Как ни враждебно была настроена Люся к мужу, такого она допустить не могла. Больше того, про себя она уже давно решила, что Андрей лучше, честнее, прямее ее. Но разубеждать свою собеседницу она не собиралась. Нет, нет. Этот слушок… он может при: годиться.
Мария Адольфовна вздохнула.
— Жены всегда узнают о таких вещах последними. Вы не исключение.
— Кто же она? — спросила Люся, иронически усмехаясь.
Признаться, Мария Адольфовна ожидала куда более бурной реакции, и Люсина сдержанность даже вызвала у нее какие-то неясные подозрения.
— Мне не хотелось бы продолжать, — со вздохом произнесла она, приложив пальцы к вискам. — Это все так противно моим взглядам. А эта женщина, она директор какого-то магазина. Ах, да! Случайных вещей. Представляете? Между прочим, она не стоит вашего мизинца. Я просто не понимаю мужчин.
…Ночной разговор с Андреем еще больше укрепил Люсю в ее решении. Нет, нет, все! На этот раз — окончательно! Надо написать маме, предупредить о приезде. Этот слушок о магазинной директрисе подвернулся как нельзя кстати. Теперь во всем будет виноват один Андрей. Так она это представит и в разговоре с ним, и на работе, и в суде, если их будут разводить…
Но разговор с Андреем состоялся только вечером следующего дня.
У обоих на этот раз хватило терпения не начинать нового объяснения, пока не заснет Вовка. Но мальчик словно чувствовал надвигающуюся грозу. Он плакал, ласкался то к отцу, то к матери и непрерывно спрашивал:
— Папа, а ты на меня не сердишься?
— Нет, сынок.
— Мама, а ты?
— Нет, нет. Спи наконец.
Вовка свертывался калачиком под одеялом и молча, широко открытыми глазами следил за родителями. Сна в его глазах не было. Андрею чудился в них упрек, горький и совсем не детский. Когда Андрей или Люся делали движение, чтобы подняться со стула, Вовка вздрагивал и плачущим голосом просил:
— Не уходи… Боюсь…
Раньше с ним никогда такого не было.
Когда, наконец, мальчик уснул, Андрей на цыпочках вышел в переднюю и жадно закурил. Он тоже нервничал.
Спокойнее всех была Люся. Она вышла вслед за Андреем и сказала:
— Думаю, что нам нет смысла устраивать друг другу сцены. Все и так ясно. Я уезжаю с Вовкой послезавтра. Это решено окончательно. Заявление об уходе я уже подала.
— Куда ты уезжаешь? — в первый момент не понял ее Андрей.
— В Москву. К маме.
Тут только до него дошел смысл ее слов.
— Ты… ты понимаешь, что ты делаешь? Люся пожала плечами.
— Прекрасно понимаю. И тебе, кстати, это тоже давно понятно. Не притворяйся. На разводе я пока не настаиваю. Пока. Может быть, ты одумаешься.
— Но, Люся… Скажи мне, в чем, наконец, дело?
— Я тебе уже сто раз говорила. У меня нет сил больше повторять. Не думай, я ни в кого не влюбилась. Я просто хочу другой жизни.
— Ни в кого не влюбилась… — с горечью повторил Андрей. — Тогда подумай, Люся, у нас еще будет другая жизнь. Вот увидишь. И потом — Вовка. Ну, как мы будем жить друг без друга?
Андрею вдруг стало так невыносимо жаль и себя и Вовку, что голос его задрожал и он поспешно отвернулся.
— С сыном ты, конечно, сможешь видеться, — у Люси голос не дрожал. — Это даже предусмотрено законом. И вообще, что бы ни случилось, я не хочу окончательно лишать его отца.
Андрей ждал этого разговора. Умом он понимал его неизбежность. И все-таки какая-то непонятная, но малюсенькая надежда все время теплилась в его душе. И каждый новый день, не принесший развязки, добавлял к этой надежде еще каплю.
И вот он состоялся, этот разговор. Равнодушным, чужим голосом Люся сказала ему все. В один миг Андрей терял двух самых близких ему людей и самых любимых. Да, да, любимых! Он любил Люсю. Он все видел, все понимал и тем не менее любил.
Андрей с усилием проглотил какой-то жесткий ком в горле и, еле шевеля сразу вдруг пересохшими губами, сказал:
— Люся, останься…
Она серьезно и печально ответила:
— Давай, Андрей, без мелодрам. Мы ведь современные люди. Ситуация предельно ясна. И ты, — вот тут Люся усмехнулась, — ты очень ко времени помог мне в этом.
Она помедлила, ожидая вопроса, но Андрей, напряженно ловя ее слова, одновременно был занят какими-то тягостными и непонятными мыслями, которые ворочались в мозгу, как тяжелые камни. Поэтому Андрей не задал того вопроса, которого ожидала Люся. И тогда она все с той же усмешкой добавила:
— Оказывается, в кого-то другого влюбился ты?
— Я?!
— Ого! Да ты стал неплохим притворщиком.
— Я ни в кого не влюбился.
— Ив директора некоего магазина тоже? Андрей ошеломленно взглянул на жену,
— Люся, я тебе сейчас все расскажу…
— Я не хочу слушать.
— Но ты же слушала про это от других!
— И мне вполне достаточно. Андрей рассердился. Это помогло ему взять себя в руки.
— Что ж, я понимаю. Тебе так удобнее, — медленно произнес он. — Ладно, уходи. Я не стану тебя больше удерживать. А пока… пока уйду я.
Он сдернул с вешалки пальто, схватил шапку и выбежал на улицу.
И вот опять вечер, опять холодный ветер бросает в лицо колючие снежинки, и от них больно глазам. И Андрей один на улицах этого города, и опять ему некуда идти, и опять у него нет дома.
Андрей медленно брел по улице. Иногда он сворачивал за угол и так же медленно и равнодушно брел по другой улице. Он не мог ни о чем думать. Голова гудела, что-то сдавливало виски. Сырой, липкий холод все сильнее пробирался под пальто, вытесняя последнее тепло.
Внезапно из полутьмы выплыла вывеска: «Закусочная». За широким окном, наполовину затянутым марлевой занавеской, виднелись люди. Они сидели вокруг серых мраморных столиков, курили, оживленно разговаривали, с аппетитом ели и пили. Из-за плохо прикрытой двери вместе со струйками тепла доносились их возгласы.
Андрея потянуло туда, и он, не задумываясь, толкнул дверь.
В первую минуту шум оглушил его. Незнакомые лица, разгоряченные, веселые или сердитые, замелькали перед глазами.
Андрей стоял у двери, отыскивая свободное место. Неожиданно кто-то крикнул:
— Шмелев!
Андрей обернулся. К нему, чуть пошатываясь и размахивая руками; пробирался между столиками Петрович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Что такое? — с тревогой спросила Люся. — Обязательно скажите.
Мария Адольфовна для видимости еще заставила себя некоторое время упрашивать. Наконец не на шутку обеспокоенная и заинтригованная Люся со слезами воскликнула:
— Умоляю вас, скажите! Иначе я последний покой потеряю.
— Ах, только из любви к вам, — сдалась Мария Адольфовна. — Вы же знаете, я ненавижу сплетни. Но я не могу допустить… Одним словом, говорят о связи Андрея Михайловича с одной женщиной…
— Не может быть!
Как ни враждебно была настроена Люся к мужу, такого она допустить не могла. Больше того, про себя она уже давно решила, что Андрей лучше, честнее, прямее ее. Но разубеждать свою собеседницу она не собиралась. Нет, нет. Этот слушок… он может при: годиться.
Мария Адольфовна вздохнула.
— Жены всегда узнают о таких вещах последними. Вы не исключение.
— Кто же она? — спросила Люся, иронически усмехаясь.
Признаться, Мария Адольфовна ожидала куда более бурной реакции, и Люсина сдержанность даже вызвала у нее какие-то неясные подозрения.
— Мне не хотелось бы продолжать, — со вздохом произнесла она, приложив пальцы к вискам. — Это все так противно моим взглядам. А эта женщина, она директор какого-то магазина. Ах, да! Случайных вещей. Представляете? Между прочим, она не стоит вашего мизинца. Я просто не понимаю мужчин.
…Ночной разговор с Андреем еще больше укрепил Люсю в ее решении. Нет, нет, все! На этот раз — окончательно! Надо написать маме, предупредить о приезде. Этот слушок о магазинной директрисе подвернулся как нельзя кстати. Теперь во всем будет виноват один Андрей. Так она это представит и в разговоре с ним, и на работе, и в суде, если их будут разводить…
Но разговор с Андреем состоялся только вечером следующего дня.
У обоих на этот раз хватило терпения не начинать нового объяснения, пока не заснет Вовка. Но мальчик словно чувствовал надвигающуюся грозу. Он плакал, ласкался то к отцу, то к матери и непрерывно спрашивал:
— Папа, а ты на меня не сердишься?
— Нет, сынок.
— Мама, а ты?
— Нет, нет. Спи наконец.
Вовка свертывался калачиком под одеялом и молча, широко открытыми глазами следил за родителями. Сна в его глазах не было. Андрею чудился в них упрек, горький и совсем не детский. Когда Андрей или Люся делали движение, чтобы подняться со стула, Вовка вздрагивал и плачущим голосом просил:
— Не уходи… Боюсь…
Раньше с ним никогда такого не было.
Когда, наконец, мальчик уснул, Андрей на цыпочках вышел в переднюю и жадно закурил. Он тоже нервничал.
Спокойнее всех была Люся. Она вышла вслед за Андреем и сказала:
— Думаю, что нам нет смысла устраивать друг другу сцены. Все и так ясно. Я уезжаю с Вовкой послезавтра. Это решено окончательно. Заявление об уходе я уже подала.
— Куда ты уезжаешь? — в первый момент не понял ее Андрей.
— В Москву. К маме.
Тут только до него дошел смысл ее слов.
— Ты… ты понимаешь, что ты делаешь? Люся пожала плечами.
— Прекрасно понимаю. И тебе, кстати, это тоже давно понятно. Не притворяйся. На разводе я пока не настаиваю. Пока. Может быть, ты одумаешься.
— Но, Люся… Скажи мне, в чем, наконец, дело?
— Я тебе уже сто раз говорила. У меня нет сил больше повторять. Не думай, я ни в кого не влюбилась. Я просто хочу другой жизни.
— Ни в кого не влюбилась… — с горечью повторил Андрей. — Тогда подумай, Люся, у нас еще будет другая жизнь. Вот увидишь. И потом — Вовка. Ну, как мы будем жить друг без друга?
Андрею вдруг стало так невыносимо жаль и себя и Вовку, что голос его задрожал и он поспешно отвернулся.
— С сыном ты, конечно, сможешь видеться, — у Люси голос не дрожал. — Это даже предусмотрено законом. И вообще, что бы ни случилось, я не хочу окончательно лишать его отца.
Андрей ждал этого разговора. Умом он понимал его неизбежность. И все-таки какая-то непонятная, но малюсенькая надежда все время теплилась в его душе. И каждый новый день, не принесший развязки, добавлял к этой надежде еще каплю.
И вот он состоялся, этот разговор. Равнодушным, чужим голосом Люся сказала ему все. В один миг Андрей терял двух самых близких ему людей и самых любимых. Да, да, любимых! Он любил Люсю. Он все видел, все понимал и тем не менее любил.
Андрей с усилием проглотил какой-то жесткий ком в горле и, еле шевеля сразу вдруг пересохшими губами, сказал:
— Люся, останься…
Она серьезно и печально ответила:
— Давай, Андрей, без мелодрам. Мы ведь современные люди. Ситуация предельно ясна. И ты, — вот тут Люся усмехнулась, — ты очень ко времени помог мне в этом.
Она помедлила, ожидая вопроса, но Андрей, напряженно ловя ее слова, одновременно был занят какими-то тягостными и непонятными мыслями, которые ворочались в мозгу, как тяжелые камни. Поэтому Андрей не задал того вопроса, которого ожидала Люся. И тогда она все с той же усмешкой добавила:
— Оказывается, в кого-то другого влюбился ты?
— Я?!
— Ого! Да ты стал неплохим притворщиком.
— Я ни в кого не влюбился.
— Ив директора некоего магазина тоже? Андрей ошеломленно взглянул на жену,
— Люся, я тебе сейчас все расскажу…
— Я не хочу слушать.
— Но ты же слушала про это от других!
— И мне вполне достаточно. Андрей рассердился. Это помогло ему взять себя в руки.
— Что ж, я понимаю. Тебе так удобнее, — медленно произнес он. — Ладно, уходи. Я не стану тебя больше удерживать. А пока… пока уйду я.
Он сдернул с вешалки пальто, схватил шапку и выбежал на улицу.
И вот опять вечер, опять холодный ветер бросает в лицо колючие снежинки, и от них больно глазам. И Андрей один на улицах этого города, и опять ему некуда идти, и опять у него нет дома.
Андрей медленно брел по улице. Иногда он сворачивал за угол и так же медленно и равнодушно брел по другой улице. Он не мог ни о чем думать. Голова гудела, что-то сдавливало виски. Сырой, липкий холод все сильнее пробирался под пальто, вытесняя последнее тепло.
Внезапно из полутьмы выплыла вывеска: «Закусочная». За широким окном, наполовину затянутым марлевой занавеской, виднелись люди. Они сидели вокруг серых мраморных столиков, курили, оживленно разговаривали, с аппетитом ели и пили. Из-за плохо прикрытой двери вместе со струйками тепла доносились их возгласы.
Андрея потянуло туда, и он, не задумываясь, толкнул дверь.
В первую минуту шум оглушил его. Незнакомые лица, разгоряченные, веселые или сердитые, замелькали перед глазами.
Андрей стоял у двери, отыскивая свободное место. Неожиданно кто-то крикнул:
— Шмелев!
Андрей обернулся. К нему, чуть пошатываясь и размахивая руками; пробирался между столиками Петрович.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69